Отец нашей героини, князь Александр Константинович Острожский, был последним православным представителем славного рода, давшего Украине Константина Ивановича и Василия-Константина Константиновича — некоронованных королей Волыни, последовательных поборников православной веры, покровителей культуры и науки. Уже на глазах престарелого киевского воеводы В.-К. К. Острожского два его сына — старший, краковский каштелян Януш, и младший, владимирский староста и литовский крайчий Константин, отреклись от веры предков, поддавшись агитации отцов-иезуитов. Только средний сын — волынский воевода Александр — оставался убежденным поборником православия.
На момент ранней смерти князя Александра в 1603 г. его дочери Анне-Алоизе не исполнилось и трех лет. Вскоре, в начале 1608 г., умер и ее дед. Наследница славного рода так и не ощутила на себе духовного влияния последних столпов православной аристократии, ибо с малых лет попала под влияние ордена иезуитов, поскольку ее мать Анна Костчанка, будучи ревностной католичкой, охотно допускала в свой дом отцов-иезуитов.
Кто знает, как бы сложилась судьба юной наследницы богатств князей Острожских, если бы не обращение к ее матери католического архипастыря Климента VIII, в котором он, утешая вдову в ее горе, поручал все свои силы посвятить воспитанию детей. А наиболее податливым «материалом» для проявления воспитательских способностей матери оказалась, бесспорно, младшая дочь Анна-Алоиза. Детство ее прошло за чтением священных книг и жития святых, прослушиванием духовных бесед, в постоянных испытаниях воли и совести, исповедях. Мать регулярно убеждала юную княжну в суетности и греховности светской жизни, вызвала у нее отвращение к замужеству и явно готовила свое чадо к принятию монашеского пострига. Анна-Алоиза с юных лет не выказывала никакого интереса к светским развлечениям. Создавалось впечатление, что она готовится стать монахиней.
Тем большим оказалось удивление окружающих, когда в 18-летнем возрасте Анна-Алоиза неожиданно, словно очнувшись от многолетнего сна, начала проявлять любопытство к жизни: перестала стесняться своей довольно яркой внешности, с безразличием начала относиться к благочестивым занятиям, скучала во время духовных бесед и совсем перестала думать о жизни в монастыре. Мать и ее духовные наставники всерьез занялись поиском должной супружеской партии для наследницы огромных родовых богатств не столько Косток, сколько Острожских. Родовитость и богатство претендента на руку и сердце юной красавицы принимались во к внимание; однако едва ли не больше всего княгиню Анну интересовала его благочестие и набожность.
Претендентом на руку Анны- Алоизы стал Ян-Карл Ходкевич, один только перечень титулов которого чего стоит: граф на Шклове и Быхове, воевода виленский, великий гетман литовский, губернатор земель инфлянтских, староста дерптский, любошанский и вилюнский! Жених и знатный, и богатый, а его воинская доблесть была хорошо известна далеко за пределами Речи Посполитой. Правда, граф уже успел побывать в браке (жена умерла несколько лет назад) и к тому же ему было не просто больше лет, чем Анне-Алоизе, а ровно втрое — целых шестьдесят. Однако, вне всяких сомнений, гетман зарекомендовал себя мужем набожным и благочестивым: ежедневно бывал на службе Божьей в костеле, перед каждой битвой постился и целый день проводил в молитвах; следил за соблюдением высоких моральных норм и среди своих подчиненных. Однажды, выявив в кварцяном полку жриц любви, он отдал приказ в присутствии всего личного состава полка утопить их в реке.
24 ноября 1620 г. торжественно отпраздновали свадьбу гетмана и княжны. А уже через несколько дней новобрачный спешил в Варшаву на сейм, чтобы там из рук короля Сигизмунда III получить гетманскую булаву и с ней выступить на войну с турками. По дороге в Хотин гетман на несколько дней заезжал к молодой жене в Острог, где — если верить уверениям иезуитов — они тайно дали друг другу обет под благопристойной внешней формой супружеской жизни сохранить себя для служения Богу в девственной чистоте и добродетели.
Под Хотином гетман Ходкевич умер, как и полагалось воину, — на коне, на глазах у своих подчиненных. По настоянию молодой вдовы его тело перевезли на Волынь и здесь с невиданным великолепием похоронили в Остроге. Анне-Алоизе только что исполнилось 20 лет. Приблизительно тогда же было завершено распределение имущества Острожских и ей достались Острожские и Звягельские имения на Волыни, Туровские и Свидинские — в Литве. Кроме того, она распоряжалась богатыми городами и селами своей матери в Красной Руси, а после смерти мужа унаследовала огромные денежные суммы и драгоценности Ходкевичей. Богатые, а тем более молодые вдовы в то время считались самыми желанными невестами. А если еще учесть молодость и красоту Анны-Алоизы, то станет понятно, что в претендентах на руку и сердце княгини Острожской-Ходкевич недостатка явно не было. Ходили слухи, что даже сын польского короля, претендент на трон шведский и московский, королевич Владислав тоже добивался руки богатой русинки. Однако все их попытки оказались напрасными.
В дни скорби и оплакивания мужа тропу к ее сердцу снова находят иезуиты, которые надолго становятся ближайшими друзьями и советчиками княгини. Некоторое время молодая плоть и природная жажда жизни отчаянно сопротивляются бегству от радостей земной жизни. Это продолжается до тех пор, пока во время одной из молитв из уст распятия Христа ей не послышалось наставление отвернуться от мира. Этого было вполне достаточно для того, чтобы экзальтированная особа немедленно сняла с себя дорогое платье, избавилась от украшений и дала обет посвятить жизнь Богу.
Однако вступление вдовы в святую обитель отнюдь не входило в планы иезуитов, поскольку в таком случае все ее богатства были бы навсегда потеряны для ордена. И потому они начали настойчиво внушать молодой особе мысль о том, что для нее значительно большим духовным подвигом во имя Господа по сравнению с уходом в монастырь должна стать святая и непорочная жизнь среди мирян, в окружении светских и греховных искушений. Восхваляя подвиг вдовьей жизни, иезуиты неоднократно цитировали святого Бернарда: «Важнее быть вдовой, чем королевой».
В конце концов им удается убедить Анну-Алоизу в своей правоте, и молодая женщина соглашается на добровольное отстранение от жизни, полностью передавая себя в руки своим умелым покровителям. По их совету Анна-Алоиза обустраивает в замке часовню, где, по сути, и проводит последующие десятилетия своей жизни. Молитвы и чтение священных книг чередуются с почти ежедневными исповедями. Раз в год по совету духовных наставников вдова меняет на теле умершего мужа расшитое золотом дорогое убранство. Княгиня постоянно нарочно причиняет себе физические страдания — бичует себя или ранит железным гребнем, постоянно носит на теле проволочный пояс.
Однако отцы-иезуиты убеждают свою воспитанницу в том, что для спасения ее грешной души и этого мало — нужно непрестанно заботиться о заблудших душах ближних. А таких, по их мнению, в тогдашнем Остроге было немало. Прежде всего последователей Игнатия Лойолы беспокоили «схизматики» — православные, которые сплачивались вокруг основанных предками княгини знаменитого в Восточной Европе коллегиума, типографии и величественного Богоявленского собора, в котором находилась и родовая усыпальница Острожских. Немало в городе было также иудеев, которые облюбовали Острог еще с давних времен, построили здесь каменную синагогу, открыв при ней школу и основав еврейский банк. Кроме того, в пригороде Острога бывшие пленные татары, получив свободу, так и остались на поселении, построив свои мечети.
Чтобы очистить город от «схизматского вероотступничества», «магометанской заразы» и «иудейского богохульства», летом 1624 года Анна-Алоиза жертвует землю и выделяет средства для строительства в Остроге костела «во имя святых Игнатия Лойолы и Франциска Ксаверия, отцов иезуитского ордена» и открытия при нем иезуитского коллегиума. На содержание коллегиума княгиня передает ряд родовых сел и фольварков «со всеми принадлежностями, зданиями, угодьями и прибылями, со всеми подданными, с церквями русскими и правом подачи к ним духовных». Угождая своим пастырям, княгиня строит для студентов коллегиума каменное общежитие, под часть которого перестраивает и местную православную церковь. Подчинение иезуитскому коллегиуму всех православных школ приводит к полному упадку форпоста православного образования и культуры — Острожского греко-православного коллегиума. Такая же судьба постигла и основанный князьями Острожскими госпиталь при православной церкви Святой Троицы. По приказу ревностной католички ее слуги не впускают в Острог волынского православного епископа А. Пузину, запечатав двери всех местных православных святынь и выставив около них вооруженную стражу. Однако, как выяснилось впоследствии, все эти акции представляли собой только подготовку к полному искоренению «схизмы» с Южно-Восточной Волыни, которое началось весной 1636 года.
В ночь перед Пасхой надворная милиция Анны-Алоизы окружила Богоявленский собор, с помощью ломов и кирок открыла саркофаг ее отца Александра Константиновича и перенесла священный прах защитника православной веры в католический костел. В ответ на такое кощунство, по информации тех же отцов-иезуитов, «схизматическая Русь, подстрекаемая своими попами, подняла тревогу, начала отовсюду сбегаться и вооружаться... Чернь до того озлобилась, что бросалась на свою госпожу и та наверняка не избежала бы ужасной расправы, если бы ее не защитила дворовая кавалерия, пехота и рыцарская отвага благородных студентов коллегиума. Злоба схизматическая была ужасна. Предводители бунта шли прямо на сабли, шли в огонь, были готовы погибнуть телом и душой, только бы добраться до своей госпожи и отомстить ей...»
Конечно уже сам факт похищения тела — а именно так расценивала местная православная община поступки Анны-Алоизы — мог спровоцировать на насилие доведенный до отчаяния постоянными притеснениями своей державицы люд Острога. Однако, оказывается, в ночь на Пасху 1636 г. имели место и другие, достаточно провокационные действия «святой» Анны-Алоизы, о которых ее биографы сочли за лучшее промолчать. Так, выясняется, что православные, которые накануне одного из самых больших праздников собрались в большом количестве вблизи Богоявленского собора и невольно стали свидетелями невиданного ранее святотатства, сначала только громко ругали свою госпожу, не проявляя при этом никаких признаков насилия, и ждали освящения принесенных хлебов. Тем временем из костела в карете с длинным цугом и в окружении дворовых гайдуков возвращалась в замок сама возмутительница общественного спокойствия. Путь к замку проходил через мост в непосредственной близости от паперти Богоявленского храма. И когда православные, которые разложили возле дороги принесенные для освящения куличи и крашенки, проигнорировали приказ освободить проезд, княгиня распорядилась ехать прямо по пасхальным хлебам. Этот поступок Анны-Алоизы и стал той последней каплей, которая переполнила чашу терпения подданных и спровоцировала массовые беспорядки в городе и его окрестностях.
Только стянув в Острог подкрепление из соседних староств, стихийное выступление удалось подавить. В ходе карательных акций одних мятежников убивали на месте, других заковывали в кандалы и бросали в темницы, а когда закончились кандалы и цепи и переполнились тюрьмы, для их содержания обустраивали частные дома. Коронный трибунал Речи Посполитой, рассмотрев дело, присудил изгнать всех православных священников из Острожского староства. Вожаки и наиболее активные участники восстания были осуждены на смерть через четвертование, отрубание рук, поджаривание в смоле, переламывание костей, колесование, сдирание заживо кожи и тому подобное. Дома мятежников подлежали сносу, а места, где они стояли, должны быть посыпаны солью.
Неотвратимыми были репрессии в отношении священнослужителей — около 50 приходских священников было изгнано из имений княгини и отныне ей уже ничто не могло помешать окончательному введению в крае католицизма и унии. Именно в этих «трудах праведных» провела Анна-Алоиза следующих двенадцать лет своей жизни, пока казацкий смерч лета 1648 года до основания не разрушил с такими усилиями выстроенную ей «идиллию».
Первыми с Волыни бежали иезуиты, следом за ними на Запад потянулись вельможи. Жители Малой Польши с удивлением встречали чрезвычайно пышный эскорт княгини Острожской-Ходкевич, состоявший из большого количества карет, рыдванов и повозок, запряженных четверками и шестерками коней. Среди самых дорогих сокровищ Анна-Алоиза везла за собой гроб с прахом своего мужа. Правда, в конце 1649 г., после подписания между королем и Войском Запорожским Зборовского мира, княгиня со всем своим добром вернулась на родину, оплакивая разрушения, вызванные войной и местью доведенных до отчаяния людей, но ее пребывание в Остроге было недолгим. Летом 1651 г. война снова пришла на Волынь, и Анна-Алоиза навсегда покинула землю предков.
Следующие три года ее жизни прошли в постоянном ожидании смерти. Несмотря на свои далеко еще не преклонные годы (в то время ей исполнилось только 50 лет), Анна-Алоиза выглядела самой настоящей старухой, поскольку часто болела. Накануне смерти в январе 1654 г. весьма бурно (насколько ей позволяли силы) выражала свое нетерпение как можно скорее познать смерть и перенестись на небо, чтобы там обрести такой желанный вечный покой.
Еще в начале 1650-х годов княгиня Острожская составила завещание, в котором выразила пожелание, чтобы ее, согласно традициям ордена иезуитов, скромно похоронили в костеле св. Мацея в Кракове с тем, чтобы «после успокоения отчизны и прекращения этой кары Божьей» — как она называла Освободительную войну украинского народа — ее прах был перезахоронен вместе с останками гетмана Ходкевича в Остроге. Однако воля покойной была попрана ее родственниками, которые решили устроить по-настоящему княжеские похороны в родовом гнезде ее матери в Ярославе. Почти девять месяцев продолжалась подготовка к невиданным доселе ритуальным торжествам. Такая неспешность организаторов этого своеобразного средневекового шоу позволила иезуитам через суд добиться передачи им этого «дорогого депозита». И именно последователи Игнатия Лойолы 17 февраля 1655 г. без лишней помпы, на собственных плечах внесли гроб княгини в костел св. Яна в Ярославе.
Однако недолго пришлось покоиться в мире останкам Анны-Алоизы. Менее чем через полгода под стенами Ярослава появились украинские казаки и иезуиты поспешно перенесли гроб княгини в Краков. В древней польской столице гроб находился вплоть до 1723 года, когда после возвращения Острога в состав Речи Посполитой и восстановления там иезуитского костела наконец была выполнена последняя воля Анны-Алоизы. Вместе с ней были перезахоронены и останки ее мужа. Однако «посмертная одиссея» княгини не закончилась. После присоединения Правобережья к Российской империи в конце XVIII в. иезуитский костел превратили в православный монастырь, и во время его перестройки в 1815 году гроб княгини был перенесен в подземный склеп. Вскоре здесь произошел пожар, и помещение пришло в полный упадок, став местом пристанища для бродяг и воров. Именно они разграбили гроб, а останки Анны- Алоизы выбросили на свалку.
После этого память о княгине Острожской на родине сохранялась только в одном, весьма поучительном предании. В нем рассказывалось о том, как одна вельможная госпожа (примечательно, что даже ее имя стерлось из народной памяти), которая при жизни во время Пасхального богослужения проехала каретой по священным хлебам, была осуждена Богом на вечные странствия и лишена покоя не только на склоне лет, но и после смерти. Кто знает, может, и вправду именно прижизненные грехи княгини Острожской не дали ей вечного покоя, к которому она так стремилась...
