Историю, которую «невозможно читать без брома», вряд ли возможно прочитать в одной трактовке. Ее читают по-разному, потому что ее по-разному помнят. Для кого-то освободитель — враг, а для кого-то коллаборационист — национальный герой. Международная конференция «Регионы памяти», состоявшаяся на прошлой неделе в Варшаве, была посвящена реставрации непростой памяти Восточной Европы. Мозаика трактовок украинской истории — особенно сложная страница восточноевропейского жизнеописания. Работы по ее исследованию в рамках конференции представили отечественные и британские ученые.
«Регионы памяти» — масштабная конференция, которая собрала в столице Польши почтенную академическую публику со всех уголков Европы, обеих Америк и Австралии. Ведущие специалисты в сфере истории, социологии, политологии, культурологии и антропологии три дня подряд дискутировали о составляющих идентичности жителей Восточной Европы, многогранности их памяти и наслоениях тех образов, которые оставили после себя события бурного ХХ века. Какой след в коллективной памяти жителей посткоммунистического лагеря оставили Вторая мировая война, партизанские движения, национальные подполья и революции? Как прийти к общему знаменателю чествования героев там, где эти герои вели между собой смертельную борьбу? Как создать (и возможно ли это вообще) дискурс солидарности между иногда абсолютно антагонистическими трактовками отдельных страниц истории? Какую окраску приобретает история, спроектированная в современность? Эти и многие другие вопросы дают немало материалов для размышлений современным ученым.
СУБЪЕКТИВИЗМ, БЮРОКРАТИЯ И ГОЛОДОМОР
Говоря об истории Восточной Европы в ХХ веке, трудно обойти вниманием Украину. Как и ожидалось, в программе конференции было сразу несколько соответствующих докладов. Но, к большому удивлению, выступления на едва ли не наиболее дискуссионную тему — признание Голодомора геноцидом украинского народа — не было. Помнит ли Европа голод миллионов украинцев? Если помнит, то почему не признает геноцидом? Эти и другие вопросы нуждались в ответах, за которыми я обратилась к профессору Лейпцигского университета Стефану ТРОЙБСТУ — специалисту в вопросах исторической памяти в Восточной Европе и истории политики в постдиктаторских странах. Осторожному отношению европейцев к названию «геноцид» относительно Голодомора Стефан Тройбст нашел сразу несколько объяснений. «Важную роль здесь играет юридический акцент, который украинцы не всегда хотят понять, — объясняет профессор. — Геноцид в политической трактовке значительно отличается от геноцида в юридической терминологии. Согласно Конвенции ООН о предотвращении преступления геноцида и наказания за него геноцидом называют вещи, которые в политическом понимании мы не всегда ассоциируем с ним, например, стерилизацию. Принимая во внимание определение, которое называет геноцидом лишь те действия, которые направлены на истребление целого народа, у многих возникают аргументы, что, мол, украинцы, которые проживали за рубежом, не пострадали. Конечно, для украинцев это звучит как вымышленная отговорка, но таковы стандарты международного права». Другой причиной, по мнению профессора, является собственно слово «Голодомор»: «Очевидно, что слово «Голодомор» образовано от слов «голод» и «мор». Но многие все еще воспринимают этот термин как искусственно образованный, как производное понятие от «Холокост» и как попытку украинцев занять первое место среди жертв кровавых режимов». Впрочем, профессор Тройбст уверен, что большинство членов группы «Восстановление европейской истории» в Европарламенте поддерживает трактовку Голодомора как советского геноцида против украинского народа. Проблемой же остается то, что в этой группе лишь 40 депутатов, и они в парламентском меньшинстве.
ДЕПОРТАЦИЯ КРЫМСКИХ ТАТАР КАК КАТАЛИЗАТОР МОБИЛИЗАЦИИ
У микрофона — кембриджская аспирантка Джуди БРАУН. В этом году она посетила Крым, чтобы в рамках научного проекта Memoryal War исследовать сложную систему послевоенной памяти в Севастополе и активизацию национального движения крымских татар. Общаясь с последними, она заметила, что призмой, через которую они воспринимают свое настоящее положение в Крыму, являются болезненные воспоминания времен сталинских депортаций, сложной жизни депортированных в условиях отсутствия элементарных прав человека, позднейшего возвращения и лишения собственных земель. Она также отметила, что крымские татары пытаются активно устранить ярлыки, которые навесила советская пропаганда. Татары прилагают достаточно большие усилия, чтобы интегрировать локальный наратив в образ морской славы Севастополя, уделяя особое внимание участию татар в морской обороне города в 1941—1942 гг. Глорификация татар-защитников противопоставляется их маркировке как коллаборационистов и изменников, что и было официальной причиной массовых депортаций в 1944 году. «Примечательно, что крымские татары разделяют проукраинские взгляды, осуждая законы и политику, направленные на усиление российского влияния на территории полуострова», — подытоживает ученый.
ДИВИЗИЯ ДВОЙНОЙ ПАМЯТИ
Дивизия «Галичина» остается едва ли не наиболее противоречивой страницей украинской истории. Ее бывшие воины считают себя членами первой дивизии украинской националистической армии. Для тех, кто воевал в советских войсках, они — изменники, коллаборационисты и нацистские предатели. Дискуссионный вопрос 14-й гренадерской дивизии исследовала Олеся ХРОМЕЙЧУК, преподаватель украинского языка в Кембридже. «Особенностью восприятия дивизии является ее острая привязанность к контексту, — рассказывает она. — В России ее преимущественно помнят как еще одну группу западноукраинских изменников, в Германии — по-видимому, как и любую другую дивизию «ВАФФЕН-СС», в Канаде дивизия частично ассоциируется с так называемой комиссией Дешена, которая была создана канадским правительством для выявления военных преступников, а с другой стороны, большую часть украинской диаспоры в стране составляют дети бывших дивизионщиков». Однако в Украине память о дивизии остро поляризованная, эмоционально окрашенная и субъективная. «Официальное чествование дивизии довольно неоднозначно. Существует один музей, посвященный исключительно дивизии «Галичина», во Львове в школе № 34. Но это лишь школьный кабинет, который чаще всего закрыт. Чтобы его увидеть, вам нужно обратиться к классному руководителю, который придет и откроет комнату. Очевидно, что о выставке не знает широкая аудитория. В других музеях, которые посвящены освободительной борьбе, либо вообще не вспоминают о дивизии, либо говорят о ней как о первой дивизии украинской национальной армии, известной среди украинцев за несколько недель до капитуляции британцам. Другой интересный пример — один из музеев в Яремче. Когда-то он был Музеем партизанской славы, потом он стал Музеем национально-освободительного движения, а теперь носит название Музея этнографии и экологии. Экспозиции в музее посвящены истории освободительного движения, Карпатской Украине, Организации украинских националистов, УПА, дивизии «Галичина» (как первой дивизии украинской национальной армии, кстати). Но потом язык выставки меняется на русский и повествует об истории советских партизанских рейдов в Карпатах. Работники музея не видят никаких проблем в таком сочетании. Они рассказывают сложную историю довольно таки непростым способом». Олеся Хромейчук акцентирует внимание на том, что дискуссия относительно дивизии «Галичина» должна быть комплексной и контекстуализованной. «Чем меньше о ней знают, тем легче ее помнить, тем легче ее поляризовать», — подытоживает ученый.
ЧЕРНОБЫЛЬ: ВОЙНА БЕЗ ВОЙНЫ
Самая большая в истории атомной энергетики авария не могла не оставить свой атомный отпечаток в коллективной памяти украинцев. Как помнят Чернобыль сами украинцы? Является ли это источником образа загрязненной, разбитой радиацией страны либо почвой для формирования образа мужественной нации, которая преодолела трагедию мирового масштаба? Этот вопрос изучала Надежда Трач, аспирантка Киево-Могилянской академии. Она провела психолингвистическое исследование среди студентов своего вуза, спрашивая их, какие слова они прежде всего будут ассоциировать с трагедией Припяти. Наиболее распространенными концептами у поколения, которое не было свидетелем событий апреля 1986 года, были слова «радиация», «смерть», «взрыв», «страх», «Припять», «болезнь» и другие. Надежда резюмирует, что восприятие молодого поколения до сих пор вписывается в понятие «исторической травмы», однако отмечает, что в Украине нужно развивать наратив, который бы усиливал образ победы над смертью, в противовес обидам, страху, неуверенности, безвыходному положению и смерти.
