9 сентября — праздник украинского кино. Грустный праздник. Потому что национальный кинематограф все больше и больше превращается в некий призрачный миф, колосс на глиняных ногах. Его немеркнущую, но былую мировую славу позиционировали миру такие яркие творческие индивидуальности, как Александр Довженко и Леонид Осыка, Игорь Савченко и братья Ильенко, Роман Балаян и Михаил Беликов. Целая когорта документалистов, поразивших кинематографический мир в середине 80-х и собиравшая «снопами» самые престижные кинонаграды. Милая сердцу детей и взрослых анимационная школа, пустившая гулять по свету бесшабашных и забавных запорожских казаков, Врунгеля и Петю Пяточкина.
После развала огромной коммуналки под гордым названием СССР, руководимой твердой рукой ЦК и Госплана, мы разъехались по вожделенным отдельным квартирам, по мере возможностей, воображения и общей культуры пытаясь обустроить их под элитное жилье. Процесс радостный, но нелегкий и болезненный. Приносящий, как правило, народонаселению этого самого жилья несметное число бытовых неурядиц и побуждающий к семейным ссорам. Но гордое сознание обладания собственным ареалом, величие, красота и богатство которого когда-нибудь затмят соседский, помогает пережить трудности стройки, пряча на дне души глубокое разочарование в своих ближних. Нет единой концепции в идеологии сосуществования внутри собственных стен, Отсутствует архитектурная основа — национальная идея. Ввиду отсутствия четкого проекта трясет от экономической лихорадки. Тут бы опереться на духовные ценности и через них явить себя миру, привлекая внимание самоценностью таланта. Но это тоже требует временных и финансовых затрат. По сему откладывается на потом.
Практическая политика и экономика выводят культуру, искусство, кинематограф за скобки своих умопомрачительных уравнений, пламенно выдергивая примеры из них, как главный аргумент своего радения за нацию и страну. Профессиональные же носители и создатели духовных ценностей, лишенные реальных перспектив работы, отстаивают свое существование кто как может. Одни конформистски стилизуют понятие национальной культуры под сиюминутные требования власть предержащих. Другие бесконечно конфликтуют, отстаивая личные амбициозные претензии. Третьи уходят в сопредельные популярные отрасли, дающие нормальный уровень существования им и их семьям. Четвертые покидают страну в поисках профессионального Эльдорадо.
Александр Татарский, известный режиссер-аниматор, руководитель одной из самых успешных студий в Москве «Пилот», неизменный участник фестиваля «КРОК», уехал из Киева в метрополию задолго до перестроечных событий. Но тоже — по причине невозможности полноценной творческой реализации. Сегодня руководимая им студия «Пилот» выполняет один из самых мощных госзаказов — анимационный проект, состоящий из 52 (цифра не окончательная) сказок народов России, — «Гора самоцветов». Проект одновременно национальный и интернациональный, мощно пропагандирующий страну-изготовителя и ее лояльность к разноязыкости и разнофактурности своего народонаселения. И постановочная команда «Горы самоцветов», по задумке Татарского, эклектичный венок, собранный из представителей разных национальных анимационных школ. О проекте, и не только о нем, мы говорили на фестивале «КРОК».
— Александр Михайлович, как вы трактуете понятие национального в кино и искусстве в целом ?
— Любое искусство есть продолжение человека: его личности, его темперамента, мыслей, ощущений и т.д. Каждый из нас представитель какой-то национальности. Неизбежно это все переносится на то, что делает этот человек. Но я не люблю, когда это выпячивается и становится нарочитым в искусстве. Оно и так видно, не стоит делать это нарочито. Что такое национальное кино? Кино надо делать хорошее. К сожалению, не существует реальных границ для хорошего или плохого кино, талантливого или бездарного. Но, когда кино интересное, не подделка, выясняется, что оно еще и национальное. А если этого нет, то никакими вышитыми рубашками или кокошниками не прикроешься.
— Кто «родил» идею проекта?
— Это была моя идея, как и многие, возникшая из детства. Маленьким, в 57-м году, я поехал с мамой на море, в Евпаторию. Город тогда еще был разбит немцами, многие дома не были еще восстановлены. Мы снимали какую- то будку во дворе, там была керосиновая лампа, и мама при ее призрачном свете читала мне книжку, которая называлась «Гора самоцветов». Этот экземпляр книги у меня до сих пор сохранился. Дальше прошу не ухмыляться, все, что буду сейчас говорить, абсолютно серьезно! Ребенок шести лет не задумывался еще над национальными вопросами. Так вот, когда мама прочитала мне всю книжку, а книжка была очень толстая, толще «Братьев Гримм», которые были мне чужды, хотя не анализировал этого тогда, вдруг я ощутил, что живу в огромной стране — СССР. Не в Киеве, не в Украине, а в большой стране, с огромной территорий: пустыни, тайга, моря и реки, запад и восток. Там живут разные люди, едят разную пищу, она у них иначе называется, у них костюмы, привычки другие. И подсознательно осознал свою принадлежность к гигантской стране. Я рос хорошим, правильным мальчиком. Это очень важно, чтобы ребенок понимал, в какой стране родился. В нашей стране достаточно проблем, но если зацикливаться на том, что все плохо, если обсуждать каждый вечер на кухне, как все плохо, какой плохой президент и правительство, тогда нужно собрать чемодан и уехать. А если ты здесь живешь, научись — и это не компромисс, а нормальное мироощущение — иметь чувство дома, в котором хорошо тебе, иначе — самоуничтожение. Меня потрясла огромность страны, ощущение, что когда я ложусь спать, в другом месте дети собираются в школу. Когда мы начали этот проект, взрослые люди поднимали все эти книги и балдели: сколько у нас интересного, а мы этого не знали. То есть они выросли в стране, о которой ничего не знают!
— Из этого можно заключить, что во главе угла проекта — политика?
— Это, безусловно, социально-политический проект. Я всегда был аполитичен, но здесь мы этого не скрываем. Наоборот, испытываю определенную гордость.
— Выбрано 52 истории, по какому принципу их выбрали?
— В России живут более 150 народов и народностей. В идеале надо было о каждой сделать кино, чтобы никого не обидеть. Не 52, а 252. Хватит ли у нас пороху, а у государства денег, не знаю. Мы никак пока не делили, допустим, русских больше всего, потом — татары, потом — украинцы... Мы пошли по принципу: какая сказка более интересна. Ближе к концу проекта будем смотреть, что еще обязательно нужно будет сделать. Но сейчас уже видно, что мы не упустили даже сказки очень маленьких народностей.
— А как на каждую из картин подбирался режиссер?
— Без всякого принципа. Есть режиссер, который нам нравится, ему предлагается на выбор сказка, которая нравится ему, — он и снимает.
— Это госзаказ, но рассчитываете ли вы, что проект заинтересует не только российского зрителя?
— Трудно сказать. С одной стороны, проект утилитарный. Но это же заказ. И вряд ли какое-то государство заинтересует проект, где заставка начинается с прославления России. С другой, думаю, такая коллекция сказок со свистом уйдет.
— Вся коллекция объединена стилевым решением?
— Поскольку это делает одна студия — «Пилот», то стараемся, чтобы все истории были красочными, насыщенными, плотными. Мы, как в котлеты, вкладываем положенное количество мяса. Хотя фильмы совершенно разные по фактуре, по составляющим, но есть что-то общее, помимо заставки. Прежде всего — профессионализм: грамотно поставленный сценарий, грамотно построенный тайминг, они четко выстроены. Ведь режиссеры у нас самые хорошие. Худсовет внимательно следит за процессом работы и, найдя слабые места, которые как-то выпадают, мы знаем, как их лечить, и лечим.
— Сколько режиссеров, художников удалось этим проектом спасти от прозябания?
— Трудно сказать. То, что вы сказали, неприятно, но все это было. Сейчас у нас в России чудовищная, катастрофическая нехватка по всем профессиям, связанным с производством мультфильмов. Чуть менее острая ситуация в Украине, потому что в самые голодные годы они активно учили людей. Зная, что работы нет. Случилось три катаклизма. Первый — смена поколений — катаклизм неизбежный, к нему надо относиться философски. Одного этого уже достаточно, чтобы сказать, что годы тяжелые. Второй — политический. Все разваливается, никто ничего не финансирует и мало что делается. Большие студии уходят в Лету. Новые люди приходят не на большие студии, а учиться не у кого, и сейчас все изобретают велосипед. Совпал финансовый и производственный крах. И наступил крах мультипликации. Мультипликация — вещь тонкая, стоит дорого и не любит никаких катаклизмов. Вот поэтому и собирали людей отовсюду. Носителей профессии и национальной культуры.
— И всех их объединили в Москве?
— Нет. Хочу подчеркнуть четвертую революционную ситуацию. Пришел компьютер. Это потрясающий инструмент! Единственное мое расхождение с Юрием Борисовичем Норштейном, не признающим этот инструмент, а он может все! Я даже знаю, как имитировать на компьютере некачественную советскую пленку. Конечно, компьютер сам по себе — просто кусок железа. Пока не придет человек и не сядет за него, этот инструмент не действует. Компьютер упрощает возможности, ускоряет, расширяет. Но! Если дома есть компьютер, то можно никуда не идти, можешь сделать дома себе мультик. Любой человек это может сделать. Мы наблюдаем теперь поток сознания. На мой взгляд, дилетантского, чудовищного. Но, с другой стороны, это хорошо. Вот, представьте, человек родился и живет в Иркутске, хочет заниматься мультипликацией. Раньше ему надо было ехать в Москву, работать дворником, жениться на москвичке, а теперь он может делать все дома. Это замечательно. Для народного творчества. А для профессионалов это экономия времени. А так, в работе, для них ничего не изменилось. Я вас уверяю, толковых режиссеров больше не стало.
— Народное творчество не вызывает у меня пренебрежения, раздражают графоманы...
— Да. Появление компьютера расхолодило очень многих людей, которым нужно было еще учиться и учиться, а они сами себя назначили режиссерами. Наше поколение в 45 лет получало право на первую постановку, и директор студии говорил: «Вот молодой режиссер». Это другая крайность. А вот человек сам себе режиссер, постановщик и продюсер, такой самодостаточный и очень собой довольный. И мама с папой довольны, и соседи. Графоман перестает стесняться. Если понимал, как это плохо, никогда бы в жизни не представили свой фильм на фестиваль.
— В советском прокате не было проблем ни с большим кино, ни с анимацией. Сейчас российское кино завоевывает пространство проката, а как с анимацией?
— Я не согласен с вами. Прокат был исключительно полнометражных фильмов. Если не считать специальных утренников и сборников мультфильмов, хаотично мелькавших то там, то сям. Поэтому в моем детстве в прокате первыми появились японские мультфильмы, советских полнометражных не было. В Росси сейчас пришли к этому. Сделали аж три фильма за семь лет. На мой взгляд, все неудачные. «Алешу Поповича» посмотрели многие люди, но это не связано с его качеством, реклама сделала свое дело. И прибыли он не принес. Выход один: надо сделать такой фильм, который бы имел не только украинский и российский прокат, а международный. Ситуация показывает, что денег в наших кинотеатрах не собрать. Но «Алеша Попович» не заинтересует международный рынок, потому что трудно представить себе голландца, который интересуется русской историей и который знает, кто такие татары. Если в диснеевских фильмах я, не зная языка, понимаю происходящее, то здесь ничего понять невозможно. Будущее мультипликации, безусловно, за большими фильмами. Государство тоже это поняло, и сейчас только ленивый не подал заявку в кино. В основном, люди, совершенно ничем не зарекомендовавшие себя. Они хотят отщипнуть бюджетные деньги, поскольку эти деньги слабо защищены. Такие подельщики стряпают фильм, плохой, непрофессиональный, некоммерческий, выдают его за авторское кино. А оно-то и не авторское.
— Знаю, что Степан Коваль работает на «Пилоте». Это по договору с украинской студией?
— Он работает как независимый производитель. То есть мы арендуем для него помещение на украинской студии. Работает с нами и Ира Смирнова, другие украинские коллеги, но это все в сочетании с нашими художниками, композиторами. И все постоянно контролируется «Пилотом». Более никаких отношений с украинскими студиями мы не имеем.
— Никогда не думали, что сталось бы, останься вы в Киеве?
— Я бы не спился, конечно, но, мне кажется, это было предопределено. Как сказал один скрипач, с которым мы жили в одном доме, он был первой скрипкой в ансамбле Вирского, потом уехал в Корею: «В Киеве фантастически хорошая флора, но отвратительно мерзкая фауна. Многие тогда уезжали в Москву. В другие направления было сложнее. Теперь все просто, и наши профессионалы востребованы везде. Сейчас задача каждого государства их не потерять.
— Мы говорили, что есть перспективы, есть госзаказ, есть люди, воплощающие идеи. Будущее родной анимации вызывает у вас оптимизм?
— Не берусь делать прогнозы и все же их делаю. Прокат-то есть, только мы ему не соответствуем. Понимаете, настоящее авторское кино — маленькое. Бывает три минуты, 10 или 26 — уже редкость. Авторское кино — это лаборатория. Оно расширяет наши границы. А у нас снимают и некоммерческое кино, и неавторское. Я бы сильно ужесточил принципы, по которым государство выделяет финансы. Но! Кто их будет выделять? Должна быть не квасная, а грамотная стратегии и политика в области кино
