Сегодня своими секретами взаимного притяжения отцов и сыновей делится создатель киевского Музея одной улицы, киевлянин в шестом поколении Дмитрий ШЛЕНСКИЙ.
— Мой отец работал в Институте механики, занимался модными в послевоенные годы научными разработками по сопротивлению пластмассы, но главным его увлечением было увлечение Городом. Он представлял пятое поколение киевлян, его родители были выходцами из дворянской семьи и многие из его близких были репрессированы в 1937 году. В семье о них боялись говорить, не сохранилось даже фотографий, отец, а потом и я, по крохам собирали информацию о своем роде, а бабушка стала кое-что сообщать о родственниках только несколько лет назад, раньше она боялась, что это может нам повредить. Может, по этому мне так интересна «Белая гвардия» Булгакова, тем более, что семья была знакома с семьей Булгаковых.
Мне было лет тринадцать, когда мы с отцом впервые пошли по Киеву на экскурсию. В конце семидесятых годов еще практически никакой киевоведческой литературы не было. Относительно серьезная литература была связана с археологией, с обнаруженными во время прокладки метро старинными киевскими срубами. Как-то в один из субботних вечеров кто-то из сотрудников принес отцу полуразрешенный тогда путеводитель по Киеву Федора Эрнста издания 1930 года, где часто упоминался Грушевский, Антонович, Драгоманов… Отец в воскресенье собрал моих друзей и мы вместе пошли по этому путеводителю по Подолу. С этого момента желание узнать как можно больше о Киеве не покидало меня никогда. Вскоре словно открылись шлюзы, и пошел поток газетных статей с какими-то старыми фотографиями, стали возникать клубы, объединяющие тех, кто старался узнать подлинную историю города, в Доме архитектора читались лекции, организовывались субботники по расчистке исторических мест. Во всей этой кипучей жизни отец принимал активное участие и зачастую брал и меня с собой. Дома мы коллекционировали все новые публикации о нашем Городе, сопоставляли и пытались самостоятельно делать какие-то выводы. Нас это более чем интересовало и, возможно, именно это и определило мою последующую жизнь.
Сегодня уже нет старого Подола. Я вспоминаю старые дома, например, на той же Олеговской, с роскошными деревьями. Эти уютные дворики, где собирались все жильцы, а в праздники выносились столы и дни рождения отмечались всем домом. Одесса может похвалиться тем, что там еще что-то осталось от ее старого города, а в Киеве на Подоле — старого города уже не осталось: двориков нет, деревья срублены, а вместе с этим и исчезла атмосфера какой-то всеобщей человеческой доброты, такой характерной для того времени.
После армии (1988 год) я сразу включился в изучение и поиск новых материалов по истории Киева, хотелось заполнить белые пятна. С друзьями стали организовывать выставки — «Господа гимназисты», «Киев Михаила Булгакова», «М. Булгаков и «Белая гвардия». Наши отцы помогали нам представлять материалы: монтировали стенды, что-то сваривали, даже просто помогали что-то переносить. Они вроде и приветствовали наше увлечение, но я думаю, что и очень волновались, считая, что это не то занятие, которое может дать устойчивое положение в будущем. Тогда считалось, что для успеха в жизни нужно фундаментально заниматься наукой, накатившаяся волна демократизации еще не смыла представления о ценностях жизни предыдущих лет. Были у наших родителей и опасения, что это все может в любой момент рухнуть и их дети останутся ни с чем. Они не понимали, что изучение истории города может стать стимулом всей жизни, стимулом движения. Отец содержания нашей работы не касался, не вмешивался в мои дела, и я очень благодарен родителям, что не давили меня и не запрещали заниматься тем, к чему меня так тянуло. Мы довольно часто с отцом ездили вместе в командировки в Москву, каждый по своим делам. Я — за материалами о семье Булгаковых, отец — по своим научным разработкам. Мне кажется, что отец именно в последнюю нашу совместную поездку (за два месяца до того, как он ушел из жизни) все-таки понял смысл того, чем же все- таки я занимаюсь.
Сегодня мой двенадцатилетний сын говорит мне, что он мой «продолжатель». Он вырос в стенах нашего музея, многие экспонаты, книги, документы знакомы ему с самого раннего возраста. Ему передалось то же увлечение Городом, которым когда-то «заразил» меня мой отец и которое стало смыслом всей моей жизни. Эта наша общая увлеченность помогла сохранить теплоту наших отношений с сыном и взаимный интерес друг к другу даже после того, как мы развелись с женой и уже шесть лет живем с сыном в разных квартирах. Сын мечтает сделать уникальное открытие в археологии, раскопать нечто очень ценное для человечества. Он много читает специальной литературы, но чтобы продвигать что-то дальше, нужно и уметь многое — владеть несколькими иностранными языками, разбираться в коммерческих интересах, уметь убеждать, понимать людей, не позволять себя засасывать каждодневной рутинной работе, быть в курсе новинок в ведении музейного дела. Ведь через десять лет для развития Музея Одной Улицы нужно будет делать нечто отличное от того, что делаем мы сегодня.
В начале перестройки музеи хотели приравнять к научно-исследовательским институтам. Это была замечательная идея, ведь музей — это не застывшая форма. Может, именно потому, что эта идея так и не была реализована, в наших музеях сегодня работают пожилые люди и там нет молодежи. Никогда толком нельзя предсказать того, что тебя ждет впереди, и поэтому подготовить сына к жизни невозможно никакими предостережениями или указаниями. Дима видит, как я сегодня всячески преодолеваю препятствия, идя к своей цели, не останавливаюсь. Думается, что и он также будет стремиться решать возникшие на его пути проблемы, а не уходить в сторону. Чтобы что-то сделать, нужны годы, нужно терпение, умение выделять главное и способность отказываться от второстепенного.
Почти у всех одноклассников сына есть мобильные телефоны, и у меня есть материальная возможность купить Диме этот телефон. Но для чего? Я хочу, чтобы сын понимал, что любую вещь можно хотеть, но нужно еще знать, для чего она тебе нужна и нужна ли она тебе настолько, что ты будешь тратить средства, время на то, чтобы этого добиться. Я для него старший товарищ, с которым можно поделиться сокровенным, с которым можно не соглашаться и даже поспорить. Он славный добрый мальчик, однако меня смущает его доброта, я опасаюсь, что это может подвести его в жизни. Я сам рос в семье, где не было никогда серьезных размолвок, проблемные углы сглаживались добротой и лаской, я рос в любви и понимании близких, которые всегда стремились помочь друг другу. Я очень хорошо понимаю, что человек, воспитанный в доброжелательной атмосфере, может быть даже чуть- чуть старомодно-наивных отношениях, оказывается сегодня очень уязвимым. Однако я сам по-прежнему романтически смотрю на жизнь и, безусловно, это романтическое восприятие мира передаю и моему сыну. Мир сейчас достаточно жесткий и подчас довольно жестокий, но его можно попытаться сделать лучше, добрее. Людей самостоятельных, независимых и имеющих свою точку зрения не любят. Наше общество не сможет за короткое время измениться в этом, и моему сыну будет трудно, но я попытаюсь помочь ему обходить эти острые углы.
