18 сентября
Последний выход старика Джона в люди закончился скандалом: его привели и сдали, что называется, из рук в руки, сын Черненького Дмитрия с соседом и сказали, мол, еще хорошо, что все хорошо, неизвестно на что намекая. В селе старик был нашим соседом, а Джон, это было его прозвище еще с тех доисторических для меня времен, когда «при Польше» он ездил на заработки в Америку и даже успел оттуда до начала мировой войны вернуться.
А еще я от кого-то слышал, что старик — ровесник века, поэтому тогда в восемьдесят первом ему должен был быть восемьдесят один. В тот год где-то в мае женили его старшего внука, сына той из дочерей, которая жила на противоположном углу села. На второй день после свадьбы и старика Джона позвали, как у нас говорят «на гости». Однако основные события этого его последнего выхода в люди произошли уже после гостей.
Возвращаясь домой, уже на своей улице перед рвом, где купаются гуси, старый Джон заприметил на лавочке своего ровесника Дмитрия Черненького и сначала как будто просто присел около него отдохнуть. С чего началась между ними дискуссия точно никто не слышал, по этому поводу потом ходило несколько версий. Зато, когда на их крики и на гогот всполошенных гусей сбежались люди, то застали обоих дедов на земле, и наш сосед раз за разом пытался окунуть неприятеля головой в ту канаву, где купаются гуси, при этом и сам что-то выкрикивал, и как будто бы даже не по-украински...
Уже позже кто-то из старших вспомнил, будто бы впервые Джон с Черненьким подрались еще молодыми, когда в восемнадцатом разбирали имение и не разделили какой- то стол из барских покоев, и враждовали потом при всех режимах...
Где-то через полгода после этого старика Черненького не стало. А Джон как слег, так и пролежал еще восемь лет, но из хаты больше не вышел... Вспоминая эту историю, каждый раз спрашиваю себя: сколько же нужно времени, чтобы забыть оскорбления или простить подлость, если бывает для этого и целой жизни мало?
