... Божий суд уж поразил Бориса.
В «деле Гонгадзе» поставлена точка: суд объявил приговор тем, кто, исполняя чужую волю, участвовал непосредственно в совершении преступления, — убийстве оппозиционного журналиста. Вопрос о конкретных заказчиках остался открытым — вероятно, навсегда.
Вряд ли кто-либо сомневается, что убийство Гонгадзе было политическим и что мотивы его связаны именно с профессиональной деятельностью журналиста, который остро критиковал тогдашнюю украинскую власть включительно с президентом Леонидом Кучмой. Убили Георгия милиционеры; одним из непосредственных соучастников преступления был генерал, высокопоставленный чиновник МВД.
Когда речь идет о политическом убийстве, то важно проанализировать те его составляющие, которые выходят за рамки криминальной «технологии» преступления.
Георгий Гонгадзе исчез 16 сентября 2000 года, поэтому есть смысл напомнить, какой была политическая ситуация в Украине после президентских выборов в 1999-м. Леонид Кучма победил на них не только потому, что во второй тур власти удалось «провести» коммуниста Петра Симоненко (любой другой вариант — с кем-либо из выдвиженцев «каневской четверки» в финале — был бы для него проигрышным). Свою роль сыграло и то, что в ходе кампании оказывалось мощное административно-силовое давление на общество. Власть постоянно запугивала людей, поселяла в их сознании страх и разочарование в том, что результаты могут быть незапрограммированными. По сути, осенью 1999 происходило то, что повторилось осенью 2004, — только украинское общество тогда еще не было готово к сопротивлению.
Заняв высший государственный пост во второй раз, Леонид Кучма заявил, что украинцы увидят «нового президента». Этого, однако, не произошло. Автократический Кучма вскоре потребовал внесения изменений в Конституцию, которые еще больше усиливали бы его полномочия. С этой целью его «прихвостни» устроили так называемый референдум по народной инициативе (апрель 2000 г.) — и это был полная насмешка над конституционными правами граждан Украины. В конечном итоге, имплементация крайне сомнительных результатов горе-референдума (которой так вдохновенно требовали «трудящиеся», среди которых, припоминаю, были даже «ветеринары Виннитчины»!) не удалась. Из-за сопротивления в Верховной Раде и значительной общественной активности той части общества, которая протестовала против беззакония.
Это должно было стать для «нового» Кучмы сигналом: в обществе зреет сопротивление авторитаризму. Но власть по-прежнему полагалась на грубую силу. Цинизм и политика запугивания стали сутью режима, названного уже тогда, в 2000-м, «кучмизмом».
Каковыми были механизмы запугивания? Классическими: довольно широко, например, практиковались увольнения с работы за нелояльность. Появились признаки полицейского государства — милицию (как, в конечном счете, и другие правоохранительные органы) втянули в политику, требуя от нее давления на неугодных. Несколько позже, в разгар акции «Украина без Кучмы», Гаишники постоянно будут блокировать транспорт, который доставлял в Киев участников оппозиционных митингов; не будут гнушаться даже прокалыванием шин.
Ежедневно осуществлялось «промывание мозгов» в СМИ; в информационном пространстве господствовал «агитпроп»; свобода слова была сведена до минимума. Оппозиционно настроенных журналистов преследовали.
Георгий Гонгадзе знал, что за ним следят сотрудники МВД, и просил защиты у Генеральной прокуратуры. Прокуратура пренебрежительно отнеслась к обращению журналиста, который чувствовал, что его жизнь в опасности. В тот момент она также была инструментом политического режима. Никто за это не ответил.
Смерть пришла к Георгию из главного кабинета страны. Для этого его хозяину даже не нужно было отдавать преступный приказ — достаточно было возмутиться действиями журналиста в присутствии милиционера №1, разразиться матом, в порыве высочайшего гнева красноречиво удивиться, что «этого грузина» до сих пор не поставили «на место»...
Милиционер мог «неправильно» понять слова хозяина главного кабинета. Поэтому когда Л. Кучма после обнародования пленок Мельниченко убеждал других и себя, что никаких команд расправиться с Гонгадзе он не давал, это выглядело как сама искренность. Вопросов же о том, осознает ли он как глава государства свою ответственность за режим, при котором оппозиционного журналиста убивают при участии высокопоставленного милицейского чиновника, ему не задавали.
За несколько месяцев до убийства Гонгадзе состоялась репетиция трагедии: милиционеры тогда — точь-в-точь по той же схеме — похитили другого неугодного журналиста и «проучили» его хорошо знакомыми им методами. Это был тот самый «кучмизм» в действии. Но журналиста оставили в живых.
Не исключено, что и в Георгия были шансы уцелеть.
Возможно, просто в его случае был другой генерал и другие исполнители. И сам Георгий Гонгадзе — он также был ДРУГИМ журналистом и ДРУГИМ человеком.
Допускаю даже, что убийство не заказывал никто персонально. Все могло произойти спонтанно.
Я знал Юрия Кравченко еще с начал его милицейской карьеры в Кировограде. Он любил повторять: «я — кучмист». Лучше бы он говорил: «я — слуга закона». Кравченко остерегался политики, понимая, что там совсем другая система координат, не такая, к которой он, милиционер, привык. Но Юрий Федорович был слишком амбициозным человеком, чтобы ему не нравилось быть игроком на большом украинском поле. Наступил момент, когда в прессе о преданном Кучме Кравченко писали даже как о кандидате на должность премьера. В конце концов, и в государственной системе ЗАПУГИВАНИЯ он был вовсе не лишним человеком.
Он не мог не знать о слежке его служб за журналистами.
Он умел удовлетворить президентский гнев.
Другое дело, что его также могли понять «неправильно». Но о чем беседовали Кравченко и Пукач накануне 16 сентября 2000 года, никто никогда не узнает. Как и о том, о чем они говорили между собой ПОТОМ.
Кравченко мог считать, что его дважды «подставили» — и «наверху», и «внизу». В 1991 г., во время ГКЧП, у него, тогда начальника областного управления МВД в Кировоградской области, была похожая ситуация: вернувшись 21 (!) августа из отпуска, Юрий Кравченко подписал приказ, который впоследствии инкриминировался ему как поддержка гекачепистов. Тогда Кравченко написал заявление о своей отставке. Но уволен не был. Не в последнюю очередь потому, что взял вину за приказ на себя, не «перекладывая» все на заместителей, которые этот приказ готовили.
В минуты, когда речь шла о чести офицера, он бывал импульсивным. После того как Пукач и его подчиненные убили Георгия Гонгадзе, Юрия Кравченко не могло не преследовать чувство причастности к совершенному греху. Он не имел оснований говорить следователям и себе: «Я ничего не знал». Скорее всего, он имел основания говорить гораздо более страшные слова: «Я этого не хотел».
Я верю, что смерть Юрия Кравченко была самоубийством. Даже несмотря на два выстрела. Слова из его предсмертной записки свидетельствуют, что Кравченко чувствовал себя жертвой в дьявольской игре. Жертвой, которую загнали в тупик, — но с ее же, жертвы, помощью!
Интересно, а что Леонид Данилович? Неужели он до сих пор готов повторять, что гибель Георгия — это чья- то интрига, спецоперация, направленная против него как президента?
Конечно, «дело Гонгадзе» давно обросло политическими спекуляциями. Но как бы его не использовали в конъюнктурных целях, главный вывод состоит в том, что убийство Гонгадзе стало возможным именно в атмосфере «кучмизма» с его пренебрежением к закону, авторитарностью, верноподданичеством, цинизмом и жестокостью.
По большому счету, заказчик убийства известен: им был режим Леонида Кучмы. Его главный творец может долго и успешно отгонять от себя чувство вины за все, что произошло; можно искать самооправдания и успокаивать себя самообманом — но можно ли, в конечном счете, спрятаться от «кровавых мальчиков в глазах», которые рано или поздно приходят к неправому, чтобы напомнить о Божьем суде — который руководствуется другим, высшим законом?
