Несколько недель назад я сидел в своем кабинете, читая журнал Foreign Policy, и сделал поразительное открытие. Рядом со мной, отделенный лишь тонкой стеной, сидит один из ведущих мыслителей мира. Ежегодно Foreign Policy составляет списки людей, которых он считает «Топ-100 мировых мыслителей». И там под номером 37 был Мартин Вулф [обозреватель The Financial Times — Z].
Я выскочил в соседнюю комнату, чтобы поздравить своего коллегу. При таких обстоятельствах для любого англичанина обязательным является сделать самоунижающее замечание, и Мартин не подвел меня. Список интеллектуалов 2010 года, как он допустил, выглядел бы достаточно слабым по сравнению с аналогичным списком, который можно было бы составить в середине XIX века.
Это было больше, чем просто скромность. Он прав. Как только вы начинаете составлять список, трудно избежать впечатления, что мы живем в тривиальную эпоху.
Список мыслителей журнала Foreign Policy за 2010 год, следует сказать, является немного странным, потому что представители Топ-10 мировых мыслителей больше известны как люди дела. На первом месте находятся Билл Гейтс и Уоррен Баффет за свою благотворительную деятельность. Далее идут Барак Обама (на третьем месте), Селсу Аморим, бразильский министр иностранных дел (на шестом месте) и Дэвид Петреус, американский генерал, а также, по-видимому, восьмой, самый значительный мыслитель мира. Пока не дойдете до №12 в списке, вы не найдете кого-либо, кто больше известен своими мыслями, чем поступками, — Нуриэль Рубини, экономист.
Но если читать список дальше, то настоящие интеллектуалы начинают доминировать в нем. Там есть такие экономисты, как Джозеф Стиглиц, журналисты (Кристофер Гитченс), философы (Марта Нуссбаум), политологи (Майкл Манделбаум), романисты (Марио Варгас Льоса) и богословы (Абдулкарим Соруш). Невзирая на неминуемый уклон к англоязычному миру, в нем есть и представители всех континентов, включая Ху Шули, журналистку из Китая, и Жака Аттали, который несет флаг французских интеллектуалов.
Это поразительная группа людей. А теперь сравните ее с таким же списком, который можно было составить 150 лет тому назад. Рейтинг 1861 года мог бы начинаться с Чарльза Дарвина и Джона Стюарта Милля — труды «О происхождении видов» и «О свободе» были опубликованы в 1859 году. Потом вы могли бы добавить Карла Маркса и Чарльза Диккенса. И это были лишь люди, жившие в Лондоне и его околицах. В России работали Толстой и Достоевский, хотя ни один еще не опубликовал свои самые выдающиеся романы.
Даже если вы, как и Foreign Policy, отдаете предпочтение политикам, контраст между гигантами прошлого и относительными пигмеями современности вызывает обеспокоенность. В 1861 году список включал бы Линкольна, Гледстоуна, Бисмарка и Гарибальди. Их современными эквивалентами были бы Обама, Ник Клегг, Ангела Меркель и Сильвио Берлускони.
Впрочем, возможно, 1861 год был не таким, как все? Тогда давайте повторим упражнение и вернемся к году, когда вспыхнула Вторая мировая война. Перечень выдающихся интеллектуалов, которые жили в 1939 году, включал бы Айнштайна, Кейнса, Томаса Стернза Эллиота, Пикассо, Фройда, Ганди, Орвелла, Черчилля, Гаека, Сартра.
Так почему же нынешнее поколение мыслителей кажется таким невпечатляющим? Вот несколько возможных объяснений.
Во-первых, нам может понадобиться определенное расстояние, чтобы судить о величии. Вполне вероятно, мы можем определить настоящих гигантов лишь в ретроспективе. Конечно, это правда, что некоторые из людей, которых я перечислил, не были широко известны и уважаемы тогда. Маркс работал преимущественно в неизвестности; кое-кто из современников развенчивал Диккенса как писателя, который пишет на заказ, а репутация Орвелла также выросла преимущественно после его смерти. Но большинство из гигантов 1861 г. и 1939 г. были признаны большими интеллектуалами на протяжении своей жизни, а некоторые — такие как Эйнштейн и Пикассо — стали знаменитостями, которые вызывали восхищение.
Вторая возможность заключается в том, что знакомство порождает пренебрежение. Возможно, мы окружены мыслителями, которые такие же величественны, как гиганты прошлого, но мы не можем признать этот факт, потому что они все еще среди нас. Современная медиа-культура может также приводить к сверхдоступности интеллектуалов, которых побуждают много работать. Если бы Милль постоянно был на телевидении или Ганди «чирикал» на Twitter пять раз в день — они могли бы показаться менее яркими людьми и менее глубокими мыслителями.
Другая теория утверждает, что характер интеллектуальной жизни изменился, и она стала более демократичной. В списках 1861 и 1939 гг. доминирует тот пресловутый вид — «мертвые белые мужчины». В действительности «мертвые белые британские мужчины», кажется, преобладают. Возможно, есть и интеллектуальные гиганты, работающие сейчас, но живущие в Китае, Индии или Африке, — и на них еще должны обратить внимание Foreign Policy или The Financial Times.
В современном мире все больше людей имеют доступ к знаниям и возможность публиковаться. Интернет также существенно облегчает сотрудничество, а современные университеты пропагандируют специализацию. Поэтому, возможно, продвижение знаний в эти дни происходит через сеть специалистов, работающих вместе по всему миру, а не через один башнеподобный интеллект, который составляет большую теорию в читальном зале Британского музея. Это менее романтичная идея, но, вероятно, более эффективный способ.
И, наконец, есть последняя возможность. Невзирая на все свои богатства и гаджеты, наше поколение не такое разумное, как оно думает.
