На днях мы отмечали день рождения Анны Ахматовой.
Обращаясь к ее творчеству, вспоминая ее жизнеописание, часто забывают о том, что юность поэтессы была киевской. Но даже сегодня, когда лицо Киева уже абсолютно иное, чем в начале прошлого века, прогуливаясь по Институтской улице, Владимирской горке, Подолу (еще и с томиком поэзии Ахматовой), дух того Киева до сих пор можно почувствовать.
О юности в этом городе и о его влиянии на последующее творчество поэтессы рассказывает Татьяна ДЗЯДЕВИЧ, кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры литературы и иностранных языков Киево-Могилянской академии:
— Первое, что приходит в голову, когда образы Анны Ахматовой и Киева накладываются, — это поэтические строки ее первого мужа Николая Гумилева:
Из логова змиева
Из города Киева
Я взял не жену, а колдунью.
Особая метафизичность и чувственность Анны Ахматовой, присущая то ли ведьме, то ли образу femme fatale, сформировалась именно в Киеве. И хотя здесь поэтесса прожила совсем незначительную часть своей жизни, эти годы оказались знаковыми. Киев для Ахматовой — город юности. Именно здесь и именно в те годы закладывались основы ее поэтического творчества, проходило становление ее как личности.
Анечка Горенко — именно такой была будущая поэтесса, — училась в Институте благородных девиц. На учебу в это заведение попадали девушки не только из разных семей, но и разного национального происхождения (украинки, россиянки, татарки, польки) и вероисповедания. Современники вспоминают, что на одном из этажей института находилась православная церковь, на другом — католическая.
В целом, на рубеже XIX и XX веков Киев был чрезвычайно разнообразным городом. Он не был тотально русскоязычным (как нам пытаются его представить сегодня), не был преимущественно польскоязычным, равно как и стопроцентно украиноязычным. К тому же, в известной степени, на то время он был еврейским. Это был пестрый город. И открытый для мира. Именно у Киева Анна Горенко научилась открытости к Другому, что впоследствии стало характерным мотивом ее поэзии.
Кроме того, особая чувственность, также присущая Ахматовой, могла сформироваться разве что на Юге, но никоим образом не в холодном и сыром Петербурге. Собственно, позже, когда поэтесса уже переехала в северную столицу Российской империи, первый ее сборник был именно таким — наполненным южной чувственностью и еще не раскрытой женственностью:
Я с тобой не стану пить вино
Оттого, что ты мальчишка озорной.
Знаю я — у вас заведено
С кем попало целоваться под луной.
А у нас — тишь да гладь,
Божья благодать.
А у нас — светлых глаз
Нет приказу подымать.
Ахматова — малопрочитанная страница киевского текста. Киев в целом требует и заслуживает того, чтобы быть прочитанным снова в другой системе координат. Наш взгляд на роль этого города в формировании культурного пространства Российской империи — раздроблен, тогда как эта роль была незаурядной. Мы имеем только «обломки»: здесь — Киев Пушкина, там — Киев Булгакова, Паустовского, Некрасова. Отдельно — Киев Нечуя-Левицкого, семьи Косачей, Лысенко. Создается впечатление, что эти люди жили в разных городах и в разное время. А в действительности они одновременно ходили теми же улицами, любовались теми же пейзажами. Эти «обломки» стоит, наконец, «склеить».
С другой стороны, обращаясь к творчеству многих писателей, которые застыли в российском дискурсе, часто упускают из виду киевский период их жизни, который для многих из них стал чрезвычайно важным, и даже основополагающим. В частности, для Анны Ахматовой. Без киевских лет — с первой любовью, местными профессорами, которые учили поэтессу, — мы бы не имели последующих периодов ее творчества. Собственно, мы бы не имели Ахматовой.
