Итак, в 16 часов 27 января 1924 года весь единодушный Советский
Союз на пять минут затаил дыхание, выстрелил из пушек, осторожно снял с
подиума окруженный почетным караулом, членами правительства и ЦК гроб с
забальзамированным телом Ленина и опустил его в склеп временного мавзолея.
Сталин, едва скрывая радостное возбуждение (не оставлявшее его с 21 января,
когда умер Ленин, а сам он, Сталин, возглавил комиссию по погребению, а
следовательно, и постановку мистерии), прочитал клятву. Вопреки желанию
и существующему уже имиджу «простого как правда» вождя и протестам Крупской
(которой пригрозили лишением статуса «вдовы Ильича»), мощи Ленина были
использованы для создания едва ли не самого грандиозного в истории человечества
пропагандистского шоу.
Непрерывно говорило радио, ревели заводские гудки, стреляли
пушки. Народу приказано было скорбить, вывешивать черные флаги и собраться
на общегосударственный траурный митинг. Перед гробом «дефилировали», по
словам Владимира Немировича-Данченко, все организации, а другие спектакли
(с грустью добавляет он) были запрещены в течение недели. Газеты печатали
сочувственные телеграммы, иногда совершенно абсурдные, наподобие: «четыреста
миллионов негров искренне плачут над могилой Ленина». Осип Мандельштам
удивлялся: хоронят, словно царя.
Замерзший люд плелся в манифестации, в то время как начальство
всех уровней соревновалось, какую бы еще проявить усердную инициативу (Киевский
городской совет оперативно принял постановление о сооружении в городе памятника
Ленину). Чиновничество засуетилось вокруг создания ленинских уголков, организации
ленинских чтений, паломничества к ленинскому шалашу, заказа траурных стихотворений,
поэм и наскоро сляпанных спектаклей. Художники засуетились вокруг чиновников
и создали для его нужд целую отрасль — изготовление и торговлю ленинскими
сочинениями, портретами и бюстами (гипсовые, бронзовые, мраморные, гранитные,
в натуральный и двойной размер с оригинала, разрешенного к воссозданию
и распространению Комиссией, как сообщалось вскоре в газетном объявлении).
«Чтобы жить безбедно, — доверял «Дневнику» наблюдения Корней Чуковский,
— приходилось фабриковать Ленина, Ленина, Ленина. Скука и казенщина, казенщина
и скука».
В 1925 году, официально внося в календарь скорбную дату,
государство установило даже новую форму налога: всех граждан обязывали
покупать жалобные черные флаги установленного образца (13 рублей для «простых»
граждан и 25 для «буржуев»). В учреждениях раздавали служащим по лоскутку
черного крепа с изображением мавзолея Ленина, а потом стоимость его вычитали
из и без того мизерной заработной платы. Народ протестовал против этого
разве что анекдотами. Вот красноречивый пример: смотря на траурные украшения,
рабочий говорит другому: «Сколько же денег вбухали в это!» — «Ничего, —
успокаивает тот, — нужно же было добрый почин сделать».
Впрочем, как и надлежит настоящей мистерии, смерть бога
стала в то же время и его возрождением, дав мощный толчок для формирования
новых пропагандистских жанров «казенного» искусства. На смену футуризму
и конструктивизму надвигалось социалистическое барокко, карнавал постепенно
вытеснялся театром иезуитов и auto da fe.
Художники огосударствливаются, между ними устанавливается
и поныне действующая система чинов (именно так записано в одном из первых
постановлений!) — народный и заслуженный артист; создается институт государственной
«критики» произведений искусства («кроме доносительства, — делился впечатлениями
после посещений «сталинской» Москвы Андре Жид, — эта критика заключается
в том, чтобы постоянно выяснять, насколько какое-то произведение, какой-то
поступок, какая-то теория отвечает священной «линии»); вводится система
творческих союзов (сегодня эти совнархозы переименованы в Украине в Национальные
союзы); провозглашается творческий метод — социалистический реализм, который
истолковывается как разновидность реализма и «правдивое, исторически конкретное
отражение действительности в ее революционном развитии с целью идейного
преобразования и воспитания трудящихся в духе социализма» (заменив слово
«социализм» на любое другое, легко убедиться, что метод — вечный). Одним
словом, цитируя афоризм главного выдумщика и режиссера этой идеологической
кампании тов. Сталина, «жить становится лучше и веселее».
Как органическое проявление казенного стиля, впервые в
мировой практике рождается новая разновидность театра, который по составу
исполнителей можно назвать элитарным — здесь работали самые выдающиеся
режиссеры и актеры эпохи, — театр в системе концлагерей ГУЛАГа. Разворачивается
ряд театрализованных судебных процессов над террористами, вредителями,
врачами и т.д.
29 декабря 1934 года с постановкой во Всеукраинском театре
Красной Армии УВО спектакля «Аристократы» Николая Погодина рождается еще
один жанр — мистерия ГПУ. 17 января 1935 года эту жизнерадостную комедию
о перевоспитании инакомыслящих в процессе строительства Беломорского канала
выпускает Реалистический театр в Москве. Вскоре после премьеры состоялся,
с участием генерального прокурора Андрея Вышинского, диспут о спектакле.
Жена М. Булгакова Елена Сергеевна записала в дневнике: «Пьеса — гимн ГПУ».
В тот же год «Аристократы» поставлены в Киеве, в следующем году — в Запорожье,
в 1936—1937 годах — постановку этого панегирика на Соловках осуществил
узник Лесь Курбас.
Именно это макабрическое сочетание — жизнерадостное искусство
на фоне массовых расстрелов — обостряет эстетическое ощущение заказчиков
и придает мистерии коммунизма специфический (словно прикосновение к вечности)
привкус.
Наконец еще один жанр — советская grand opera. 8 октября
1939 года в музыкальном театре им. Немировича-Данченко поставлена опера
Тихона Хренникова «В бурю», в которой впервые на сцену оперного театра
выведен Ленин, а вскоре состоялась и научно-творческая конференция «Ленин
в театре, драматургии и кино» и совещание исполнителей роли Ленина в пьесе
«Человек с ружьем» Н. Погодина.
После пакета подобных мероприятий началось победное шествие
Ленина по сценам СССР, а чтобы все осознали значение новых жанров, в июне
1939 года докладом А. Вышинского началась Первая всесоюзная режиссерская
конференция, на которой главный меценат и, возможно, лучший политический
актер эпохи объяснил режиссерам, что такое реализм, народность и идейность,
единство формы и содержания и т. д. Художники в общем восприняли эти указания
как руководство к действию: им нужно было жить, получать пайки, дачи, квартиры,
тиражи и постановки, премии, награды — чиновные члены творческих союзов,
не покладая рук, вдохновенно создавали высокий стиль эпохи. Стиль, в котором
— это нужно осознавать, проходя мимо домов на даже отмарафеченном в «евростиле»
Крещатике, — мы живем. Стиль, который и сейчас создает ритм, атмосферу
и взаимоотношения нашего бытия. Ведь войти и поселиться в коридорах бывшей
власти, занять место предшественника и одеть его протокольный костюм, —
это не просто вынужденный компромисс или стечение обстоятельств. Это —
посвящение в таинство власти. Власти, которая, начиная с первой оттепели
пятидесятых годов, постоянно развенчивала только культ личности Сталина,
но не культ бессмертной власти, олицетворением которой он был.
Именно об этом, когда умер Сталин, писал Юрий Яновский:
«Четыре дня лежал вождь, пораженный страшным недугом, и сотни миллионов
людей, затаив дыхание ждали, очнется, раскроет глаза, заговорит...»
Когда время от времени слышишь, как наши «интеллигенты»
присягают на верность «идее независимого государства», читаешь их верноподданные
панегирики в юбилейный альбом Президента, наблюдаешь их суету вокруг «государственного
распределителя», то действительно думаешь — заговорит.
