В последнее время все чаще политики и ученые обращаются к проблеме так называемого «цивилизационного разлома», проходящего по территории Украины — ее евразийского Востока и европейского Запада. Утверждают, что без преодоления этого разлома, во всяком случае на уровне массовой сознательности, выйти на уровень национальной идеи будет непросто.
По большому счету, проблема Украины как границы Востока и Запада не сегодня возникла, но с легкой руки некоторых политиков цивилизационный разлом Восток — Запад приобрел на украинских Майданах форму противостояния «российской Украины» и «украинской Украины», что само по себе уже ставит под сомнение наличие украинского народа как единого социума, сплоченного вокруг национальной идеи. Следовательно, на повестку дня поставлен принципиальный вопрос — о самоидентификации украинского народа, расколотого социально-экономически и культурно-идеологически, а после этого уже долгое время не способного навести должный порядок в собственном доме.
Насколько солидны аргументы про «две Украины» и как уладить дело?
АРГУМЕНТЫ «РОССИЙСКОЙ УКРАИНЫ»
Наиболее системно они были изложены еще в 1927 году в статье известного белоэмигрантского «евразийца» Н. Трубецкого «К украинской проблеме», опубликованной в парижском издании «Евразийский современник». Шел десятый год после провозглашения в 1917 году Центральным советом независимости Украины. Пройдя через перипетии гражданской войны, Украина, пусть и в советском варианте, но конституировалась как своеобразная геополитическая реальность. Еще активно внедрялся курс на «украинизацию» аппарата управления и культурной жизни республики, что и приносило зримые результаты в подъеме образования и культуры. В этих условиях известному ученому Н. Трубецкому говорить об Украине, как о польской или австро-венгерской интриге, было уже не с руки. А поэтому вместо того, чтобы бороться против Украины, было предложено «задушить ее в братских объятиях» и духовно инкорпорировать украинцев в лоно «общероссийской культуры» как своеобразной малороссийской региональной версии, но ни в коем случае не самодостаточной социально-культурной целостности.
Поэтому Н. Трубецкой признал, что, имея общее наследие — Киевскую Русь, разница украинской и российской версий культурной жизни отметилась еще во второй половине ХII века, а в дальнейшем — «в течение ХV, XVI и первой половины XVII века — культура Западной Руси (Украины. — Авт.) и культура Руси Московской развивались настолько разными путями, что к половине XVII века различие между этими двумя культурами стало чрезвычайно глубокой». И все же, по мнению российского ученого, живое осознание общерусского единства и общности византийской культурной преемственности не позволяло рассматривать обе культуры как полностью независимые друг от друга, а скорее воспринимать их как две разные редакции одной и той же общероссийской культуры. Именно поэтому, после присоединения Украины к России вследствие Переяславского договора, на очереди стал вопрос о слиянии обеих этих версий воедино.
Царь Петр поставил себе задачу европеизировать российскую культуру, а для выполнения этого задания могла пригодиться только украинская редакция культуры, которая уже впитала в себя некоторые элементы культуры европейской. Именно поэтому Петр великорусскую редакцию культуры как подчеркнуто европофобскую «постарался совсем искоренить и изничтожить и единственной редакцией русской культуры, служащей отправной точкой для дальнейшего развития, сделал украинскую редакцию».
Следствием такой политики, по утверждению Н. Трубецкого, стала «украинизация» России: «Старая великорусская, московская культура при Петре умерла»,а с тех пор новая «является органическим и непосредственным продолжением не московской, а киевской, украинской культуры».
Примеры российский ученый приводит такие. Что касается литературного языка, то уже при патриархе Никоне киевская редакция церковнословянского языка вытеснила московскую в богослужебных книгах. Российская поэзия старого великорусского типа окончательно была отдана в народные массы, а для высших слоев общества с тех пор вошла украинская традиция силлабических стихотворений на церковнословянском языке. При Петре знаменитые ораторы-украинцы Феофан Прокопович и Стефан Яворский окончательно закрепили традиции Киево-Могилянской риторики. Та же картина наблюдается в других видах искусства — в области музыки вокальной и инструментальной, в области живописи (где великорусская традиция продолжала жить только у старообрядцев), в области церковной архитектуры, в развитии богословского мнения и других видов духовной деятельности.
Не отрицает российский исследователь и тот очевидный факт, что не только в создании, но и в развитии культуры Российской империи активно участвовали украинцы: «невозможно выкинуть из русской литературы Гоголя, из русской историографии — Костомарова, из русской филологии — Потебню и т.д.». Но вывод делает Н. Трубецкой достаточно неожиданный: «на рубеже XVII и XVIII веков произошла украинизация великорусской духовной культуры. Различие между западнорусской и московской редакциями русской культуры было упразднено путем искоренения московской редакции, и русская культура стала едина».
Как здесь не удивиться: зачем Н. Трубецкой провозглашает российскую культуру «украинизированной»? Собственно, настоящую мотивацию он и не скрывает: поскольку уже появилась Украина в форме советской республики, следовательно «представим себе теперь, что должно произойти, если всю эту общерусскую культуру на территории Украины заменить новосозданной специально украинской культурой, не имеющей ничего общего с прежней, общерусской». Логика изложения такова — зачем, мол, создавать украиноязычную культуру, когда уже готовая русскоязычная культура была в свое время «украинизирована». По прогнозам Н. Трубецкого, «успешно конкурировать с общерусской культурой в удовлетворении высших духовных запросов новая украинская культура будет не в состоянии», а после этого «будет обречена на вырождение и смерть». И вообще — вся ситуация представляется российскому исследователю настоящим кошмаром: «положение, при котором каждому культурному украинцу придется решать, желает ли он быть русским или украинцем, — это положение неизбежно повлечет за собой крайне невыгодный с точки зрения развития украинской культуры отбор культурных работников», которые «наложат на нее свою печать — печать мелкого провинциального тщеславия, торжествующей посредственности, трафаретности, мракобесия, и, сверх того, дух постоянной подозрительности, вечного страха перед конкуренцией».
Следует отдать должное Н. Трубецкому — он все-таки признает долгое время насильственной русификации Украины в XVIII—XX веках, когда деятели культуры «долгое время подавлявшиеся и загнанные в подполье», а поэтому признает, что «самая правомерность создания особой украинской культуры, не совпадающей с великорусской, уже не подлежит отрицанию». Но при этом он берет на себя миссию указать «будущим творцам этой культуры как ее естественные пределы, так и ее истинную сущность и истинную задачу — быть особой украинской индивидуализацией общерусской культуры». Комментарии здесь излишни — свое собственное лицо Украина не должна иметь, а оставаться только версией культуры общероссийской.
АРГУМЕНТЫ «УКРАИНСКОЙ УКРАИНЫ»
Ответом на статью Н. Трубецкого была публикация украинского историка, профессора Д. Дорошенко, который также находился уже в эмиграции. Д. Дорошенко не имел ничего против общности происхождения южнорусской (украинской) и северорусской (великорусской) народности, общности киевского периода нашей истории (во всяком случае к середине ХII ст.) даже при наличии определенных отличий в языке и бытовом укладе между севером и югом. Он допускал, что, возможно, при единстве княжеского рода и политической системы эти отличия и не пошли бы дальше «обласницьких», но татарский погром 1237—1240 гг. с его непосредственными политическими последствиями проложил резкую грань между двумя народностями в понимании дальнейшего развития культуры. Русь северная осталась при старом, византийском наследии, находясь под большим влиянием Востока чем Запада (за исключением Новгорода и Пскова). Культура этой Руси была совсем не бедной, хотя и отличной от культуры Руси юго-западной (Украины), где отразились влияния Ренессанса и Реформации через общение с Западом.
Соглашаясь с Н. Трубецким относительно разницы «двух редакций» культуры в отрасли литературы и искусства, Д. Дорошенко ставит вопрос шире — намного более важной были отличия общего духа культуры Украины и России как в правящих кругах, так и среди народа. В то время, как царю Петру приходилось силой отправлять юношей на учение в Европу, дети украинской старшины, мещан и казаков уже давно добровольно учились в Геттингене, Бреславле, Кенигсберге, Галле, Лейпциге, Берлине, Париже и Риме. О стремлении к образованию свидетельствуют, например, пункты в Гадячском трактате с Польшей 1658 г. об открытии на Украине двух университетов, о введении свободы преподавания, свободы научных исследований, свободы печати. Те же требования содержатся в инструкциях гетмана П. Дорошенко своим послам для переговоров с поляками в 1670 г. Высокий общий уровень образованности зафиксировала ревизия в 1748 году, когда на территории только семи полков Гетманщины было 866 народных школ (одна школа на 746 душ населения), а далее было введено поголовное обучение казацких детей грамоте и «военной экзерции». Даже в самой Запорожской Сечи была школа для 150 мальчиков.
Исследователям ХVII века заметна разница в отрасли правовых понятий и судебной практики, в укладе быта, в сфере семейных отношений и положении женщины: в судопроизводстве России — господство пыток и нагаек, когда даже дворянина царь мог выпороть в конюшне, а в Украине — замена Литовским уставом тяжелых телесных наказаний штрафом и церковным покаянием; либеральное отношение к переходу по православию в протестантизм и наоборот; принятие административных решений гетманшей или полковницей при условии отсутствия мужчины. Все это было недопустимо в Великороссии, а поэтому Д. Дорошенко делает вывод: «украинская культура не была пересажена Петром на великорусскую почву; он заимствовал из нее только отдельные формальные стороны». В частности, все архиерейские кафедры, кроме одной, были заменены украинцами; были внедрены украинские учебники и что-то из литературных наработок — да и только. Для Украины этот отлив культурных сил имел негативные последствия, Украина планомерно ограничивается в своих политических правах, истощается физически на рытье каналов и обустройстве фортификационных укреплений. Во второй половине XVIII ст. Украина превращается в «глухую провинцию», а ее культура теряет способность конкурировать с достижениями новейшей российской культуры.
Но украинское литературное возрождение, связанное не только с именами И. Котляревского и П. Гулака- Артемовского, но и русскоязычного В. Капниста («Ода на рабство», 1787 г.) засвидетельствовали о живучести украинской национальной и государственнической традиции. Д. Дорошенко отмечает, что «нельзя все суживать до понятия о языке: украинская литература — это не только все то, что писалось на народном украинском языке, который постепенно преобразовался в литературный язык; русский язык в первой половине ХIХ ст. еще в большей степени, чем язык украинский, служит орудием для распространения идей украинского сепаратизма».
Революция 1905 г. послужила первой отдушиной для этих усилий с украинской стороны: на территории Российской империи появилась украинская пресса, украинские издательства, культурно-просветительские и научные общества. Украинским языком создаются труды российских ученых, академиков А. Шахматова и В. Перетца, не говоря уже о таких ученых-украинцах как академик Ф. Корш, профессоров М. Сумцове, Гр. Павлуцком и В. Данилевиче. Когда же в 1918 году была основана Украинская академия наук, то в числе ее организаторов видим академика В. Вернадского, профессоров М. Туган-Барановского, Д. Багалия, М. Петрова, М. Кащенко, С. Тимошенко, Ф. Тарановского, В. Косинского и В. Зеньковского. Все они добровольно заявили о своем желании работать на пользу украинской культуры. Также украинцы не собирались отказываться от огромного вклада Д. Велланского, М. Остроградского, В. Антоновича, Б. Кистяковского, Д. Овсянико-Куликовского, К. Ушинского только на том основании, что они писали на русском языке. Поэтому новая украинская культура ХХ века развивалась совсем не заново — в этих персоналиях она имела достаточно стойкую и надежную традицию. Разве можно этих людей упрекнуть в бездарности и краевом узколобовом шовинизме?
В конце дискуссии с Н. Трубецким Д. Дорошенко спрашивает: «Даже если бы украинцы и поставили себе такую странную цель — искусственно отмежевать себя в области культуры от всего русского, — этого достичь было бы совсем невозможно, ибо узы общности происхождения, религии, векового сожительства дают и всегда будут давать себя чувствовать. Но кроме того, такое отмежевание было бы равнозначно отречению от всего запаса культурных ценностей, накопленных при участии украинских сил, относящихся к украинской же истории, филологии, этнографии и т.д.». Общий итог такой: украинская культура создавалась и развивалась совсем не путем враждебности и не вследствие противодействия культуре российской, а потому что она преследовала самостоятельное и позитивное задание — через национальное перейти к общечеловеческому. И то, что было лучшее в российской культуре, в первую очередь перенималось и усваивалось украинцами не в силу какого-то принуждения, потому что не по принуждению отстаивали украинцы перед российской цензурой право издавать украинские переводы Пушкина, Лермонтова и Некрасова. Наоборот, российская цензура не позволила выдать в 1899 г. сборник переводов Пушкина. (Как это напоминает сегодняшние роптания относительно переводов Пушкина на украинский язык, в чем русскоязычный мещанин видит какое-то надругательство над «великим и могучим» русским языком).
Конечно, в каждой стране всегда могут найтись узкие и фанатичные краевые шовинисты, которые культивируют ненависть ко всему иностранному, но не следует забывать, что им всегда противостоят со всей решительностью другие люди, высказывающие здоровые взгляды. Мнение Д. Дорошенко заключалось в том, чтобы вместо искусственного создания украиноязычной культуры «для народа» при культивировании русскоязычной культуры «для элиты», Украинскому государству необходимо построить «одноэтажное здание национальной украинской культуры, которое бы одинаково удовлетворяло различным запросам духовной жизни народа, как интересам просвещенных народных масс, так и высшим запросам образованных верхов». Его главный аргумент заключался в том, что украинцы слишком много и часто страдали от культурного разграничения своих верхов и низов, чтобы и на будущее готовить себе перспективу законного отчуждения.
НЕУСЛЫШАННЫЕ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЯ
Вышеизложенная дискуссия, казалось бы, давно исчерпала свои главные аргументы. Самоопределение Украины через отношение к России (и наоборот — самоопределение России через отношение к Украине) стало неизбежной фазой после распада имперской системы, но, в окончательном варианте не все сводится к культурно-языковой самоидентификации. В конце концов мы давно должны бы приступить к выработке более разностороннего и комплексного видения объединительной национальной идеи, уделяя больше внимания социально-экономическим факторам.
Иногда создается впечатление, что мы даже не осознаем, что национальная идея — не документ, не книга, не доктрина, которую якобы должна подготовить национальная элита. Национальная идея — это ежедневный плебисцит, общественный диалог по трем вопросам: кем мы были? Кем мы являемся? Кем мы хотим быть? Значит, здесь не все можно списывать на элиту и интеллигенцию вообще, потому что во всем обществе должна происходить непрекращающаяся дискуссия, поддерживаться достаточно высокий и постоянный температурный градус диалога вокруг этих трех проблем. И на мой взгляд, такая дискуссия происходит уже долгое время как на уровне Майдана, так и в СМИ и научной литературе, наконец, за круглым столом. Другое дело, каково ее интеллектуальное наполнение и какова моральная ответственность участников общественного диалога.
Когда речь идет об ученых, то надо понять, что они не могут в полной мере взять на себя ответственность за происходящее в стране. Однако к ним есть одно непременное требование — говорить правду и только правду, пытаясь предостеречь общество от неосмотрительных, а иногда и непоправимых шагов. Еще десять лет назад в монографии «Україна: альтернативи поступу», изданной к пятой годовщине независимости Украины, наш авторский коллектив (В. Кремень, Д. Табачник, В. Ткаченко) предостерегал, что вместо европейской демократии в нашей стране с первых дней независимости стала выстраиваться «демократура» латиноамериканского образца. Процитируем дословно: «Если расшифровать фразу «маємо те, що маємо», то окажется, что мы имеем общество-оборотня. И не только в плане пространственном — потому что вместо европейской социалистичности в форме «социально ориентированной экономики» получили латиноамериканскую мафиозность. Но и в историческом плане — желанное «вхождение» в социально защищенную Европу обернулось для народа реставрацией полуфеодальных мафиозно-клановых порядков».
Кажется, сегодня уже только ленивый мысленно неспособен осознать, что в направлении Европы нам никогда не дойти этим «латиноамериканским путем»: хотя и в Европе рынок, и в Латинской Америке также рынок, да и украинскую экономику также признали рыночной. Но есть критерии ООН специально для латиноамериканских бедных стран — у них половина и больше всех потребительских расходов населения направляется на покупку продуктов питания. Если исходить из этих критериев, то 40—50% населения Украины живет за латиноамериканской чертой бедности. В прошлом 2005 году 43,6% населения Украины однозначно не имело возможности покупать самые необходимые продукты, а еще 17,3% опрошенных социологами сомневались — имеют, или не имеют. Полностью имели возможность только 37,5% населения, а еще 1,6% опрошенных этот вопрос вообще не интересовал — им всего было достаточно.
Вот такое резкое расслоение населения и является характерным признаком «латиноамериканского пути». Вот это и является, по нашему мнению, основным «цивилизационным разломом» и свидетельством того, что один из наибольших экспериментов последнего века — переход Украины и других стран СНГ к настоящей цивилизованной рыночной модели экономики фактически провалился как вследствие отсутствия «верховенства права» и разгула коррупции, так и из- за плохо проведенной приватизации еще в первые годы независимости. Распределение государственной собственности через «квазилегальные» или полностью уголовные механизмы еще в начале 1990-х годов деформировало общественно-экономическую ткань общества, исказило мораль и растлило сознание народа. А поэтому во многом были потеряны возможности обеспечить согласование интересов различных слоев населения на основании требований экономического развития как основы жизнедеятельности народа.
Для объединения расколотого общества в середине 1990-х годов оставался другой путь — прибегнуть к бюрократическим средствам централизации развалившегося государства, потому что подавляющая часть гражданского общества все еще находилась в стадии «броуновского движения». А проблемы не ждали. В обществе нарастали ожидания пришествия «сильной руки», которая бы навела порядок немедленно и эффективно. Леонид Кучма победил под лозунгом «Законность и порядок», обеспечил стабилизацию общества, но в дальнейшем течение событий уже проходило в русле создания «бюрократического капитализма».
Следует заметить, что бюрократический капитализм в условиях периферийных и полупериферийных стран может быть как творческим, так и паразитическим — в первом случае речь идет об опыте стран Юго-Восточной Азии, а второй, к сожалению, возник на постсоветском пространстве. Но это уже оценки с позиции дня сегодняшнего. А десять лет назад мы отмечали, что при условии противостояния «коммунисты — демократы» в стране «сохранение бюрократически-корпоративных структур, как бы это ни противоречило либерально-рыночной риторике, является необходимым условием, гарантирующим преемственность курса на реформы».
Вместе с тем в следующей книге («Україна: шлях до себе»), которая вышла в 1998 году мы предостерегали, что «олигархия бюрократического капитала должна прибегнуть к политике самоограничения перед перспективой возможного обострения социально-политических проблем». Такая перспектива связана с вероятностью «появления в Украине разновидности перонистского популизма, когда мелкий и средний капитал вместе с профсоюзами может выступить против крупного бюрократического капитала». При указанных обстоятельствах, отмечали мы, «необходима опережающая формула, которая подчеркивала бы общность интересов отечественного капитала и людей труда. Она предусматривает рациональное самоограничение олигархии и открытие организованных рынков для недопущения более радикальных движений в будущем».
В частности, мы предлагали такие первоочередные шаги: усовершенствование банковского законодательства; ликвидация коррупциогенных фирм и акционерных обществ при государственных министерствах и предприятиях, которые превратились в структуры для «использования безответственности»; пересмотр принципов деятельности разнообразных агентств и фондов (которые, по сути, стали центрами закрытых организованных рынков) под углом зрения их соответствия финансовым программам модернизации страны; направление внешнеэкономической политики и потока кредитов на достижение целей национальной программы развития экономики.
Мы осознавали, что суть проблемы заключается в том, «насколько представители отечественных промышленно- бюрократических корпораций поймут и признают необходимость «реструктуризирующей революции», которая означала бы радикальный разрыв с существующими ныне «правилами игры» всей системы социальных и государственных институтов». Однако, как показали дальнейшие события, которые наконец привели к так называемой оранжевой революции, представители крупного бизнеса так ничего и не поняли, и не признали необходимости радикального разрыва с прошлой практикой. И это при том, что мы предупреждали еще восемь лет назад: к 2002 году такая близорукая политика «должна вызвать активизацию фундаменталистских движений, которые будут отстаивать приоритет государственности и духовного развития нации» и положат начало новому этапу, «который достигнет своего апогея в 2005—2008 гг.».
Так собственно и произошло, и теперь можно только в который раз сказать: ученые знай себе пописывают, политики где-то что-то себе почитывают, а общество с завидной последовательностью наступает на одни и те же грабли. К сожалению, мы больше верим различным слухам и басням, чем научным прогнозам. А в итоге «маємо те, що маємо».
К ЧЕМУ ИДЕМ?
Осенью, после оранжевой революции, но накануне выборов в Верховную Раду, по материалам социологической фирмы «Социс», украинский электорат продемонстрировал наличие ряда проблем, которые, по его мнению, требовали неотложного решения: «бедность и рост имущественного расслоения» — 59,9%; «коррупция и наличие теневой экономики» — 55,8%; «непрофессиональность в системе управления экономикой» — 47,0%. И в то же время «неконкурентность товаров отечественного производства на международном рынке» — 22,1%; «торможение развития малого и среднего бизнеса» — 19,2%; «несовершенство налоговой системы» — 18,6%; «низкий уровень инвестиций» — 17,1% и тому подобное. Следовательно, большинство народа волнует проблема социального неравенства, однако только меньшинство понимает причину этого — депрессивное состояние малого и среднего бизнеса, недостаточное привлечение инвестиций.
Дальше — хуже. Во взглядах респондентов стала прослеживаться тенденция в сторону усиления антирыночных настроений и значительное распространение негативного отношения к процессам приватизации. Если в 1994 году негативно относились к передаче в частную собственность крупных предприятий только 38,4%, а в 2005 году таких было уже 60,9%. Также в 1994 году свое позитивное отношение к передаче земли в частную собственность проявили 52,6% опрошенных, а в 2005 году таких осталось только 27,8%. К тому же 28,3% настроены «возвратить в государственную собственность крупные приватизированные предприятия», а 19,1% — «полностью восстановить государственную собственность». В целом в направлении реприватизации настроено было 47,4% опрашиваемых, а 11,7% все еще не определились по этому вопросу. Следовательно, было очевидно, что лозунги «реприватизации» смогут в дальнейшем получить широкий резонанс в обществе, что сформирует усиленный спрос на популистских лидеров, которые будут отстаивать лозунги усиления роли государства в сдерживании угрозы обществу в образе крупного олигархического капитала.
Эти тревожные тенденции должны бы привлечь пристальное внимание, если учесть то, что слишком малая часть населения Украины связывает улучшение положения в стране с прорывом в мир современного производства (высокие технологии в космической, авиационной или компьютерных сферах) — только 7,4%. В то же время подавляющая масса избирателей была настроена на развитие традиционных для Украины сфер производства: «развитие аграрно-промышленного комплекса» — 34,4%; «комплексное развитие всех отраслей производства» — 26,6%; а также развитие традиционной для Украины металлургической и угольной промышленности — 14,9%.
Не удивительно, что усиление антирыночных и консервативных тенденций в массовом сознании отражалось и на понимании первоочередных задач, которые ожидаются от Президента и правительства Украины. В первую очередь (можно было дать ряд ответов) это: «государственный контроль над ценами и снижение цен» — 67%; «борьба с коррупцией и хищением государственной собственности» — 50%; «финансовая поддержка сельского хозяйства» — 41,5%; своевременные выплаты зарплат, пенсий, стипендий» — 31,7%; «возврат к государственной собственности предприятий, которые составляют ключевой сектор экономики» — 26%; «финансовая поддержка госпредприятий» — 22,1% и тому подобное. Такой важный вопрос для деятельности Президента, как «поддержка гражданского мира и согласия в государстве» интересовало только 12,2% избирателей. Остальные же опрашиваемые, как вытекает из ответов, ожидали в первую очередь «сильной руки», которая бы наказала злоумышленников, усилила контроль государства над ключевыми предприятиями и поддержала бы развитие украинского села.
ВЫВОДЫ
Социологический опрос, проведенный фирмой «Социс» после выборов в Верховную Раду, показал довольно своеобразную тенденцию в системе ценностей украинского общества — люди хотят жить богато и счастливо, не перегружая себя при этом упорным трудом. На вопрос: «Что вы ставите на первое место в своей жизни?» только 3,8% были нацелены на «достижение высоких результатов в определенном виде деятельности» и 3,4% на «успешную карьеру, достижение высоких должностей». И это при том, что 61,5% стремились к «счастливой семье и детям», да еще 20,5% — «полному достатку и высокому материальному положению».
Понятно, возникал вопрос о том, кто бы это счастье мог обеспечить. Как ни удивительно, но 75,7% опрашиваемых заявили, что их жизнь «очень зависит» или «в достаточной мере зависит» от того, кто составляет нашу правящую элиту. Полностью на себя полагалось только 4,6% опрашиваемых, а еще 7,3% заявили, что мало зависят от правящей элиты. Вот такое плачевное состояние с формированием нашего гражданского общества, которое якобы должно взять на себя контроль за деятельностью ветвей государственной власти. Чем здесь утешаться, если более 70% опрашиваемых признали, что не имеют никакой возможности контролировать деятельность Верховной Рады или Кабинета Министров.
Приведенное выше четко свидетельствует о глубоких корнях патриархальных представлений в отношении того, что «патриотическая элита» должна о всех позаботиться и принять надлежащие меры, чтобы государство заботилось о своих гражданах. Личная инициатива — это уже дело производное. Так, согласно данных фирмы «Социс», абсолютно и полностью полагаются на государство 31,2% опрашиваемых, а еще 49,2% убеждены, что «жизнь граждан поровну обеспечивают государство и сами граждане», и только 15% полагаются сами на себя. Отсюда и ожидание опрашиваемых в отношении характера будущей украинской экономики: таких, которые полностью полагаются на «регулирующую силу рынка» оказалось всего 9,1%; «экономику регулируют и рынок и государство» — 46,3%; «экономику полностью регулирует государство» — 28,2%; «трудно ответить» — 16,3%.
Понятно, что при этих предпосылках уровень демократии в нашей стране представляется довольно относительным — ведь критическая масса этой самой демократии состоит не столько в Конституции и законах, не столько в наличии той или иной персоны во властных структурах, а в том, насколько каждый гражданин может вынести этой демократии на своих плечах, ежедневно отстаивая ее, идя даже на определенные жертвы. Поэтому уровень демократии у нас в ближайшем будущем не может быть выше уровня зрелости гражданского общества. С этим багажом и будем решать назревшие проблемы.
А на сегодняшний день должны констатировать, что конфигурация политических сил во властных структурах в целом отвечает настроениям населения. Т.е., как мы и прогнозировали еще 8 лет назад относительно характера общественных изменений в 2005—2008 гг., ныне в общих чертах уже сложились предпосылки для усиления жесткости государственного управления, способного стабилизировать общественную жизнь, «стянуть» воедино расколотое общество, сделать попытку пресечь «демократуру» — хаос и беспорядок, который прикрывается демократической фразой. Общественное мнение к этому готово. Тем более, когда государство выделит-таки дополнительные средства на развитие образования, медицины и культуры.
Мы предостерегали, что ужесточение государственного контроля не следует считать каким-то революционным переворотом, поскольку оно не создает принципиально новых классов или социальных групп: его характерный признак заключается в том, что меняется и укрепляется именно политический режим, а не образовывается какой-то новый социально-политический строй. При существующей преемственности в общественном поле, между тем, должно измениться соотношение экономических и политических приоритетов — экономические интересы после многочисленных политических баталий должны опять выйти на передний план. Степень жесткости режима будет зависеть от того, в какой мере и в какие сжатые сроки экономическая верхушка общества будет считать необходимым добиться стабильности и прогнозированности общественно-политических процессов в стране для сохранения и приумножения нажитого, а также для реализации собственных экспансионистских планов на внутреннем и внешнем рынках. Правда, многое будет зависеть и от того, каким будет соотношение сил и характер взаимоотношений между группами экономических интересов.
А тем временем мост через «цивилизационный разлом» придется строить нам всем и только от вклада каждого будет зависеть результативность строения. А поэтому должны настраиваться на терпение и время.
