Наше счастье во многом зависит от отношения к нам окружающих. И будь человек хоть трижды богат и трижды при власти, если окружающие будут его ненавидеть, счастья ему не видать
Уходящий год запомнится не только парламентскими выборами, которые трудно назвать триумфом демократии, не только очередным финансовым кризисом и очередными саморазоблачениями власти. Было в 1998-м и другое: образцы профессионализма, сопротивления времени и результативной стойкости перед обстоятельствами.
Не нуждающийся в представлениях академик Николай АМОСОВ — о человеке, обществе, прошедшем годе и заканчивающемся столетии.
— Николай Михайлович, более трех четвертей этого столетия прошло на ваших глазах. Какие события отечественной истории вы бы назвали трагедиями этого века?
— Трагедией была Первая мировая война, с которой все началось, и коммунистическая, именно коммунистическая, а не февральская революция. Хотя в результате коммунистической революции возник Советский Союз — государство могущественное, от этого никуда не деться. Но это было искусственное образование, зигзаг в сторону от столбовой дороги цивилизации. Эксперимент не удался, но он полезен. Правда, как известно, история ничему не учит, коммунистические идеи продолжают существовать, и сейчас мы стоим чуть ли не на пороге новой коммунистической революции. Ведь демократия тоже не состоялась.
А Вторая мировая война стала уже следствием первой войны и коммунистической революции. С одной стороны, побежденные страны попали в сложное экономическое положение, а с другой — возникший в Италии и Германии фашизм многое заимствовал из социальной методологии наших коммунистов.
Вообще, опыт этого столетия показывает, что изначально заданного, научно обоснованного пути социальной эволюции не существует. А существует явление самоорганизации: все катаклизмы столетия являются следствием этой самоорганизации, которая проявляется в реализации различных идей. А идеи — это гены общества, разные гены. Их осуществление может приводить к появлению как социальных монстров, так и типов общественного устройства, способствующих созреванию цивилизации. Причем созревание — это далеко не всегда неотвратимый и быстрый процесс. Мы сейчас обольщены капиталистической, рыночной идеологией. А она совсем не обязательно ведет к зрелости общества. Например, латиноамериканский капитализм является ровесником капитализма США. А уровень цивилизационной зрелости США и латиноамериканских стран очень различен. И у нас консервация неэффективных форм социально-экономической организации может быть длительной. Возвращаясь к трагедиям века, можно сказать, что они были запрограммированы идеями-генами, накопленными в прошлом столетии. Например, практически все о социализме написано еще в энциклопедии Брокгауза и Эфрона.
К сожалению, трагедии еще не закончились. Если история происходит сначала в виде трагедии, а затем в виде фарса, то мы сейчас переживаем эпоху фарса. Но от этого нам не легче.
— Известна ваша мысль о том, что сильным лучше при капитализме, а слабым — при социализме. А кому лучше сейчас в Украине?
— Сейчас наше общество трудно определить в каких-либо классических координатах. Формально оно рыночное и демократическое. Но идеи прежнего социализма все еще греют душу большому числу людей. Сильным лучше всегда — это биологический закон, а я сторонник большой роли биологии человека при любых типах социального устройства. Но сильные сейчас получили возможность стать богатыми, а слабые стали бедными, им стало еще хуже. Такая ситуация как раз и характерна для цивилизационно незрелых обществ.
— Вы на протяжении 19 лет были депутатом Верховного Совета Союза, наблюдали и общались с тем слоем людей, который сейчас часто называют, может, не совсем удачным термином «элита». Видите ли вы какие-то изменения в этом слое на протяжении последних десятилетий?
— Властная и экономическая элиты, как правило, сращены. Но научная элита, по крайней мере отдельные ее представители, совсем не обязательно включена во властную. Хотя формально я мог бы себя к ней причислить. Но только формально: просто партии для пропаганды социализма нужны были среди депутатов рабочие, колхозники, профессора, желательно беспартийные. Вот меня и выдвинули. Но в президиумах я не сидел, водки, и даже чая, с ними не пил, поэтому и прежнюю, и нынешнюю элиту изнутри я не знаю. Я могу судить о них как гражданин. Сейчас модно поливать грязью коммунистическую элиту. Да, я питал активную неприязнь к прежним начальникам. Но ведь и к нынешним я питаю неприязнь. Не могу сказать, что элита, «всплывшая» в последние семь-восемь лет, оказалась лучше — нет, не лучше. Тем более что большая часть нынешней властной элиты — от прежних корней. И если я всегда знал, что коммунистическая элита была глубоко циничной, то нынешняя — еще более цинична. Нет никаких моральных регуляторов мышления и поведения — идеологических уже нет, а религиозные еще не привились. Моральный уровень нынешней элиты еще ниже, чем коммунистической. Он и раньше был в целом невысок. Но отдельные честные руководители-коммунисты, не имевшие главной целью личное благополучие, были. Например, Щербицкий, который очень помог созданию нашего института. Я что-то не слышал, чтобы после него остались какие-то богатства.
— Вы видели человека в разных качествах и состояниях: на войне, на операционном столе, в президиумах, на работе в клинике и т. д. Какое мнение сложилось у вас о таком, казалось бы, абстрактном понятии, как природа человека?
— Коммунисты, не отрицая полностью биологию человека, исповедовали принцип неограниченной его воспитуемости. Я же всегда считал, что человек — прежде всего биологическое существо, хотя и с достаточной долей воспитуемости. Появление технической цивилизации очень усилило социальную составляющую в поведении человека и зависимость людей друг от друга. Но и теперь, согласно нашим исследованиям, проведенным методом экспертных оценок, биологические потребности, заложенные в генах, приблизительно на 60—80% предопределяют поведение человека. Даже такие проявления, как потребность в лидерстве и подчинении, отношение к добру и злу, биологически обусловлены. Идеи могут только ослаблять или усиливать биологические потребности.
Человеческое общество, в отличие от сообществ животных, сцементировано не только потребностью в защите, общностью территории, необходимостью заботы о потомстве и защиты от других видов. Оно сцементировано еще и общностью вещей, труда, идей, информации. И общество является уже надличностной системой, которая развивается по своим законам. В обществе действуют два разных по силе и направленности вида биологических потребностей. С одной стороны — конкуренция, потребность властвовать, а с другой — сопереживание, взаимопомощь и любовь. Учитывая тренируемость этих потребностей, можно играть и на тех, и на других. Потребности сочувствия, сопереживания, коллективизма слабее, но если применить силу и пропаганду, то их можно развить. На этом и была, кстати, построена идея социализма, реализованная в свое время нашими коммунистами. Но поскольку эта сторона природы человека слабее, то коммунистическая система, будучи основана на ней, оказалась неконкурентоспособной. Хотя это еще не значит, что общество будущего будет основано исключительно на жесткой конкуренции и индивидуализме. Более того, зрелый капитализм характеризуется как раз наличием социалистического элемента в перераспределении доходов и поддержке слабых, которые не могут конкурировать. В будущем нет места ни прежнему социализму, основанному на принуждении, ни нынешнему элементарному капитализму, основанному исключительно на конкуренции. Движение к балансу частнопредпринимательского и социалистического элементов в общественном устройстве неизбежно.
— У нас? Или в Европе?
— Везде. Просто мы сейчас находимся в состоянии незрелого капитализма. И перейти к зрелому, сбалансированному обществу, минуя зрелый капитализм, не получится. И напрасно нынешние коммунисты думают, что можно взять «все хорошее» от рыночной экономики, сохранив свою идеологию. Это не удастся, поскольку для формирования зрелого общества необходим высокий экономический и образовательный потенциал. Хотя мы и говорим о нашем образовательном потенциале, он ниже, чем в высокоразвитых странах. Например, у них средние сроки обучения составляют 18—20 лет, а у нас — 14, а может, и 13 лет. А главное, у нас нет системы ценностей, соответствующей обществу зрелого капитализма. Продвижение к социальной модели, подобной «шведскому социализму», будет очень непростым, поскольку биология человека мощно требует лидерства, неравенства, собственности. Но это не безнадежно. Крометого, последнего своего слова в воспитании тех или иных биологических потребностей человека еще не сказал технический прогресс.
— Какой вам видится роль религии в обществе будущего?
— Сейчас замкнуть на религию будущее какой-либо страны или всего человечества очень трудно. Технический прогресс и рост уровня образования являются мощными факторами, разрушающими религию. Не случайно религиозный фундаментализм охватывает страны с довольно низким уровнем развития экономики и образования. И хотя православное или, скажем, католическое государство выглядело бы очень прилично, но оно просто нереально. Но точка соприкосновения будущего и религии есть. У человека имеется биологическая потребность верить. Бог, запечатленный в идеях, книгах, так же реален, как гены в нашем геноме. И обществу, стремящемуся к зрелости, не стоит отказываться от религии, а тем более бороться с ней. Ведь главные мировые религии проповедуют моральные, поведенческие ценности высокого качества. Особенно регулирующая функция этих ценностей необходима незрелому капиталистическому обществу. Поэтому-то нам так и трудно теперь: ответственность перед обществом и коллективом разрушена, а ответственность перед Богом еще не возникла, потому что веры настоящей нет. В этих условиях пропаганда безоглядного приоритета личности над обществом и государством очень опасна. Я понимаю, что это реакция на гипертрофированный коллективизм прошлого. Но при отсутствии устойчивой системы моральных ценностей, основанной на Заповедях, безудержное стремление к главенству личности может привести к построению дикого общества индивидуалов, конкурирующих в достижении примитивных целей власти и богатства. А ведь если человек превыше всего ставит собственное «Я», то счастлив он никогда не будет. Наше счастье во многом зависит от отношения к нам окружающих. И будь человек хоть трижды богат и трижды при власти, если окружающие будут его ненавидеть, счастья ему не видать. Да, ставка на личность нам сейчас необходима, иначе не выбраться из прошлого. Но вот чему учить детей — здесь следует быть очень осторожными, соблюдая баланс между ценностью личных прав и свобод и необходимостью сопереживания ближнему.
— Многие, наверное, согласятся с тем, что вам в разных социальных, политических, личностных обстоятельствах удавалось оставаться самим собой, не ломать себя. Есть какой-то рецепт морально-психологической гигиены?
— Как сказать, все это очень относительно. Я действительно не ломал себя. Но человек настолько завязан в обществе, что оставаться самим собой, например при современном капитализме, можно, только имея капитал. Тогда можно себе это позволить. Экономической независимости в прежние времена не было. И оставаться собой можно было только в определенных пределах. Я мог себе позволить не славословить властей — я и не делал этого. Но выступать против власти я тоже не мог, поскольку руководил крупной клиникой, и работа была для меня дороже всего. От нее я видел истинную пользу. Поэтому во многих своих лекциях приходилось идти по каким-то граням, которые, как ни крути, были заданы властями. Диссидентом я никогда не был, разве что внутри себя. Но ведь «фига в кармане» никому не нужна. Поэтому то, что я всегда был самим собой, это преувеличение. Хотя независимость профессии медика от идеологии давала мне определенную степень внутренней свободы.
— А когда легче было придерживаться своих принципов — будучи хирургом фронтового госпиталя или депутатом Верховного Совета?
— Будучи депутатом Верхового Совета это было невозможно, иначе по каждому поводу надо было выходить на трибуну и протестовать. Не только власти, но и сами депутаты не позволили бы. Даже в относительно более свободные времена перестройки. Ведь дебош, устроенный агрессивно-послушным, как его называли, большинством депутатов по поводу выступления Сахарова — очень показательный пример. В Верховном Совете можно было только помалкивать, что я и делал. А хирургу на войне быть собой просто, поскольку 95% его деятельности направлено на вечные ценности — сохранение жизни и здоровья. Тем более, что против Советской власти выступать и не было нужды — надо было страну отстоять.
— Вы видели войну не с героической стороны, а через, в буквальном смысле, разорванные человеческие жизни. Почему, по вашему мнению, фашизм был побежден?
— По совершенно материальным причинам. Победить немцы просто физически не могли. С нашей стороны людей не жалели ни при каких условиях. Как известно, соотношение жертв у нас с немцами составляет три к одному. Кроме того, надо признать, что коммунистическая партия оказалась мощной организующей силой. Это касается не столько организации военных действий (институт комиссаров ликвидировали довольно рано), сколько организации и руководства промышленностью и экономикой. Возглавлял эту работу Вознесенский, которого потом расстреляли. Но хотя немцы показали многие образцы храбрости и организованности, их система организации войны оказалась хуже, чем у нас. И, наконец, за нами стояла Америка, которая оказала большую помощь, хотя теперь об этом не любят говорить. Я помню, например, что, начиная где-то со Сталинграда, почти весь наш автомобильный парк был американским.
— Сегодня канун Нового года. Какое событие в социальном плане стало для вас событием, а какое — разочарованием года?
— Главное разочарование в том, что надежды на экономический рост, которыми нас питали власти, не оправдались. Год прошел, но «дна» мы, оказывается, еще не достигли. Именно такое разочарование и является причиной массового недоверия к власти, и именно оно питает сегодня коммунистическую идею.
В социальном плане год ничего хорошего не принес. Все еще идет по нисходящей. Все разговоры о приостановке нашего кризиса — пустое. Экономическое и моральное падение продолжается. Это не свободное падение, но, несомненно, падение. Пока каких-либо положительных социальных знаков я не вижу. Кроме того, над нами продолжает довлеть наше прошлое. А именно: засилье бывшей номенклатуры во власти, подверженной цинизму вследствие того, что она вынуждена отказаться от прежней идеологии, и в то же время в массе своей неспособной воспринять новое. Я, кстати, считаю ошибкой то, что в свое время коммунистической номенклатуре не было официально запрещено занимать властные посты, как это было сделано в Чехии, Венгрии и Прибалтике. Конечно, сейчас уже поздно, да и опытных организаторов вне компартии не было. Тем не менее это обстоятельство еще долго будет влиять негативно. Прошлое продолжает преследовать нас, но уже без своей направленности в светлое будущее: хватай, обогащайся, властвуй. Да, удовольствие от власти — одно из величайших удовольствий. Но зрелого общества на этом не построишь. К положительному моменту я бы отнес сохранение системы образования и образовательного потенциала страны. В целом же выход из экономического и морального кризиса будет тяжелым, но до африканского «уровня», думаю, не опустимся.
— А личное событие в уходящем году?
— Я перенес большую операцию на сердце. Она дала свой эффект, но по-настоящему я еще не поправился. Но все же смерть отступила...
Интервью взял Олег ИВАНЦОВ, «День»
