«У нас щодня робляться такі речі, що у всякого іншого народу вони кожного обурили б, а в нас уважаються за звичайні».
С некоторых пор я жду Новый год с чувством страха. Нет, я люблю этот праздник, особенно когда он имеет «гоголевский» колорит, когда идет снег и пахнет елкой, когда дети ожидают чудес и подарков, когда отходит на задний план политика (поскольку те, кто ее вершит, устав от трудов «праведных», на какое-то время замолкают, исчезнув из Украины в края заморские), когда с каждым листком календаря становится более длинным день и в чужих землях наши птицы начинают пробовать голоса, готовясь к перелету домой…
Так откуда же страх, беспокойство, внутренний дискомфорт?
Виноват во всем «камин ХХI века», как кто-то остроумно сказал о телевизоре. Я знаю, что его будут включать миллионы; буду включать и я, из всех каналов добрый десяток дней мне будут давать понять, что я живу не в Украине, а в какой-то «Хохландии» или «Малороссии». В дни Нового года это особенно ощутимо. Поздравляя украинский народ с новогодним праздником, Президент Виктор Ющенко выразил надежду, что следующий год ознаменуется созданием «общего гуманитарного пространства», но у меня такое впечатление, что оно уже создано. Во всяком случае, в той части, которая касается телепространства. В нем уже почти ничего не осталось украинского. Вот и сейчас, в рождественский вечер, перед тем как сесть за компьютер, я «покрутил» несколько каналов — и опять то же самое: Шифрин, Пугачева, Петросян… И так все эти дни: Максим Галкин, Николай Басков, Михаил Задорнов, бывшие «кролики», и над всеми ними, в больших дозах, повсеместно, ныне и постоянно, — Верка Сердючка, прима российской сцены и российского экрана, пассия «украинских» телевизионщиков.
Когда-то газета «День» интересовалась мнением своих экспертов о «феномене Сердючки». Секрет его, наконец, не такой уже и сложный, тем более, если учесть то, что Андрей Данилко зарабатывает в основном в России. Еще во времена Квитки-Основьяненко (т.е. в 1830-е) русская публика любила посмеяться над простодушным хохлом, который «себе на уме». Шельма, проныра, он дразнил зрителей в театральных залах своим причудливым сочетанием простоватости и хитрости. Как, например, Шельменко- денщик того же таки Григория Квитки-Основьяненко. Верка Сердючка и Шельменко — из одного типологического ряда. Она также «себе на уме», хотя и не в силах скрыть за «изысканными», экстравагантными, иногда шокирующими манерами «сельскую» неотесанность. Не в силах скрыть? Но Верка и не скрывает ничего; она — сама наглость; она бравирует своим суржиком, аляповатым нарядом, великосветскими «замашками»; она самовлюбленная и самоуверенная. Иногда даже кажется, что Верка просто смеется над публикой…
Андрей Данилко эксплуатирует найденный образ уже много лет, но публика пока что не устала, и это свидетельствует, может, не столько о талантах самого Данилко, сколько о том, что его Верка успешно работает на «архетипы» зрителя, который еще двести лет назад смеялся над простодушно-хитрым хохлом.
Однако с недавнего времени у Верки появилась «мама». Рано или поздно это должно было произойти, ведь — согласно той же традиции времен Квитки-Основьяненко — еще одним любимцем публики был придурковатый Стецко (комедия «Сватанье на Гончаровке»). Смеяться над простоватостью, придурковатостью, в общем, нехорошо. В конце концов, смех имеет очистительную силу, не то, что хохот. Верка Сердючка с ее «мамой» рассчитывают на тех, кто хохочет. Здесь есть определенный конфликт с украинской моральной традицией, которая предполагает уважение к матери, но какое дело Данилко к моральной традиции, да еще украинской?!
Носитесь себе со своей святостью, а наша «мама» будет гавкать вместе с дочкой, будет качаться на сцене, одетая в «лосины», имитируя Мадонну; будет всячески демонстрировать свою придурковатость, не сомневаясь, что желающих похохотать — предостаточно. Все еще достаточно. И еще долго будет достаточно, недаром же все камеры почти всех телеканалов России и Украины, этого причудливого «единого гуманитарного пространства», нацелены на незабываемую «пару» — Верку и ее «маму».
Я, конечно, не против Сердючки; кто хочет — пусть смотрит. Кто хочет, должен иметь право на такое. Но почему мне, зрителю, не предлагают каких- то альтернатив? Почему с украинских экранов почти полностью исчезли украинский юмор, украиноязычная песня? Почему украинское вытесняется на обочины — не для того ли, чтобы сделать его в глазах обывателя чем-то второсортным? И речь не идет о «шароварщине» или консервировании этнографической традиции. Нет, я говорю о современном украинском продукте. Тот, который пользовался успехом на рубеже 80—90-х. Тот, который создают Олег Скрипка и Святослав Вакарчук, а в то же время и другие группы, которые на экраны не допускают из-за того, что «не формат».
Не формат — это когда украинское?
Говорят: конкурируйте и пусть выиграет качество. Качество? О нем я только что как раз и вел разговор. Вот еще один образец того «качества», которое вписывается в «формат». Анастасия Стоцкая, подпрыгивая, без конца повторяет со сцены три слова: «Я в «Пежо». Попробуйте повторить и вы даже трижды, увидите, ЧТО зазвучит. Стоцкой, которая — «в пежо-пежо-пежо» — остаются те, кто ее слушает… Мне неизвестна телевизионная «кухня», но я помню протесты нескольких десятков украинских артистов, которые доказывали, что им только говорят о конкуренции, «формате» и «качественном продукте», однако к реальной конкуренции не допускают. Потому что украинское не должно появляться на экранах. Исключением может быть разве что так называемый Театр «Бичачі яйця» или «Кропива», или как его там, — сами знаете, о чем речь. Это вам украинское, пусть все знают.
Еще не так давно пели на украинском языке Ирина Билык и EL-Кравчук, Таисия Повалий и Ани Лорак, Юрко Юрченко (не забыли такого?) и сестричка Вика (и ее помните?), а теперь Александр Пономарев грустно шутит, что, кажется, только они вдвоем со Скрябиным еще пока держатся. Собственно, «еще пока». Потому что вот уже и Виталий Билоножко с Павлом Зибровым и Николаем Гнатюком «врезали» на новогоднем огоньке что-то самодельное в стиле «русской народной».
Возможно, мне не повезло (одному зрителю и не под силу «мониторить» все подряд), но видели ли вы в новогодних программах Богдана Ступку и Богдана Бенюка, Руслану Лыжичко и Нину Матвиенко, Олега Скрипку и того же Александра Пономарева? Кого-то, может, и видели, но преимущественно в «массовках». Сказано: не формат! Должно быть русское, а не украинское. «Усё будет Москва», как пошутили бы любители заборного творчества.
А в чем, собственно, дело? В экспансии российского капитала, которая одновременно является и культурной экспансией? Вполне возможно. Но в таком случае здесь, вероятно, должен бы задуматься Совет национальной безопасности и обороны. Не говорю уже о вице-премьере Дмитрии Табачнике (которому, может, вытеснение украинского продукта с украинского телепространства как раз и нравится: объявил же он недавно, что культурная политика в Украине не должна опираться на «тонкий слой украиноязычной интеллигенции»; вот и оставайтесь себе, хохлы, «в пежо-пежо-пежо…»; любуйтесь день и ночь Веркой и ее «мамой» и не пищите — все равно сами ничего стоящего создать не можете).
Самое плохое то, что в этом последнем аргументе есть доля правды. Ведь никто не сможет навредить нам, если мы не навредим себе сами. Экспансия российского капитала? Но где, в таком случае, украинский? Едва теплится национальное кино? Так виноват, спросите, — кто, кроме нас?! Соседи без каких-либо сантиментов вытесняют из рынка шоу-бизнеса? Ну так делайте же что-то, чтобы не вытеснили окончательно, не убегайте от своего, не перепродавайте собственные «золотые голоса», оставляя за собой пустыню! А то «самая песенная нация» останется совсем без песен…
И таки останется. если не сработает элементарное чувство национального достоинства и гордости (или хотя бы инстинкт выживания). В этом, собственно, главная проблема: в малороссийстве, стихия которого затапливает различные этажи украинского общества. И те, на которых «мучаются» наши политики, и ниже — вплоть до концертных залов и уютных фотелей у «каминов ХХI века». А малороссийство — это психология пораженчества, готовность капитулировать еще до начала боя, это комплекс второсортности и роковое незнание ответа на вопрос: «Кто мы?»
Из-за этого и не хочется мне включать телевизор, когда наступает Новый год: я знаю, что стану свидетелем многодневного самоунижения Украины (Малороссии? Хохландии?). И буду чувствовать себя, как на оккупированной территории. Индейцем из какой-то американской резервации. Евреем из гетто. Побитым казаком под Берестечком…
«Какие дураки были русские цари и их министры, когда запрещали украинский язык, театральные спектакли, когда «Дощик, дощик крапає дрібненько…» заставляли петь по-французски, — думаю я в дни новогоднего «Берестечка». — Все намного проще: не запрещать нужно было, а наоборот, — дать украинцам независимость, и тогда они бы сами себя блестяще уничтожили…».
Черный юмор? Так шутить нельзя? Я это знаю, но вот перевожу взгляд на телеэкран — и опять вижу двух мужиков, которые представляют «новых русских бабушек»…
