Российские власти, похоже, мало озабочены реальными «болевыми точками» российско-украинских отношений. Такими как отсутствие режима свободной торговли и экономические войны по тем или иным товарным позициям; одноканальность культурного обмена и как следствие вопиющее падение интереса россиян к Украине; сохраняющийся и даже усиливающийся имперский образ России среди украинцев.
В то же время все те проблемы, которые Москва в своих отношениях с Киевом считает самыми важными и сложными, надуманы, и на самом деле таковыми для России не являются.
Речь идет о трех позициях:
— долги Украины за газ;
— ее якобы атлантическая ориентация и стремление в НАТО;
— «бедственное» положение русского языка.
Все эти проблемы реальны для Киева, а отнюдь не для Москвы.
Например, газовый долг Украины для России, вне всяких сомнений, — благо. Украина стреножена мощной долговой сетью и шагу не может ступить без оглядки на северного соседа. Вот если бы не было долга, каким бы еще, интересно, краником Кремль регулировал внутреннюю и внешнюю политику экс-братской республики? Что, если мощная кампания по выбиванию долгов, развернутая сейчас Москвой, вдруг завершится успехом? Чем давить тогда?
К слову, по Москве ходят слухи, что Счетные палаты двух стран намерены совместно исследовать механизм образования газового долга. Все шишки, как известно, посыпались на Украину, хотя руки кое-кто погрел и в России. Как не вспомнить заявление бывшего министра топлива и энергетики РФ Виктора Калюжного, будто Газпром ворует газ сам у себя, а списывает все на Украину. «Я убежден, что пресловутые «утечки» «голубого топлива», которые периодически становятся поводом для раздражения между двумя странами — ничто иное как совместный бизнес заинтересованных лиц», — говорит директор Института стран СНГ Константин Затулин. Однако крайней все же оказалась Украина: «сладку ягоду ели вместе мы, горьку ягоду — я одна».
Страна, усилиями как российскими, так и еще в большей степени собственными, обретшая международный имидж расхитительницы чужого газа, вряд ли может рассчитывать и на интеграцию в евроатлантическое сообщество. Впрочем, если бы это было единственным препятствием! Проатлантическая риторика — пока лишь чистый блеф Киева. Перспектива членства в альянсе — художественный вымысел, который Москвой трактуется как документальный факт. Вступление Украины в НАТО, которым в Москве уже пугают детей, — перспектива настолько далекая от реальности, как и присоединение России к Организации американских государств. И причина вовсе не в том, что при решении этого вопроса НАТО оглядывается на Рос сию, а в неготовности Украи ны по всему спектру ключевых параметров. Чуть менее призрачна, но все же достаточно сюрреалистична и перспектива интеграции Украины в Евросоюз — все по тем же причинам.
К тому же, имея самое прозападное за девять лет независимости правительство, Украина на сегодняшний день переживает глубокий кризис в отношениях со Старым Светом. Лишь президент Речи Посполитой Александр Квасьневский бьется как рыба об лед в попытках растопить ледяное равнодушие старушки Европы к ее украинским задворкам, но его никто не слушает: Польша сама еще лишь на птичьих правах обитает в предбаннике евродома. Даже Германия, которую, как и Австрию, русские шовинисты считают страной, «придумавшей Украину и украинцев», со спокойствием Снежной королевы наблюдает за крупнейшим осколком советско-российской империи.
И только Клинтон с Мадлен периодически заводят заезженную пластинку о геополитической важности Украины. Но, подзуживая Киев против Москвы, денег не дают и в Украину не инвестируют. Москва остается основным кредитором, и именно она по большому счету и заказывает музыку. Впрочем, и язык тоже.
Лето и осень этого года отмечены как раз резкой перепалкой по языковому вопросу. Тщетные попытки украиноязычного меньшинства Украины создать для себя национально-культурную автономию в русскоязычной стихии страны вызывает неоправданное раздражение некоторых политических сил в России. Очевидно, плохо осведомленных о том, что на исходе девятого года независимости Украина остается преимущественно русскоязычной страной, в которой русский язык, невзирая на государственный статус украинского, доминирует в любой сфере — в быту, политике, бизнесе, гуманитарной сфере. Хотя потесниться ему, разумеется, пришлось. Единственный регион страны, где притесняется не украинский, а русский — Галиция. А для Крыма, например, так и вовсе характерны гонения на украинский.
А Киев — эталон билингвистического города и мирного сожительства украинского и русского языков. Даже в столице заметно, как недалеко ушла Украина в гуманитарно-культурной сфере. Здесь она также вращается вокруг России. Достаточно взглянуть на любую театрально-концертную тумбу со всеподавляющим доминированием афиш московских гастролеров.
Украина вообще недалеко ушла. Суровые экономические реалии лишили молодую государственность шапкозакидательского антироссийского заряда, характерного для начала 90-х годов. Киев к огорчению одних и радости других остается в орбите Москвы.
Вот наиболее яркие факты, тому свидетельствующие. Прежде всего — полная энергетическая зависимость от России, о которой частично говорилось выше. И если газ Украина может получать только из России или через нее, то обеспечить альтернативные нефтепотоки она, в принципе в состоянии — но за 9 лет так и не смогла воспользоваться этой возможностью.
Россия по-прежнему остается основным рынком для сбыта украинских товаров, а Украина все активнее скупается российской буржуазией при почти штилевой пассивности капитала западного.
В целом же Украина в силу ряда причин остается государством на словах часто непослушным и строптивым, но на практике вполне лояльным к Москве и весьма дружественным. Таким оно и останется в ближайшей перспективе, если Россия будет более терпимой к пробудившемуся национальному чувству значительной части украинцев и перестанет, по крайней мере, явно пропагандировать идею обновленной восточнославянской империи.
Если Москва сделает окончательный выбор в пользу самоидентификации себя как государства прежде всего европейской цивилизации и откажется от евразийских марш-бросков в исторические тупики — то в таком случае общий вектор социально- экономического и политического развития станет дополнительным стимулом для украинско-российского сближения. Разумеется, в рамках двух существующих национальных государств.
Пока же о какой-либо осознанной и специфической политике путинской администрации в отношении Украины говорить не приходится. Руки до этого еще не дошли. Экономически вполне оправданное выколачивание долгов и непродуманный, во многом построенный на дезинформации горячечный прессинг по языковому вопросу является элементом наспех прописанной стратегии в отношении СНГ, нелогично сочетающей жесткий экономический прагматизм с рудиментами и атавизмами имперской политики. И тогда рождаются такие мутанты как укрепление связей русских в СНГ с исторической родиной через введение для них визового режима для въезда в Россию с целью защиты от них как от излишней рабочей силы.
На днях у одного из ключевых советников Путина Глеба Павловского спросили, насколько обоснованы популярные в Украине слухи о том, что Путин, покончив с олигархами, возьмется за Украину. «Это было бы странно — ответил урожденный одессит Павловский, — хотя бы потому, что тем самым он получит свеженький выводок новых и, по-моему, менее цивилизованных олигархов. Проблемы Украины достаточно сложны и трудны для самой Украины. Не говоря о том, что Путин озабочен национальными интересами России, а не проблемами имперского пространства».
Павловский, впрочем, не единственный, кто советует Путину. Солженицын, наверняка, в ходе недавней встречи с президентом поделился с ним и взглядами на историческое место Малороссии. И никто не скажет, к чьим советам в перспективе будет прислушиваться Путин. То ли Павловского, то ли Солженицына.
