В текущем кинопроцессе иногда появляются фильмы не выдающиеся, но точные относительно того, что творится в стране, где они сняты.
Недавно на экраны вышла такая картина. Автор — мягко говоря, неоднозначный российский режиссер Алексей Балабанов: с одной стороны — одаренный кинематографист, с другой — расист самого низкого пошиба. Все его фильмы — следствия этой двойственности. Когда в Балабанове побеждает погромщик, получается такая ксенофобская чушь, как «Брат-2» или «Война». Когда верх берет талант — Балабанов начинает говорить откровенно, ставя горькие и точные диагнозы своей стране: здесь стоит назвать «Жмурки» или «Груз 200». Недавно этот ряд пополнила драма «Кочегар».
Речь даже не о кинематографических достоинствах картины — а о той истории, которую рассказывает режиссер, вроде бы причисляемый в России к безоговорочно патриотическому лагерю.
Пожилой якут, отставной майор, отмеченный наградами и искалеченный контузией ветеран Афганистана, работает кочегаром. Жена эмигрировала в США, дочь в России, но с головой ушла в бизнес. Отставной вояка топит печку и имеет массу времени, чтобы писать рассказ о дореволюционной Якутии, в котором аборигена убивает политкаторжанин, а потом насилует его жену и бьет ее палкой. Иногда в кочегарку наведываются бывшие подчиненные майора, зарабатывающие киллерством — чтобы привезти и сжечь очередной труп. Якут не возражает, принимая на веру, что убитые — плохие люди, которым место в печке.
Однажды привозят в очередном мешке тело девушки. Уже когда тело обратилось в пепел, майор понимает, что это была его дочь.
Конечно, он мстит — убивает убийц. А потом кончает с собой. Но это, в целом традиционное для Балабанова развитие событий, предугадать несложно. В «Кочегаре», однако, есть нетипичный и удививший многих эпилог: черно-белая экранизация того самого рассказа. Русский политкаторжанин убивает якута в тайге, потом насилует его жену, а потом бьет ее палкой. А она лишь просит не бить ее слишком сильно. И этот финал страшен по-настоящему.
Есть фильмы, которые заканчиваются многоточием или даже вопросом, которые побуждают зрителя думать самой неопределенностью, неоднозначностью развязки. Балабанов обходится без вопросов — он просто констатирует факты. Уже который век Россия идет по проклятому или, что одно и то же, порочному кругу жестокости и обмана, но о том, как его разорвать, Балабанов не говорит — и в этом молчании он парадоксально честнее, чем многие из его болтливых коллег по цеху.
И сюжеты исчерпаются не скоро, ведь палки все опускаются на безропотные спины, и печи все горят и горят.
