Более десяти лет Киевский международный институт социологии исследует уровень счастья украинцев. Недавние опросы показали, что он существенно снизился в период 2011—2012 годов. Так, в 2011 году счастливыми себя чувствовали 63% опрошенных украинцев, а в 2012-ом — 53%. Самой худшей ситуация была в 2001—2004 годах: тогда счастливыми называли себя 35—50%. Начиная с 2005-го, с каждым годом количество счастливых украинцев увеличивалось, но с конца 2009-го опять начало уменьшаться. Счастье — это категория субъективная, и это также подтверждают цифры: чувствовать себя счастливыми, оказывается, могут люди, которым не хватает на еду, и несчастными — те, кто может купить себе все. Собственно, в этом особенность украинцев — что уровень счастья связан с уровнем финансового положения: чем лучше финансовая ситуация, тем счастливее чувствует себя человек. Так, в февральском опросе (2012 года) среди тех, кому не хватает денег на еду (бедные), счастливых было 10% (это довольно много), а среди тех, кто может позволить себе купить почти все (уровень дохода выше среднего) — только 34%.
На Всемирном психоаналитическом конгрессе «Политика счастья», недавно состоявшемся в Киеве, санкт-петербургский психоаналитик, кандидат философских наук, основатель Музея сновидений (Санкт-Петербург) Виктор Мазин так прокомментировал взаимосвязь между счастьем и уровнем благосостояния.
— В 1934 году Александр Медведкин снял фильм «Счастье», который очень интересно начинается со сцены его поиска: в нем герой Хмырь задается вопросом о счастье. Жена его подводит к забору, и когда они заглянули сквозь дырочку к соседу, то увидели, что такое настоящее счастье другого, к которому нужно стремиться: по ту сторону сидит богатый сосед и только широко открывает рот, а в него летят вареники... Эта народно-лубочная картина, которую нарисовал Медведкин, строится на необходимости отвоевывать место под солнцем, занятое другим. То есть счастье исключительно там, где уже кто-то находится. Я его называю нарциссически-паранояльным — когда в моде випы, эксклюзив. Это — счастье дощатого забора, и оно строится на том, что я получаю то, чего не получают другие, — говорит Виктор Мазин. — Иначе говоря, счастье, к которому нас сейчас призывают, — это счастье потузаборное, потустороннее и потусубъективное. Имею в виду, что «горох» — это и шубы, и дома, и лексусы.
Психоаналитик напоминает, что в VI веке до нашей эры Гераклит сказал: «Если бы наше счастье заключалось в телесных удовольствиях, то счастливыми мы бы называли быков, которые находят горох для еды. Тайна счастья, отмечают психологи и философы, — в умении выходить из своего «я». Счастье — это быть частью другого, а это предполагает наличие другого человека. Кстати, один из факторов, влияющих на уровень счастья, — образование. Опрос КМИС показал, что у людей с высшим уровнем образования уровень счастья — более высокий. И это понятно, ведь у этих людей горизонты шире и счастье понимается глубже. Так, среди людей с неполным средним образованием уровень счастья составляет 40%, средним — 49%, средним специальным — 51% и высшим — 61%. В целом молодые люди намного счастливее, нежели старшие, а мужчины в среднем немного счастливее, чем женщины. Самый низкий уровень счастья у пожилых людей — 35%.
Одной из особенностей современного мира является то, что призывы и даже обязанность быть счастливым занимают одно из центральных мест массовой культуры. Это порождает у людей много проблем и комплексов.
— Нынче счастье стало делом политики, науки и техники. Западную культуру конца ХХ — начала ХXI века можно назвать культурой счастья, даже — культурой перепроизводства счастья, которая становится практически культом. Европейская и американская политика взяла гедонистический курс и превратилась в сферу обслуживания счастья. В постиндустриальных обществах создаются сценарии жизни счастливого человека. Сегодня людям предлагаются модели того, как быть счастливыми. Для этого стоит посмотреть в книжных магазинах — что там продается. Предлагается счастье на выбор, ведь каждый должен его чувствовать — бесконечное количество рецептов, рассчитывают даже формулу счастья. Согласно массово навязываемой философии, наслаждаться нужно прямо сейчас, не должно быть никакой отсрочки удовлетворения желания. Известный психоаналитик Лакан сказал, что в погоне за счастьем человек чувствует себя изгнанником из рая. Идеология, навязывающая всевозможные сценарии счастливого уклада, приводит к тому, что счастье становится обязанностью. Но может ли человек быть счастливым насильно? — спрашивает киевский психоаналитик, президент Украинской ассоциации психоаналитиков Светлана Уварова.
Идею обязательного счастья легко подхватывают политики и манипулируют ею. По мнению социальных психологов, именно политические попытки сделать человека счастливым сейчас или в будущем приводят к тоталитаризму. Психоаналитики апеллируют к нашему советскому прошлому, когда происходила агитация за счастье — мол, советский человек «создан для счастья».
— Все политические системы распространяют миф о счастье. Чаще всего эти мифы укладываются в рамки воспоминаний о потерянном рае (детстве) и ожидании счастья в будущем. Воспоминания о счастливом прошлом порождают надежду на счастливое будущее. И пребывание между этими полюсами позволяет субъекту выносить несчастья настоящего. Сейчас же идея призыва, что нужно покориться и служить идолу счастья, лежит в идее необходимости контролировать общество: власть так может манипулировать людьми, — считает Виктор Мазин.
По мнению психологов, в советские времена счастье вмещалось в своеобразный треугольник, где первый угол — это товарищ Сталин (или другой генсек), это его всемогущество; второй — это освобожденный коллективный труд, в результате которого создается общество достатка; третий — это обучение, обучение и еще раз обучение. Завещание Ленина учиться и еще раз учиться — лучшее, что было в этом треугольнике, но оно, к сожалению, сейчас уже не столь актуально.
— Дискурс модерна утверждает, что человек может быть счастливым. И тут это обернулось тем, что человек стал чувствовать тревогу и депрессию. Ведь особенность нашего времени заключается в том, что дозволенное удовольствие должно быть обязательным. В погоне за этим человек становится несчастным. Получается, что счастье невозможно по причине обязательного наслаждения, — объясняет Светлана Уварова.
В поисках счастья люди обращаются к психоаналитикам: чтобы превратить психологическое страдание в человеческое счастье. Но психоаналитическое пространство предполагает право человека быть несчастным. Получается неплохой парадокс: от принятия идеи, что несчастным тоже можно быть, человеку становится лучше. В украинской культуре до сих пор присутствуют тенденции к ценности страдания. Много уже говорилось о том, что это — характерная черта народа, до недавнего времени не имевшего государственности (в настоящее время эта глубинная особенность украинцев постоянно порождает конфликт с импортированными западными ценностями). Психологи считают, что именно эта «ценность страдания», которое часто преподносится как социально значимое, приводит украинцев к психоаналитикам. Плюс, добавляют психологи, ситуация двуязычности в Украине (в этом тоже проявляются отголоски униженного народа). В Европе и Америке — все наоборот: там человек должен демонстрировать, что у него все окей, улыбаться (это тоже приводит его к психологам).
О политике счастья говорили и говорят во всех странах. Потому что личное счастье человека, пусть и не прямо, но опосредствованно зависит от социальной и политической ситуации в стране (есть ли войны, голод, какова социальная ситуация). То есть личное счастье зависит от страны, где ты живешь — конечно, если культ счастья не навязывается. Психологи убеждены, что политики должны создавать условия для того, чтобы человек строил достойную жизнь, а не манипулировать понятием счастья. Тогда, имея платформу из удовлетворенных базовых потребностей, человек будет думать и о том, как помогать ближним и о стране в целом.
— Так называемый архангел французской революции Сен Жуст, ставший теоретиком революционного счастья, написал: «Счастье — это новая идея в Европе», — сказала советник министра культуры Франции, президент культурной ассоциации EPI Женевьева Деспот. — И еще — что наша цель заключается в том, чтобы прожить такую жизнь, чтобы народ был счастлив... Я считаю, что также нужно всегда смотреть, что за человек задает вопрос о счастье: кто говорит и откуда он, на чьей стороне он в обществе. Это «господин» или работающий человек; это представитель буржуазии или представитель пролетариата... Я считаю, что можно говорить и о личном счастье, но может ли оно существовать, если в мире так много несчастья? Я сама бываю иногда счастливой — когда забываю о несчастьях, имеющихся в мире.
Хороший пример сочетания личного счастья и счастья страны представила Светлана Уварова: ее бабушка дождалась дедушку с войны.
— Однажды я спросила у своей бабушки, какой день в ее жизни был самым счастливым. Она, не задумываясь, ответила: «9 мая 1945 года». Потому что закончилась война, а из ее самых близких никто не погиб, — рассказала психоаналитик. — Это было действительно чудом, потому что мой дед всю войну до Берлина прошел в штрафбате (там воевали те, кого называли пушечным мясом, у них шансов выжить практически не было). Но у моего деда было всего несколько незначительных ранений. Он утверждал, что точно знал, что останется в живых: у них была примета, что убивают того, кому изменила жена. Дед говорил: «Я знал, что моя Вера мне не изменит»... И я поняла, что любовь позволяет человеку выжить там, где тяжело выжить, и вера, которую невозможно отнять у человека, отгоняет смерть».
