К несчастью, не стал исключением и год нынешний. Данные Государственного департамента по надзору за охраной труда самыми смертоносными определили предприятия угольного и агропромышленного комплексов (с 1 января 2002 года в каждой из этих отраслей было зарегистрировано более 160 случаев смертельного травматизма). Чиновники из Госнадзорохрантруда предпочитают объяснять происходящее, главным образом, нарушениями элементарных правил техники безопасности самими рабочими и руководителями предприятий. Рекомендуют им придерживаться установленных правил. Подчеркивая, что это позволит ответственным за организацию безопасного производства избежать уголовной ответственности. Симптоматично, но то, что органы контроля за организацией безопасности труда считают вопиющими нарушениями, горняки, к примеру, называют «штатными ситуациями».
Вот нам, собственно, и траурная логика жизни. Не сумевшее сохранить под обломками командно-административной системы нормальные условия для работы, государство советует выполнять свои предписания руководителям предприятий. И не важно, что при нашем уровне безработицы, в «полевых» условиях ведения частного бизнеса подобные разговоры не только далеки от осуществления, но и воспринимаются не всегда адекватно. И не существенно, что директора предприятий государственной формы собственности страдают извечным дефицитом бюджетных распределений.
Тем не менее, в заявлениях о неукоснительном соблюдении норм безопасности читается определенный смысл. В сложившихся условиях, когда по информации Департамента, 79% парка комбайнов составляют морально устаревшие и физически изношенные модели. Когда, по результатам последних проверок «хранителей труда», на 544 угольных предприятиях, было приостановлено работу 419 участков и производств, «на которых существовала угроза жизни и здоровью работающих». Единственным фактором, способным исправить ситуацию, может оказаться механизм естественного отбора на основе страха. Директоров — перед уголовной ответственностью и штрафами. Рядовых служащих — перед собственной смертью.
Несложно предположить, что едва утихнет шумиха вокруг трагедий на шахтах «Украина», им. Засядько и прочих, как на этих и прикрытых их волной многих других предприятиях возобновят добычу угля. И вряд ли государство найдет возможности исправить бедственное положение в отрасли. Эти и ряд других проблем затронуты в беседе с начальником управления организации надзора в угольной промышленности Госнадзорохрантруда Геннадием Сусловым.
— Можете ли вы назвать хотя бы одно—два угледобывающих предприятия Отечества, работа которых соответствует всем нормам организации безопасного труда?
— Вопрос, откровенно говоря, сложный. Вряд ли у нас в стране можно найти шахты, на которых бы соблюдались нормы организации безопасного труда в полном объеме. Думаю, что таких шахт нет. Это обусловлено, прежде всего, техническими и организационными причинами. Чтобы не быть голословным — 75% шахт в Украине по газовыделению отнесены к сверхкатегорным (свыше 15 кубов в минуту метана на тонну угля). Многие шахты являются опасными, с точки зрения внезапных выбросов метана и горных ударов. На 30% шахт температура превышает допустимую норму и требует улучшения санитарных условий при помощи стационарных и местных холодильных установок.
В неудовлетворительном состоянии находятся основные фонды большинства шахт. На сегодняшний день порядка 600 вентиляторов требуют замены, около 200 шахтных машин — старые, около 9 тыс. тонн канатов, которые используются для подъема грузов и людей, также требуют замены.
Изменить горно-геологические условия мы, естественно, не в силах. А обновление шахтного фонда требует больших и, к тому же, продолжительных по времени финансовых затрат. Поэтому единственный путь выхода из ситуации — как это ни тривиально звучит — всем обществом повернуться к повышению трудовой и технологической дисциплины на производстве. По нашим данным, около 70% случаев травматизма в шахтах (в том числе и со смертельным исходом) происходит вследствие нарушения правил безопасности и несоблюдения норм безопасного ведения работ. По причине личной недисциплинированности пострадавших. В марте позапрошлого года на шахте имени Баракова погибло восемьдесят человек. А причина? Самовольное ведение огневых работ под землей. И это на сверхкатегорной шахте! Нужны были согласования на месте и в центре, отдельный наряд, в шахте не должны были находиться люди, необходимо было постоянное дежурство... Все это не было соблюдено и каковы результаты? Страшная трагедия. У нас в шахтах часто рискуют своими жизнями и ставят под угрозу жизни других людей. Если государство, общественность, правоохранительные органы, СМИ обратят на это внимание, то ряд проблем удастся решить.
— Существует мнение, что одна из причин несоблюдения норм безопасности — проблема кадров.
— Последнее время с кадрами тяжеловато. Директора и главные инженеры шахт меняются очень часто. Для многих руководителей — это временная работа.
Возьмем, к примеру, среднюю шахту, она имеет общую протяженность подземных выработок 60—70 км. Там работает масса людей. Инспектор может посетить отдельные рабочие места раз в один- два месяца. А люди работают постоянно. Инспектор выявляет нарушения, пишет предписания на устранение. В течении года выявляются сотни тысяч нарушений.
У нас в угольной промышленности около 400 тыс. подземных работников и около 35 тыс. инженерно-технических. Это руководители разных звеньев и уровней управления производством (горные мастера, начальники смен, начальники участков и т. д.). Получается один руководитель на 10 человек. Да они просто обязаны обеспечить безопасность труда. Если этого не будет, то выйти из ситуации не удастся.
— Вы говорили о катастрофическом состоянии основных фондов. Учитывая, мягко говоря, бюджетное недофинансирование угольной отрасли, каким образом руководители шахт могут обеспечить безопасное производство? Путем его остановки? А Минтопэнерго в преддверии отопительного сезона настаивает на добыче угля.
— Если у меня порвались брюки и нет других, то я залатаю, заштопаю порванные и буду носить. Статья 35 закона Об охране труда дает право органам госнадзора временно приостанавливать действие нормативного акта при выполнении мероприятий по обеспечению безопасности работ. Но если мы видим, что мероприятия, которые мы даем на отступления от норм, повсеместно не выполняются, то останавливаем производство. Именно поэтому сейчас и пошли такие остановки. Если у телеги отвалилось колесо, то его можно подвязать и даже возить сено. Можно же выбросить колесо и ждать пока дадут новое. Мы говорим директорам: мол, подвяжите, людей поставьте. В один момент перевооружение и модернизацию отрасли провести невозможно. В этих условиях следует быть предельно внимательными самим шахтерам.
— И все же. Насколько корректно всех собак за происходящие на шахтах трагедии вешать на директоров (по сути — стрелочников), когда собственник в лице государства не в состоянии обеспечить надлежащее финансирование? Руководство шахты «Украина» привлекли к ответственности...
— Мы работаем в определенном правовом поле. Законом определено, что ответственность за обеспечение условий безопасного труда возлагается на собственника или лицо, им уполномоченное. В данном случае директор уполномочен государством и является представителем собственника. Ответственность он несет по полной программе. Если у тебя что-то не получается, будь добр, координируй свою деятельность, ставь вопросы, где-то сокращай производство, но обеспечивай условия безопасности. Не можешь — уходи с работы. В данном случае директора нельзя назвать посредником. Человек заключил контракт, работает, получает зарплату, на него возложены определенные функции. Закон определяет его ответственность. Для того, чтобы система работала, на предприятии создается служба охраны труда. Директор обязан обеспечивать ее нормальную работу по всем направлениям, контролировать работу руководителей среднего звена. Если директор не заставляет выполнять требования по безопасности, то кто же виновен? Тем более, что какие никакие, а людские ресурсы на шахтах есть, минимальное финансирование есть...
На той же шахте «Украина» приказом директора на обслуживание конвейеров в зоне аварии было назначено 82 человека. Это выработка протяженностью полтора километра. Двадцать метров на каждого! Можно было касками вычистить отработанный уголь. Ну, что мешало туда доставить песок, огнетушители? Что мешало при помощи лопат забросать возникший очаг пожара. Выяснилось, что не было ни лопаты, ни песка. Это должны были обеспечить руководители участка, ответственные за безопасную эксплуатацию конвейеров. Не инспектор же должен контролировать исполнение приказа директора этими 82-мя людьми. Это же абсурд. А так отдельные директора не в состоянии организовать соответствующие условия труда и прячутся за спину государства.
— Не эта ли ответственность, при условии, что телеге, как вы говорили, необходимо «подвязывать» сразу четыре колеса, а взять их негде, является причиной частой смены руководства шахт?
— Причин смен много. Финансирование — не самая главная. Сейчас одним махом улучшить положение в отрасли невозможно. Но и без того не очень хорошая дисциплина в отрасли после забастовок 1989 года вообще расшаталась. Ну, и, соответственно, не вкладывались деньги. Но пути выхода надо искать. Работали же со старым оборудованием? Работали. Заставляли людей исполнять правила безопасности, когда хотели? Да. Аварии же происходят на шахтах, где их вообще никогда не было.
Взять, хотя бы, Краснолиманскую и Красноармейскую Западную. Там же дисциплина на высоком уровне. Там же не услышишь такого, чтобы рабочие не выполняли указаний главного мастера или начальника участка. После произошедших там аварий — нет уже такого пренебрежительного отношения к собственной безопасности и безопасности своих коллег. То есть можно заставить.
Заставить — даже не то слово. Воспитать. Это кропотливая ежедневная работа. Это изменение сознания человека. Перебороть это наше «авось выйдет». Впрочем, вы правы. На многих шахтах задержка зарплаты, отсутствие мотивации труда, постоянные выплаты частями, неуверенность в завтрашнем дне. Все это ведет к падению дисциплины. Этим болеет весь наш социум, все отрасли. Но, тем не менее, нельзя опускать руки. Под лежачий камень вода не течет и дорогу осилит идущий...
— Как обстоят дела с обеспечением безопасности на частных шахтах? Говорят, инспекторов там не очень жалуют?
— Я не вижу в этом никаких затруднений. У нас есть частные предприятия и во время последних проверок 29 июля, мы остановили работу нескольких угледобывающих предприятий и негосударственной формы собственности. Их руководство, кстати, ведет себя гораздо лучше, чем директора государственных шахт. Они с уважением относятся к работникам госнадзора и, в принципе, все соблюдают. Ссориться с государственным надзором они не желают, а потому — стараются выполнять все.
— Последняя информация по шахте имени Засядько?
— Экспертная комиссия еще не была в той выработке, где произошла трагедия. Ее заизолировали из-за высокого выделения свободного водорода и окиси углерода. Сейчас за перемычку нагнетают атмосферный азот...
— Свободный водород и окись углерода свидетельствуют о взрыве метана?
— Совершенно верно. Наличие свободного водорода указывает, что было неполное сгорание метана, видимо, при первом взрыве в тупиковой части. А потом, когда взрыв вышел на подсвежение кислородом, он получил большую силу. Есть предположение, что был не один взрыв, а два. Но делать конкретные выводы рано. Работает комиссия. Взрыв — это мгновенное сгорание и водород выделялся из тупиковой части выработки. Два процента водорода это очень много.
— Каким образом стало возможным, что на момент взрыва в шахте находилось 759 человек?
— По нашим данным — 707. Из них 31 — в зоне воздействия взрыва. В принципе, режимы ведения взрывных работ определяют время производства и безопасное место, куда удаляются люди. По расположению погибших шахтеров, мы установили, что большинство из них находились во время взрывных работ на исходящей струе. Это противоречит правилам безопасности в части режима ведения буровзрывных работ. Шахтеры должны были находиться на свежей струе воздуха в безопасном месте. Почему это произошло? Возможно потому, что была пересменка. Режим работы шахты шестичасовой с 2 до 8, с 8 до 14, с 14 до 20 и с 20 до 2-х. Возможно повлияло и это. Но нарушения явно были. Где явные, то есть персонально можно определить ответственных, где — организационного плана. Не буду говорить о том, какая взрывчатка применялась, какие были детонаторы средств взрывания, но нарушения норм безопасности очевидны.
— Не было ли целесообразно приостановить работу на шахте на время проведения взрывных работ? Что помешало это сделать?
— У нас такой режим ведения взрывных работ есть. Правилами он определен как ведение с сотрясательного взрывания. Применяется на пластах опасных по внезапным выбросам газа. Во время сотрясательного взрывания все люди из шахты выводятся и выделяется отдельная смена для его проведения. Участвуют в взрывных работах только проходчики, которые заряжают забой, и мастер взрывник. Остальные шахтеры отводятся не менее, чем за километр, на свежую струю. В данном забое необходимости в таком режиме не было. Экспертам предстоит выяснить, откуда там взялся метан и почему произошло загазирование.
— Можно ли исключить заинтересованность руководства шахты продолжать добычу угля в обход норм безопасного проведения взрывных работ?
— Заинтересованность руководства шахты чувствуется, когда останавливается высокопроизводительный очистной забой (высоконагруженная лава, которая дает 3—4 тыс. тонн угля в сутки). Вот когда там возникают какие-то проблемы, то чувствуется заинтересованность побыстрее решить вопросы пуска, где-то как-то надавить, обойти или согласовать... Но в данном случае, рядовой забой, монтажный ходок, пройдено 140 метров и еще 60 осталось. Никто никого в спину не гнал. Шла ритмичная нормальная работа. Это пласт К8, это — не М3, где были две прошлые аварии.
— Кстати, многие тогда говорили, что причина аварии — превышение нагрузки. Ефим Звягильский, в свою очередь, указывал на возможность диверсии...
— Официальная причина, установленная комиссией — возгорание метана в выработанном пространстве лавы. Источник воспламенения — самовозгорание угля. Пласт М3 склонен к самовозгоранию. При выемке угля из лавы в выработанном пространстве на почве остается измельченный уголь. Поэтому следует обеспечивать соблюдение надлежащих мер. Инкубационный период самовозгорания таких углей — порядка одного-трех месяцев (в зависимости от их марки). В процессе инкубационного периода уголь самонагревается и потом при соответствующей температуре самовоспламеняется. Там были проведены мероприятия по обеспечению безопасности пластов, склонных к самовозгоранию.
Но мы остановились на этой причине, поскольку в ходе опросов горняков было установлено, что за несколько дней до взрыва в районе нескольких секций, следуя шахтерской терминологии, «карманы» накалились, как печка. И, в принципе, все указывало на самовозгорание. А в выработанном же пространстве метана было достаточно...
— Шахтеры говорили о повышении температуры? При угрозе самовоспламенения...
— В протоколах опроса такое проскальзывало...
— Почему работы тогда не были остановлены?
— Это гамлетовский вопрос во всех авариях.
— В данной аварии этот вопрос исключен?
— Сейчас мне трудно сказать. Расследование продолжается и делать преждевременные выводы было бы непрофессионально.
— Шахта имени Засядько одна из самых прибыльных и, соответственно, хорошо оснащенных. Три аварии за четыре года. Ваш комментарий.
— Трудно сказать. На шахте есть мотивация труда, дисциплина — на хорошем уровне, люди идут на шахту с охотой, а устроиться на нее трудно... Почему такая аварийность? Возможно влияет то, что на глубине 800—1000 м проявления горно-геологических условий каким-то образом усиливают свои негативные последствия. После первой аварии было предложено, чтобы наука проработала возможности безопасной отработки таких пластов, учитывая их склонность к самовозгоранию, повышенному газовыделению и т. д. К сожалению, фундаментальных разработок до сих пор нет. И прогнозировать, что-либо невозможно.
Трудно сказать, какой рок преследует шахту. Ведь это предприятие — один из лидеров отрасли по экономическим показателям и по дисциплине. И руководящий состав там подобран...
— Директора каких угледобывающих предприятий (частных или государственных) чаще предлагают вашим инспекторам взятки?
— У нас работают одни из лучших специалистов в угольной промышленности. Это очень редкие случаи, чтобы человек пользовался своим служебным положением. То, что инспектора болеют за отрасль, уголь любят — это да. У многих трудовая деятельность началась в шахте, потом — главный инженер, после — директор, перешел в Госнадзор... Знаете, себя осрамить такими поступками, перечеркнуть самоуважение, уважение других... Конечно такие случаи есть, но это единичные случаи...
— А если более откровенно? Ведь, учитывая реалии отрасли, зарплату чиновников, было бы логично...
— Скажем так — о таких попытках мне не известно. Есть конечно. Я не отрицаю — есть. Или детей в лагерь помогут на отдых отправить, где-то помогут с лечением медикаментами... Возможно. Все мы люди. Но у нас инспектора принципиальные. Они же — помощники директоров. И все это понимают. В наших рыночных условиях директорам нужно мотаться по налоговой, по областной, городской администрации, нужно выбивать, решать в Министерстве... Он обязан полагаться на своих служащих. На главного инженера и так далее. Те ему, конечно, всю картину не выложат. А инспектор выкладывает ему всю картину в своих предписаниях. Что у него на шахте делается. Директор через инспектора держат руку на пульсе своего предприятия.
— Почему же подчиненные не в состоянии предоставить директору объективную информацию?
— Привыкают. Привыкают к тому, что происходит на шахте. Я по себе знаю, что когда я перешел в органы надзора, то только года через два начал смотреть на ведение работ, с точки зрения инспектора. До этого виделись обычные рабочие ситуации. Ведь то, что, на мой взгляд — нарушение, по мнению руководителей и рабочих шахты — штатная рабочая ситуация.
— Говорят, что улучшение условий труда на шахтах невыгодно еще и потому, что приведет к росту себестоимости угля. Стоит ли государству дотировать, в принципе, убыточное производство? А закрытие шахт, логично, повлечет рост социального напряжения.
— Готового рецепта для выхода из сложившейся ситуации не существует. Ситуация очень сложная. Угледобывающие предприятия нерентабельны во всем мире. Они — планово дотируемые. Увеличивать финансирование шахт дополнительно, действительно означает — увеличивать себестоимость добычи угля. Есть опасность потерять рынок сбыта металла вследствие увеличения его стоимости.
А мировой уголь дешевле, чем у нас, но на металлургических предприятиях Запада дорогая рабочая сила. У нас наоборот. Здесь переплетаются интересы государства, интересы отрасли и интересы конкретных лиц. Самый оптимальный путь выхода из ситуации — не идти путем социальной напряженности. Нужно выбирать другой путь. Слава Богу, земля в государстве ресурсы не исчерпала, много у нас и грамотных специалистов, технарей, прогнозистов... Убежден, что трагедии на шахтах можно предотвратить, если повернуться всем обществом к дисциплине.
— Вы имеете ввиду важность дешевого угля для эффективности производственной схемы Донецкого региона «уголь—кокс— металл»?
— Да. Бюджет государства получает существенное пополнение за счет торговли металлом. Получаются клещи и пути выхода из ситуации следует искать учитывая все интересы. Но ни что не позволяет нам оставлять такую ситуацию, такие аварии. Тем более, гарантий, что не будет новых не даст никто. Все это (ситуация в обществе, безответственность, недофинансирование, схемы ведения бизнеса и т. д.) достигло критической массы. Мы уже в Селидовке получили аварию, где вроде бы не аварийно-опасный регион. В Павлограде, где отродясь не было аварий. Исключить новые аварии невозможно.
