У деда Солоненко — роскошная седая борода, хитрющие, но не по возрасту молодые глаза и согнутая от работы спина. Сегодня в его хозяйстве только коров — шесть, не считая другой живности. А живет этот хозяин в селе Гаенка, укрывшемся среди горбов и долин. Гаенка — бывшая чешская колония, давшая селу в наследство не только благозвучное и необычное название, но и хуторскую систему.
С какой стороны ни глянь, а подворье деда Солоненко выглядит, словно на картинке, и можно эту картинку, сфотографировав, демонстрировать как образец того, чего достигают эти одержимые в труде и к труду украинцы.
Самостоятельным хозяином дед Солоненко — тогда он еще был просто Володькой — стал в четырнадцать с половиной лет. Стал вынужденно, так как отца арестовал НКВД. Арестовал по клевете: будто отец, когда с их родного Михлина отступали немцы, проводил агитацию, чтобы люди брали скот и убегали за ними.
— Но отец такого и подумать не мог! — горячится и сегодня, через много лет, вообще- то сдержанный сын. — Немцы и брата его родного убили, и братиху, и племянницу...
Наверное, сыграла роль человеческая зависть: семья Солоненко имела 11 гектаров поля, а может, просто попала под «красный коток», когда конкретная вина не играла большого значения. Утром Володька ходил в школу, а после уроков запрягал коней (хозяйничать научил дед) или же брался за молотилку: надо было сдавать поставки государству. Но вскоре за отцом в 47-м «замели» всю семью и вывезли в Сибирь.
Можно было вернуться уже спустя шесть лет, когда умер Сталин, но на то время семья Солоненко так крепко обжилась в Сибири, что вернулась в родные края только через двадцать лет.
— Я имел там такую избу, которой ни сам больше не буду иметь, ни правнуки мои. Сто кубов леса-кругляка на нее пошло! Я из Сибири и машину, «Москвич», привез... Но, знаете, как наши украинцы: где бы ни жили — за Украиной тужат. Так и я десять раз в отпуск в родные края приезжал, а потом продали имущество, снялись с насиженного места и вернулись сюда.
Вернулись, чтобы отныне дяде, а теперь деду Володьке сожалеть. Там семья Солоненко жила в шахтерском поселке вблизи Прокопьевска в Кемеровский области, кроме большого и просторного дома, построили летнюю кухню, хлев, гараж. Держали индюков и гусей, одну корову, но симентальской породы: по 35 литров молока в день давала. Сколько ни ищет теперь Солоненко такой, а нигде даже похожей не находит. Обрабатывали в Сибири и около двадцати соток огорода. А земля же там, вспоминает, родила хорошо, только два-три дождя пройдут — и навоза не нужно.
— А приехал на Волынь, нас не прописывают. В Луцке сутки сидел, дрожал, пока органы узнавали, что я за птичка... Потом еще жену долго проверяли, потому, сказали, что она из Львовской области родом. Уже в Луцке и избу за 10 тысяч сторговал, так на шахты меня потянуло: в Сибири я же в них работал. Но в Нововолынске за жилье такие цены загнули, что душу вытягивали. Нечем заплатить. А тут зима подошла — и сторговал хату в Гаенце...
Нынешний хуторок достался Солоненко от чеха. Тот имел свой кирпичный завод, но как заботливый хозяин начинал строиться не с дома, а с хлева. Солидное сооружение, отгроханное чехом из собственного качественного кирпича, и сегодня поражает своей добротностью и размерами: нынче у Солоненко здесь размещаются два коня, шесть коров, боров, две свиньи, три взрослые свиньи, трое телят... Еще недавно дед Володька имел семь коров и две сдал, потому что «неважные были», но одну опять купил и еще об одной договорился, так как «в хлеве на нее место есть». Еще имеет три гектара огорода, сорок индюков, шестьдесят кур, с десятеро кур, потому что остальных порезали.
На вопрос, как относятся к такому большому хозяйству люди, не завидуют ли, отвечает дипломатично: «Не очень радуются... Но у меня ответ один: я держу, и ты держи!» А ограничиться двумя-тремя коровками, считает он, — это «жить бедно»...
— Почему-то люди боятся работать, — говорит он. — А я работы никогда не боялся. В Сибири остались и кумовья, и просто приятели. Так есть среди них такие, кто и до сих пор из бараков не выбрался, хотя живут там по пятьдесят лет...
Кроме самого деда Володьки, на хозяйстве сын Сергей (он работает в Сенкевичевце на «колбасне», и зарабатывает мало) и «славная невесточка Нина», которая доит всех коров вручную, потому что поломались и собственный, и взятый взаймы аппараты.
У жены, Екатерины Мартыновны, очень больные ноги. Ну, и две внучки. Кто-то из них только коров должен два раза в день выпасать.
— Выйдешь утром во двор — и до ночи! Уже и жена говорит, чтобы бросал. Но буду работать, пока не упаду. А когда 11 гектаров земли имели, управлялись же? А сколько я еще людям помогаю, ведь не у всех же кони есть. И ни с кого, не то что гривни, копейки не взял! Та — родственница, с тем вместе работали, тот просто хороший человек...
Зачем же при таких заботах Солоненку понадобились обезьяны с павлинами? Да разве только они?! Когда жил в Сибири, каждое воскресенье ездил в Прокопьевск на рынок; не какой-нибудь, а «птичий». Имел дома 26 видов декоративных рыбок: два аквариума на 20 и 10 ведер воды. Меньший даже и в Гаенку привез. Привез и канареек, попугаев, голубей пяти видов. Соберутся соседи смотреть телевизор, а в комнате канарейки поют, попугаи переговариваются, рыбки плавают — красота!..
— А еще я имел павлина. Поехал во Львов, вижу, по дороге к рынку человек идет и из сумки у него хвост павлина торчит. Я за ним. Просил 150 рублей, но сторговались за сотню.
Там же, во Львове, на Краковском рынке сторговал он и свою знаменитую обезьянку.
— Такая красивая была. Лучшей никогда, даже по телевизору не видел. Бразильская, говорили. Величиной с кота, а шкура, как у пантерки: пятнышко белое, пятнышко черное, пятнышко белое, пятнышко черное, хвост черный, а кончик белый, — и сегодня вспоминает он с восторгом.
Правда, сколько за ту обезьяну заплатил, никому не признался, и теперь не признается.
— И жена из дому не выгнала?
— Да я обезьяну с ее братом покупал! Еще у него деньги одалживал. Думали, из дому выгонит, но как-то обошлось.
Но обезьянка по кличке Люся с Екатериной Мартыновной так и не поладила, все норовила, если не шторы порвать, то хотя бы куснуть хозяйку.
— Ревновала вас, вероятно? — шучу, на что дед Володька только лукаво улыбается.
Ту обезьянку Люсю Солоненко больше года возил в своей машине по селам, когда работал заготовителем. А до того работал председателем сельпо, и — «план всегда выполнял!».
— Не скажу, что не пил водки, — признается. — На такой работе приходится выпивать. Но пьяный не валялся. Просплюсь два часа, и за работу. У меня такое было правило: что наметил на неделю, то я должен, должен (повторяет с особым ударением) все сделать.
Сегодня в райском уголке, созданном собственными руками, нет экзотической живности (как всему живому, и ей пришел конец), а есть только домашняя. Из окошка добротной голубятни выглядывает солидный доберман. Его смены — ночные, а днем подворье охраняют десяток или больше собак различной масти, по большей части это «двортерьеры» Но мы минут десять не могли подойти к деду Володьке, который у ворот рубил им кости, — так тявкали.
— Наверное, я такой падкий на всякую работу, — подводит в конечном итоге черту Солоненко и с гордостью показывает хозяйство.
К сожалению, не удалось найти точку (разве что из вертолета!), с которой бы предстало это добротное подворье во всей красоте. Нельзя «собрать» на одном снимке все дома, домики, хлева и хлевчики, беседки, колодцы... И все это окрашено в бело-голубые цвета. Везде порядок. На всех подоконниках разлеглись надменные, сытые коты. По двору гуляют породистые куры; у них лапы в перьях, словно «в штанах».
— Тоже во Львове купил их, — рассказывает Солоненко. — По сто рублей еще советских за пару платил. Развели, и имели ежегодно по двадцать только петушков. Но люди просили, давали им и кур, и яйца, так у нас порода и вывелась. Но снова поехал и купил...
