Окончание. Начало читайте в №135, «День»
Теперь вернемся к первой фразе Виталия Дымарского: «Некоторые политизируют историю». Но украинцы скорее не «политизируют» историю, а «национализируют» ее. Поэтому мне бы хотелось продолжить теоретическую полемику, начатую на страницах газеты «День» от 28 апреля с.г.
Сколько раз в последнее время из уст российских политиков и журналистов приходилось слышать: «Оставьте историю историкам». Смешно. Да как ее не политизировать, если историю творит социально-политизированное по своей природе и такое неугомонное существо, как человек?!
Проблема голода 30-х годов высветила один очень важный вопрос, а именно: что считать исторической правдой. Нам, постсоветским людям, очень важно идти дальше материалистического понимания истории, т.е. исторического материализма.
Остановимся на официальной российской версии голода 30-х годов. Вот какие выводы сделал руководитель Федерального архивного агентства, член-корреспондент РАН В.П. Козлов. Свою точку зрения он озвучил на международной конференции «Историческая и политическая проблема массового голода в СССР 30-х годов», которая состоялась 17 ноября 2008 г. в Москве. Он предлагает ограничиться историческим реализмом.
«Только с помощью документов сегодня возможно установить правду случившегося, на ее основе определить истину, чтобы затем восстановить справедливость. Другого не дано, когда речь идет о получении действительной картины прошлого, а не о ее искусственном конструировании, основанном на сиюминутных политических интересах»10.
Согласимся, что «правда в документах». Но сам по себе исторический текст представляет собой аморфный материал фактической событийности. Картину прошлого воссоздает конкретный историк, который работает с этими текстами. Именно его интеллектуальное усилие «центрует» исторический текст, применяет к нему оценочные категории, т.е. придает ему форму исторического повествования. Именно историк объясняет причинно-следственные связи, а также структурные и функциональные зависимости исторического события — вот это важно, а это второстепенное. Как ни крути, а историк занимается конструированием прошлого.
Поэтому историческое объяснение событий всегда имеет конкретное социальное наполнение, которое зависит от личности автора, от культурных и социальных норм, принятых в обществе, в конце концов — от нравов эпохи. И, несомненно, от национальной культуры, в рамках которой существует любой современный человек. Любой историк сознательно занимает определенною позицию, работает в определенном культурном поле. То есть он невольно придает историческому тексту «личную» окраску, даже сознательно пытаясь избавиться от всего «личного». Если резюмировать, то получается, что личностного момента не избежать. Поэтому часто высказывается такое утверждение, будто «личностный момент научного труда и есть собственно ценное в нем». И что «в каждом труде, достойном внимания, должна отражаться личность автора»11.
Даже из таких нехитрых рассуждений понятно, что историк не может владеть объективной исторической истиной.
В целом эту проблему можно обозначить как соотношение описания и объяснения в историческом познании. Это противоречие проявляется в том, что описать событие и объяснить событие — это довольно разные процедуры. Одно дело изложить исторические факты сухим языком дат и чисел, т.е. зафиксировать событие. «Оставьте историю историкам» — это как раз ограничиться описанием фактов. Но описание — далеко не конечная цель исторического познания.
Совсем другое дело — объяснить историческое событие, дать ему пояснение и оценку. А для этого историку необходимо привлечь такие науки, как философия, социология, психология, экономика. И много еще других знаний, которые чаще всего находятся на стыке наук. То есть дополнить историческое исследование современными социологическими, политологическими и психологическими методиками. И чем шире информация об историческом событии, тем полнее картина исторического объекта.
Вот какой исторический вывод предложил все тот же руководитель Российского Федерального архивного агентства В.П. Козлов.
«Мало сказать, что не обнаружен ни один документ, подтверждающий концепцию «Голодомор-геноцид» в Украине или хотя бы намек в документах на этнические мотивы случившегося, в том числе — в Украине. Абсолютно весь массив документов свидетельствует о том, что главным врагом советской власти в то время был враг не по этническому признаку, а по признаку классовому. Кулак и «кулацкие элементы» — враги, колеблющийся середняк — тоже враг, сопротивляющийся фактической продразверстке, бедняк — это подкулачник, т.е. опять же враг. А недовольство рабочих в городах — это, разумеется, происки контрреволюционных элементов, купленных зарубежной разведкой.»
Этот вывод уже есть толкование исторического материала. И оно звучит так, что только классовый подход к объяснению голода является единственно правильным — на это указывают все документы. Еще раз повторюсь, что такой вывод полностью укладывается в схему так называемого исторического реализма.
И судя по высказыванию В. Козлова, «били всех, кто попадался под руку»: и кулака, и середняка, и бедняка, и рабочего. По сути, участь жертвы могла постичь кого угодно. И она не зависела ни от национальной, ни от классовой принадлежности. Причислить человека к врагам было очень просто: достаточно было анонимного доноса. Сталин запугал и развратил доносами людей на много десятилетий вперед.
Но как ни странно, вывод В.П. Козлова можно сделать не таким однозначным, дополнив его социальной правдой. История очень схожа с социологией. Объектом постижения социологии, как и истории, является смысловая связь действий.
И одна наука дополняет другую. Это делает более полной общую картину исторических событий. Но нужно учесть, что между историческим реализмом и социально-реалистической установкой всегда остается дистанция, так как социальное наполнение и толкование событий со временем изменяется. Пусть исторические факты остались теми же, но в XXI в. изменилось их понимание, так как изменился мир и общество. А вместе с этим меняется и смысловая связь исторических событий.
Попробуем перейти от правды «хищника» к правде «жертвы», восстановить смысловую связь события с другой стороны.
Понять другого — это значит посмотреть на ситуацию его глазами. Но документы НКВД — это только одна сторона, правда глазами «хищников». Вспомните слова волка из басни Крылова «Волк и ягненок»: «В одном ты виноват: что хочется мне есть».
А где же переживания и оценка ситуации со стороны жертвы, так сказать, «ягненка»? Как оценивали эту трагедию простые украинцы, русские, белорусы и другие народы? Трудно представить, что про массовую гибель своих соплеменников они говорили, как о борьбе с классовым врагом. Такую беду невольно причисляют к национальным трагедиям, а не к классовым идеологическим проискам. В трудные минуты этническая группа для человека самая близкая и узнаваемая.
И понятие «Голодомор» появилось не в 90-е годы, а гораздо раньше. Ощущение Голодомора вызрело в недрах украинской крестьянской массы, когда они спасались от голода. Вживитесь на секунду в образ голодного украинского селянина начала 30-х годов. Ну что прикажете думать измученному голодом неграмотному украинскому крестьянину? Что хотят разобраться с классовым врагом? Да они таких-то слов не знали. Когда стали возвращать голодных людей в очаги голода, когда любая помощь голодным пресекалась, то на ум приходило только одно объяснение. Самое простое. Что «хохлов» хотят сжить со свету, что это преступление лично против украинцев.
Например, когда просочившиеся через кордоны украинцы стали в массовом порядке гибнуть в южных районах Беларуси, то местные белорусские жители говорили, что в Украине творится что-то совсем неладное.
Многие голодающие нашли приют в белорусских семьях. Об этом есть достаточно свидетельств. Например, украинский журналист Виталий Ищенко описал путь, пройденный их семьей в голодные годы, чтобы спастись от Голода12. Его бабушка Таня оказалась в районе г. Довск Гомельской области. Простые люди в Беларуси сочувствовали украинцам, но их возможности были крайне ограничены.
Тогда и было спровоцировано «письмо белорусских рабочих», датированное 15 июля 1932 года, в адрес руководства Украины. Спустя 60 лет его опубликовал Игорь Шульга в книге «Голод на Поділлі». Письмо было опубликовано на языке оригинала, т.е. белорусском, и цитируется из вышеупомянутой статьи В. Ищенко (перевод и курсив мой. — В.С.):
«Когда это было, чтобы Украину Беларусь кормила? Были годы и похуже, но Украина кормила Беларусь, теперь наоборот. Беларусь не прочь помочь украинским колхозам и трудовым крестьянам, но в организованном порядке. (...) Много украинцев бывает за хлебом у границы панской Польши (старая граница проходила недалеко от Минска) и что вы думаете, немало есть наблюдателей, которые делают выводы, что украинцев голодом хотят задушить, а в газетах пишут, что все хорошо. Почему правду не напишут, что миллионы голодают, и в полях гибнет много хлеба...»
Так думали простые белорусы: что «украинцев голодом хотят заморить». «Работники советских органов власти, НКВД и армия находили таких украинцев, доставляли на погрузку на баржи в Рогачеве и в Гомеле, сдавали их охране под роспись и доставляли в Украину», — пишет В. Ищенко.
Об особом отношении к украинцам думали не только в Беларуси. Такие же мысли появились у многих граждан Польши. Они пытались по приграничным рекам плотами отсылать продукты. Но пограничники помощь топили и непременно стреляли по доброхотам. Поэтому в то время в Польше, да и в Европе, немало бы людей подписались под словами о Голодоморе украинцев: что «душат» не классового врага, а именно украинцев. И таких личных архивов, как у Виталия Ищенко, десятки тысяч, если не больше. Вот это и называется дополнить историческую правду социально-реалистическими эпизодами — восстановить социально-психологическую реальность того времени.
Поэтому Президент Украины Виктор Ющенко озвучил только то, что давно вызрело в душе народа. И этот итог важен для самих украинцев — души невинно загубленных нашли успокоение на небесах.
Однако в России недоуменно спрашивают: а зачем загубленным национальность? Зачем отделять украинцев от остальных? Ведь для Бога все едино, украинец ты или русский, или белорус.
А вот зачем. Чтобы мы могли полностью разобраться с этой трагедией.
О ком будут помнить? О соотечественниках. Будут поминать людей из своего рода, людей «одной крови». Так устроен человек, для которого нация — это «группа людей, разделяющая убежденность в своем общем происхождении» и «верящая, что у них общие предки»13.
А кому интересны советские крестьяне? Никому. «Советский народ» — это идеологическая общность, а не «кровная». За советских крестьян пусть переживает советский народ? Но его уже точно нет. А значит, нет и не будет памяти тем невинно пострадавшим.
Никто не спорит, что русского крестьянина «гробили» точно также. Но кто должен молиться за русских? Только русские. За белорусов — белорусы, за казахов сами казахи. И уже потом за всех вместе. По-другому и быть не может.
Гибли не просто кулаки, середняки, бедняки, а гибли люди, у которых была этничность. Надеюсь, что с этим никто не будет спорить. И классовая принадлежность и национальность человека являются частью личной идентичности. Однако никакой диктатор не способен полностью уничтожить национальную реальность. Национальное единство — отчасти это феномен сознания, над которым Сосо не был властен. Исказить мог, но не изжить.
Поэтому остался еще один интересный момент. В выводе В.П. Козлова промелькнули слова, что не был обнаружен «хотя бы намек в документах на этнические мотивы случившегося». Главный враг определялся по классовому признаку. Но попытаемся еще раз понять логику главного палача, которую можно выразить довольно простой формулой — собственная безграничная власть. И желание примерить титул «отца всех народов».
Сталин воспринимал действительность довольно схематично, только как совокупность объектов для воздействия и манипулирования. И какие социальные объекты для своего воздействия были избраны в 30-е годы?
Он отлично понимал, что если объявит войну нациям и народам напрямую, то обязательно проиграет. Потому что он очень хорошо ориентировался в национальных проблемах. Например, в 1913 г. Иосиф Джугашвили дал такое определение нации, которое до сих пор цитируют: «Нация является исторически возникшей стабильной общностью людей, сложившейся на основе общности языка, территории, хозяйственной жизни и психического душевного склада, проявившегося в общности культуры». А это означает, что тиран понимал, что стабильная нация возникла исторически и единство нации закреплено культурными и психологическими моментами. И что национальные силы мощнее любой классовой солидарности. Поэтому если объявить врага по национальному признаку, то это неминуемо приведет к гражданской войне. Любой тиран должен быть тонким психологом.
Национальная реальность к началу 30-х годов оставалась довольно сложной. Украинцы отбились от рук, мечтают о «самостійності». Чеченцы который раз шалят. Тюркские народы постреливают. Ведь «национализм представляет собой некую форму интеграционной идеологии» и «часто объединяющее национальное сознание называют патриотизмом»14. Поэтому диктатору надо было нарушить естественный процесс укрепления этнонационального сознания в советских республиках. То есть заморозить развитие национальных сил и патриотизма у всех народов, которые оказались под его властью.
И не просто заморозить, а еще и свою борьбу с народами как-то замаскировать и закамуфлировать. А как? Классовой демагогией. Верил ли сам Сталин в классовое построение общества? Это еще большой вопрос. Он был большим мастером создавать иллюзии, одна из которых — придумывать потенциальных врагов народа и бороться с ними.
Он жаждал вместо Российской империи создать уже свою советскую империю. А как это проще сделать? Для этого есть один проверенный способ — сила и циничная политика, одним из принципов которой остается «разделяй и властвуй».
Предположительно логика его рассуждений была такова: «А что если, допустим, стравить «хохлов» между собой? Политика насильственной коллективизации подходит для этого как нельзя лучше. И единство украинских национальных сил развалим, и партийную задачу выполним. Пусть между собой и разбираются. Но национальный мотив надо замаскировать словами о классовой борьбе, иначе не поймут. Эта словесная ширма про классовых врагов такая удобная. Значит, на руководящие посты необходимо найти недалеких, но особо беспринципных и злых людей».
Сталин строил свою вертикаль власти, вел кадровый отбор из агрессивных, деструктивных и циничных людей, которые бы боялись показаться слабыми.
И одновременно почвой для укрепления авторитета Иосифа Сталина были невежественные и корыстолюбивые люди, наделенные властью. Они создавали атмосферу всеобщего восхваления и восхищения вождем. Получалось, что Сталин и такие приспособленцы были, как сообщающиеся сосуды, которые подпитывали друг друга.
Но одно бесспорно: диктатура пролетариата наиболее точно подходила для захвата и удержания власти такими людьми, как Коба. У него была большая школа жизни, этого у него не отнять. И он немного разобрался в национальном вопросе. Поэтому И. Сталин заговорил о новом типе социалистической нации, в которой основной скрепляющей и руководящей силой был бы рабочий класс, стоящий на позициях интернационализма. Это было красивой системой обмана — национальное сознание подменить неясным и туманным классовым интернационализмом.
Но время расставило все по местам — пересмотрели классовую теорию, но не национальную. «Когда рухнул коммунизм в Восточной Европе, то национализм оказался самой сильной движущей силой при образовании новых государств». Эту мысль высказал профессор истории Урс Альтерматт в своей книге «Этнонационализм в Европе». И события начала 90-х годов в СССР очень напоминали распад империи: «В связи с крушением Советского Союза можно говорить о распаде колониальной империи»15.
Классовый подход закончился с распадом СССР, а вот национальные общности остались. «Определяющей для XX века была не борьба классов и не соперничество идей, а борьба наций»16. И что поделать, если украинцы, белорусы и казахи включились в национальную гонку только в конце XX века? А значит, только теперь они могут говорить о голоде 30-х годов как о своих национальных трагедиях — гибли не советские крестьяне, а украинцы, белорусы, русские, казахи и представители других народов.
История держится на постоянном усилии человека, который пытается реализовать себя. Но как только человек пожелает объяснить свои подвиги, то политики и национального контекста не избежать. И почти каждый человек переосмысливает, а значит и переоценивает прожитую жизнь с годами. То же самое происходит и с народами.
Поэтому ничего удивительного нет, что, говоря о Голодоморе, украинцы оценивают свою историю совершенно иначе, чем, допустим, в советское время, и иначе, чем русские. Чтобы осудить сталинское деяние как «общее советское» преступление, Москве надо было это сделать еще до распада СССР. Теперь уже поздно подходить к прошлому с общими советскими мерками. Советские крестьяне давно стали украинскими, белорусскими, российскими, казахскими тружениками села.
Страдали вместе, но в нынешней ситуации каждый народ оценивает сталинское преступление по-своему. Потому что каждый народ невольно наполняет это событие национальным содержанием — раскрывает под своим национальным углом структурные и функциональные зависимости. Этого просто не избежать. После декабря 1991 г. «национальное» неосознанно прилагается к советскому историческому материалу. Отсюда и разная оценка Голодомора.
При этом украинцы полностью осознают ответственность, заявляя, что голод 30-х годов был геноцидом их народа. И украинцы не обвиняют российский народ в их трагедии — они просто скорбят о своих соотечественниках, погибших в результате голода 30-х годов.
Для российского же общества Голодомор все еще остается просто неприятным фактом прошлого.
Поэтому интереснее всего ответить на вопрос, почему именно такие мерки применяют украинцы и русские, объясняя трагедию 30-х годов? Через оценку Голодомора очень ярко высвечивается само украинское и, соответственно, русское общество. Ведь непредвзятого восприятия истории быть не может. Как только пытаются установить культурное значение исторического факта, то сразу же это культурное окружение и налагает ограничения.
Что же сейчас происходит? Историческая трагедия подвергается оценке. А раз оценка разная, то и ценностные идеи, которые господствуют в украинском и российском обществе, тоже разные. А какие идеи правят бал в двух славянских обществах? Сложный и емкий вопрос.
Например, рассмотрим дилемму «государство и гражданин». Что же пытаются защитить украинцы? Своих соплеменников, почтить их память. То есть невольно выстраивается ценностная шкала — украинец, а затем уже государство. Украинцы постепенно приходят к идее, что украинский народ есть некий «самостоятельный носитель» национальной идеи, а не придаток, не просто объект для правления. Что суверенитет коренится в народе, а власть должна выражать интересы народа. Это гораздо справедливее русского миропорядка.
Теперь зададимся вопросом, что самое важное для русского в этой альтернативе? Не раз приходилось слышать, что интересы России как великого государства, а вот простой русский человек уже на втором месте, а то и дальше. Ричард Пайпс всегда подчеркивал, что в российском обществе «народ суть объект правящей власти, а не самостоятельный носитель некой национальной миссии»17.
Философия «русского» объяснения идет от дилетантского «материалистического» понимания истории. Что значит «материалистического»? А это значит, что в объяснении истории главную роль играют экономические факторы. Это значит видеть в движущих силах экономики решающий и единственно подлинный фактор исторического развития. Вначале мощная экономика, а затем как-нибудь осилим все остальное. А те явления «исторической действительности, которые не могут быть выведены из экономических мотивов, именно поэтому считаются незначительными в научном смысле или «случайностью»18. Но историческое развитие есть результат взаимодействия множества факторов.
Вернемся к русской оценке Голодомора. Иосиф Сталин заботился о сильном государстве — так за что великороссам его осуждать? Русские постоянно чувствуют себя оскорбленными более низким статусом России по отношению к Европе и США. А Сталин сделал СССР сильной и могучей державой, которая никого не боялась. От одного упоминания имени Иосифа Сталина трепетала вся Европа — «великая» была сверхдержава, какие были времена!.. Невольно он повысил национальный авторитет русских в мире. А что немного уменьшил народонаселение, так «бабы еще нарожают». Нет человека — нет проблемы, ну и что? Приоритет «великого» государства над всем остальным не подлежит сомнению.
Это, конечно, ущербная логика, укоренившаяся в русском обществе очень давно. Именно поэтому в современном российском обществе доминирует оценка Голодомора как общей «советской» трагедии. Отчасти потому, что до сих пор из-за соображений престижа страны жизнь и интересы простого человека на «...дцатом» месте. Хотя должно быть иначе. Если бы Москва официально осудила сталинский режим, то, несомненно, авторитет России бы повысился.
И выставляя «советскую» оценку, россияне, как это ни удивительно, защищают свои национальные интересы. Логика вполне проста. О советских крестьянах никто не будет помнить — быстренько почтили их и забыли. И если советская действительность была ужасной, то это невольно бросает тень на авторитет современной России как правопреемницы СССР. Об этом часто твердят российские политологи по ТВ. Говорят, что официальный вердикт по этому делу может сказаться на инвестициях — кто захочет вкладывать деньги в государство, у которого такая темная история и слишком тяжелое историческое наследие.
И что все пострадавшие страны выстроятся в очередь за компенсацией. Но если серьезно, то денежная компенсация может быть выдана только советскими рублями. Нельзя требовать деньги с народа, который сам пострадал не в меньшей степени. Гораздо важнее, чтобы Россия оценила это историческое событие с моральной позиции. Тогда и политическая атмосфера вокруг России станет более предсказуемой. А раз так, то и соседним народам будет спокойнее. И это спокойствие стоит дороже любых денег.
Но если в Европе взаимоотношения людей меняются к лучшему, то, как заметил Р. Пайпс, «Россия — чрезвычайно консервативная страна: ее менталитет и обычаи меняются очень медленно, если вообще меняются, независимо от того, какой режим находится у власти»19. Отношение к собственному прошлому еще раз доказывают правоту слов профессора истории из Гарварда.
А украинцы понемногу пытаются избавиться от состояния коллективной инфантильности. Они приходят к правильной постановке приоритетов — вначале человек, а затем уже государство. Да и любой народ, который встанет на путь демократического развития, постепенно овладеет этой нехитрой идеей. Вот чем ценен демократический путь: развивается не только экономика, но и социально взрослеют граждане. Если сосредоточиться только на построении сильного государства, то получится, как у русских, которые веками строят «великую» державу и вечно не могут преодолеть свою отсталость.
Однако все же есть надежда, что, хоть и с большим трудом, но люди придут к общему знаменателю. В интернете появился материал, в котором говорилось, что 1 июля комитет Парламентской ассамблеи ОБСЕ по демократии на итоговом заседании в Вильнюсе выступил с резолюцией «Воссоединение разделенной Европы», уравнивающей сталинизм и нацизм. Это призыв к международному осуждению всех тоталитарных режимов.
Авторы резолюции отмечают, что в XX веке европейские страны пострадали от двух мощных тоталитарных режимов. «В XX веке европейские страны испытали на себе два мощных тоталитарных режима, нацистский и сталинский, которые несли с собой геноцид, нарушения прав и свобод человека, военные преступления и преступления против человечества». Сталинский режим культивировал точно такой же геноцид, как и нацистский.
Также в тексте резолюции говорится: «(...) знание истории помогает избежать повторения подобных преступлений в будущем, а откровенное и обстоятельное обсуждение истории будет способствовать примирению на основе истины и почтения памяти погибших...». Согласно этой директиве, украинская элита сделала все от нее зависящее, чтобы поспособствовать откровенному и обстоятельному обсуждению сталинского преступления.
Только историческая правда для украинцев и русских временно оказалась разной. Почему? Одни народы, как, допустим, прибалтийские, украинцы, грузины, пытаются отбросить тормозящие традиции советского наследия. А в таких странах, как Россия и Беларусь, власть все делает, чтобы реабилитировать темные страницы истории. То есть получается, что и белорусы, и россияне живут прошлым. И прошлое находится впереди настоящего — как образец, к которому надо максимально приблизиться.
Но если стремиться к тому, чтобы «почтить память погибших», то не удивляйтесь — и украинцы, и русские постепенно придут к общему знаменателю. Ведь важна память не о сильном государстве, а о людях, о невинных жертвах.
Парламентская ассамблея ОБСЕ вновь подтверждает свою единую позицию, «отвергающую тоталитарное правление в какой бы то ни было форме независимо от ее идеологической основы». Обратите внимание на последние слова, выделенные курсивом. И при Сталине, и в фашисткой Германии хотели построить «новое общество» или «новый порядок», основанный на утопической идеологии. Но всегда жесткая монополизация власти неминуемо приводит к милитаризации общества.
Для безоговорочного осуждения тоталитаризма ОБСЕ предлагает учредить общеевропейский День памяти жертв сталинизма и нацизма, приурочив его к подписанию пакта Риббентропа-Молотова 23 августа 1939 года (этим документом Германия и СССР разделили между собой Европу).
А как на такой призыв отреагировала официальная Россия? Нетрудно догадаться. Хотя этот документ носит декларативный характер, в Москве его сочли «новым политическим демаршем против России в преддверии годовщины начала Второй мировой войны», пишет газета «Коммерсант». Опять звучали такие слова, как «оскорбительные антироссийские выпады» и «насилие над историей».
Как заметил американский политолог Збигнев Бжезинский, «у русских есть тенденция любые критические замечания воспринимать как враждебные». И далее добавил, что «России следует избавляться от этого комплекса»20. Москва боится обсуждать темные страницы своей истории, тщательно их скрывая. Так было и с Голодомором, и с катынским делом, и с другими. А когда какие-либо факты становятся достоянием общественности, то делается все, чтобы опорочить критикующего оппонента: «сами такие».
Президент РФ Дмитрий Медведев недавно издал указ о создании комиссии высокого ранга, которая призвана противодействовать попыткам фальсификации истории в ущерб России. Однако позвольте, получается, что искажать факты в интересах Москвы можно? Но если разобраться по гамбургскому счету, то получится, что никто так не издевался над исторической правдой, как деятели за кремлевской стеной. Если смотреть на мир через бойницы кремлевских башен, то для них очень многие мировые процессы преломляются и искажаются, как свет через дифракционную решетку. Ведь русский народ и Россия пали первой жертвой тоталитарного режима, который именуют сталинизмом. А вот официально осудить это преступление не хватает ни желания, ни духу.
Но пора подводить итоги. К чему все эти рассуждения автора: Сталин, его тайные и явные мотивы, хищники и жертвы? Уверен, что покаяние надо в большей степени нам, современникам. Ведь пока мы, живые, не вынесем окончательный вердикт по этому делу, то их многострадальные души, уверен, не найдут успокоения на небесах. Они как укор будут преследовать нас. И не будет у нас успеха в начинаниях и делах, пока прошлое будоражит нашу совесть.
P.S.
Уважаемая Лариса Алексеевна!
Спасибо от меня и моих друзей за то, что выслали несколько номеров вашей газеты с моей статьей. Мы спорим на тему Голодомора. Некоторые мои друзья поддерживают кремлевскую версию событий. Но мне интересно не то, что они говорят, а почему они так говорят. Почему в них сильна инерция «старых» взглядов? За что цепляются эти представления?
Может быть, трудно психологически перестроиться? Ведь переосмысление требует большой внутренней работы. Не до этого...
Все-таки система взглядов, впитанная в юности и молодости, является определяющей. Поэтому особенно импонирует то, что ваша газета пытается сформировать у молодого поколения правильный взгляд. И самое важное — как, каким образом. Вы пытаетесь подтолкнуть человека к рассуждению. Пусть он сам дойдет до своей личной правды. Ведь наряду с общепризнанным мнением у каждого есть еще и свое личное ощущение настоящего и прошлого.
И еще. На днях прочитал на сайте вашей газеты объявление о конкурсе имени Джеймса Мейса. Я бы счел за честь участвовать в этом конкурсе. Для оформления заявки на конкурс необходимо послать статью с подтверждением. Но нужно ли делать это, если статья («О дружбе и много еще о чем», «День» от 28 апреля с.г.) была напечатана на страницах вашей газеты? Насколько я понял, эта предлагаемая статья не может быть учтена, так как, даже если она и будет напечатана, то не будет необходимого срока в три месяца после опубликования. Так ли это?
10 Сайт Архивы России 2001—2009
11 Цитаты взяты из работы Макса Вебера «Объективность познания в области социальных наук и социальной политики». Интернет-издание.
12 См. В. Ищенко Голодомор — дорога жизни, 16 апреля 2007, Портал гражданской журналистики. Интернет-издание ХайВей.
13 Приведены определения нации по М. Веберу и У. Коннору. См. Д. Ранкур-Лаферьер Россия и русские изд. Ладомир, 2003, стр. 37.
14 Урс Альтерматт Этнонационализм в Европе, М, 2002, стр.53
15 Там же, стр. 110.
16 Там же, стр.27.
17 Р. Пайпс Россия при старом режиме, стр. 41.
18 М. Вебер «Объективность познания в области социальных наук и социальной политики». Интернет-издание.
19 Ричард Пайпс (Richard Pipes), «Бегство от свободы: что думают, и чего хотят россияне» 1 июня 2004 (Foreign Affairs, США). Данную статью можно найти на сайте ИноСМИ.ru
20 З. Бжезинский Россия превратится в пустое место, если не откажется от имперских амбиций Сайт NEWSru.com от 30.10.2008.
