За этот год ответственность и вина за произошедшее перекладывалась с плеч на плечи, выдвигалась масса предположений. Газеты писали, что в небе кто-то видел самолет какого-то высокого чиновника, что даже НЛО могло стать причиной трагедии…А на последней пресс-конференции во Львове прозвучала мысль, что виной стало стечение множества трагических обстоятельств. Может ли это означать, что никто так и не ответит за смерть такого значительного количества граждан Украины, за изломанные судьбы, за страх в сердцах людей, которые, приходя на подобные праздники и глядя в небо, еще долго будут видеть смертоносный истребитель СУ-27, что врезался тогда в толпу львовян. А вдруг опять упадет?..
Совсем недавно над Москвой в праздничном небе тоже парили СУ-27. И словно доказывая чью-то правоту (или неправоту), делали косые петли с поворотом влево. Именно такие, какие дерзнул сделать украинский пилот в день скнылiвской катастрофы. Как поговаривают, в первый раз в жизни, ибо до этого всегда крутил петлю вправо. (Какая вроде бы мелочь!) Тогда, 27-го июля 2002-го года, празднуя круглую дату создания 14-го авиационного корпуса, его командующему Сергею Онищенко захотелось задействовать в авиашоу именно сложные боевые самолеты СУ-27 и МиГ-29, и чтобы их полет был обязательно красочным и техничным. Что ж, во всех цивилизованных странах для демонстрации возможностей летной техники, для показательных выступлений созданы специальные подразделения. Хотя, нужно сказать, что это довольно дорогое удовольствие и сегодня не всем державам по плечу, ибо машины тщательно готовятся, пилоты систематически должны тренироваться, чтобы потом привычно, доходя до автоматизма проделывать то, что для других станет кратким и редкостным зрелищем. В Америке для подобных мероприятий существуют «Голубые ангелы», в России «Русские витязи», у нас на Украине — «Украинские соколы». Бывший главнокомандующий ВВС Виктор Стрельников дал команду откомандировать таких пилотов во Львов на празднество.
В день проведения авиашоу на трибуне стояли высокие военные чиновники, и можно предположить, они догадывались, что украинским военным летным подразделениям явно не хватает горючего, что боевые самолеты простаивают, а летчики крайне редко поднимаются в небо. И в таких условиях любые показательные полеты становятся опасными для зрителей. Конечно, такой ас, как Топонар начал летать еще во времена существования СССР, когда горючего было море разливанное. Но сейчас ситуация изменилась, и он на СУ-27 в 2000 году налетал всего 4 часа 30 минут, в 2001 — 0 часов, а в 2002 — 9 часов 30 минут. Хотя обязательная норма для пилотов такого класса (к примеру, в Западной Европе) отлетать 2 00- 300 часов в течение года. Даже гражданские летчики считают потерей квалификации присутствие в небе менее 25 часов ежемесячно. Можно привести еще одно требование — для показательных выступлений в Ле-Бурже: пилот обязан пройти тренировочный полет именно над названным летным полем. Естественно, что украинские летчики не имели никакой практической привязки к небу над Скныливом. Им было приказано, и они полетели…
Как теперь это все объяснять Зинаиде Константиновне Рудь, которая в тот день проводила на летное поле двоих сыновей и внука? Младший сын, двадцатичетырехлетний Александр, только что получил диплом врача и вместе с двумя своими университетскими товарищами решил посмотреть показательные полеты. Они как учились вместе, проводя праздники и будни, так и погибли все втроем в одночасье, на глазах у старшего сына Валерия и внука Юры. С тех пор Валерий каждый день ездит на кладбище. И нет того дня, чтобы не плакали отец и мать. Полковник Рудь признается жене, что каждый раз, когда входит в аудиторию (он работает на военной кафедре), не может отогнать от себя мысль, что где-то здесь сидит и слушает лекцию его сын. И такая боль охватывает, такое отчаяние, что жить невмоготу. Легче становится лишь когда берет внука на руки.
Хотя кое-кто может позавидовать и семье Рудь. Потому что на то смертное, роковое поле пошли и дети, и внуки. И все там погибли. Остались стоять только что построенные для молодоженов дома. Прочные, новенькие, красивые, но теперь уже такие бесполезные… Судьба словно посмеялась. Она собрала на том поле самых любимых, удачливых, востребованных жизнью. Самых необходимых. Или это только так кажется? Потому что только когда теряешь, осознаешь истинную цену утраты. И выходит, что мы все кому-то нужны и любимы единственной и последней любовью. Жаль только, что редко об этом говорим.
В одной из львовских многоэтажек появились с того дня два молодых вдовца-соседа с маленькими детьми на руках — какие деньги могут им заменить любимых женщин, какими деньгами можно восполнить материнскую любовь? Ведь многие оставшиеся дети так малы, что лица матерей будут знать только по фотографиям. Я недаром заговорила о деньгах, потому что государство действительно в этом случае побеспокоилось о потерпевших, выделив 20 млн. гривен. Но на персональные счета переводились значительные суммы как от государственных социальных служб, так и от частных лиц, причем в гривнях, долларах, евро и даже форинтах. Люди отсылали иногда частичку своих скудных пенсий. Так хотелось им поддержать тех, кто столкнулся с несчастьем.
То есть мы в значительно большей степени, чем казалось, зависим друг от друга, и сильнее, чем думалось, нуждаемся во взаимной поддержке.
Так говорят психологи, но острее всего это чувствуют поэты. Ирина Голоско, львовский бард, пошла на летное поле со своими пятью детьми и вроде бы пострадала не очень сильно (как это ни кощунственно звучит), — кто «отделался» амбулаторным, кто стационарным лечением. Но шок от увиденного пережил каждый ребенок. «Теперь я каждое утро молюсь, что все мы живы, что никто из нас не стал инвалидом.» И в песнях Иры появилась какая-то пронзительно звучащая струна, выразить которую можно на примитивном уровне так: мир наш раним, и сохранить его мы можем только нашей добротой.
Без доброты и сострадания трудно будет жить Наталье Малых. Она еле выкарабкалась (40 дней в коме) и теперь заново учится говорить и ходить. Наталье купили автомобиль, она подумывает о приобретении собственной квартиры. Но, к сожалению, без посторонней помощи она не сможет обходиться уже никогда, так что семья сестры стала ее опорой. Оптимист по натуре, она благодарит Бога за каждый прожитый день. Что-то подобное можно сказать и о Надежде Ковбак.
А Игорь Владимирович Тарабаев накрыл собственным телом внучку, и тем самым спас ей жизнь. Они пошли посмотреть авиашоу почти что всей большой семьей. Старшему брату жены разорвало таз, раздроблен тазобедренный сустав и у Игоря Владимировича. Шансов, что Тарабаев выживет, не давал никто из врачей, полтора месяца он был без сознания. Потом его перевезли в Донецк к профессору Лобанову. По каким-то причинам деньги из Львова для проведения операции долго не пересылались, и дело сдвинулось, лишь когда позвонили Евгению Марчуку, председателю Государственной комиссии по расследованию последствий Скныливской катастрофы. Вообще Тарабаев встретил на своем пути немало хороших людей. Но с особой теплотой он говорит о Нине Карпачевой, Уполномоченной Верховной Рады Украины по правам человека : «Я такой светлой, искренней личности, думаю, не встречал прежде никогда. Она за всех переживает, всем старается помочь».
Семьи, пострадавшие от Скныливской катастрофы, добиваются особого статуса, поэтому объединились, создав свою общественную организацию. Статус этот может быть, по их мнению, приравнен к чернобыльскому. Что это даст? Хотя бы льготы при оплате коммунальных счетов, к тому же в первые месяцы инвалидам обещали пенсии в размере не 160 гривен, а на уровне прожиточного минимума. Попробуй мужику, который еще вчера подковы гнул, после трагического шоу содержать семью на такие гроши, которых хватает лишь на оплату за свет да газ…
На состоявшемся недавно собрании участники Скныливской трагедии обсуждали свои проблемы 5 часов. Находиться среди них человеку постороннему было весьма проблематично. Обреветься можно было вконец. Хотя эти люди держались стойко. И я еще раз убедилась, что вести себя достойно, когда судьба благоприятствует, все-таки легче, чем когда судьба враждебна. Хотя Ларошфуко говорил об обратном. На деле же, когда тебя испытывают на излом, сложнее думать о приличиях и морали…Как сложно при виде больших денег не возжелать их. Люди всегда остаются людьми, и судятся бабушки-дедушки за сироту с немалым приданным. Хотя, наверное, было бы правильнее вообще не касаться его денег и сообща дотянуть пацана до сознательного возраста.
Но об этом не шла речь на собрании, поднимались здесь совсем не спорные, а вполне понятные вопросы — кто и как распорядится деньгами, которые лежат в банке на замороженном волютном счету? Почему из 543-х потерпевших, которые и в больницах отлежали, и чувствуют себя скверно, только 10 признаны инвалидами первой группы.
Возглавил общественную организацию «Скныливская трагедия» Степан Козак, потерявший на летном поле взрослого сына. Последние дни Степан Николаевич спит не более трех часов в сутки. Ему хочется завершить обещанное, то, что он считает необходимым сделать к первой годовщине трагедии. А именно — на территории летного поля закончить строительство каплицы Всех Святых украинского народа, на Голосковском кладбище в селе Брюховичи соорудить памятник неопознанным жертвам трагедии. На месте падения самолета возвести Сегмент памяти — памятник всем, кто погиб в авиакатастрофе. Если бы не благотворительные средства, то сделать все это вряд ли удалось бы. Многие люди начинали работу под честное слово Степана Козака. 600 квадратных метров полированных деталей были сделаны открытым акционерным обществом «Коростеньский гранитный карьер» именно так, без предоплаты и бумажной волокиты. Есть в задумках еще один план — смонтировать документальный фильм о трагедии, которая в единый миг перевернула жизни стольких людей. Правда, все опять же упирается в средства.
— Но деньги деньгами, о них говорить не хочется, — подчеркивает Степан Козак, — мы добиваемся главного: чтобы были наказаны, и наказаны справедливо, все виновные, чтобы суд проходил открыто и не где-нибудь в Сумах или Черкассах, а именно во Львове, где трагедия произошла. Я веду речь о чем-то из ряда вон выходящем? Об обычном возмездии, которое должно всегда торжествовать в государстве, которое так долго отстаивало свою независимость. Особенно, если речь идет о гибели детей. Разве есть у нас что-нибудь дороже?
