Вчера оба кандидата посетили Харьков. Крайне важный, надо сказать, и для Виктора Ющенко, и для Виктора Януковича регион. Особенно в условиях «посыпавшегося» админресурса. Виктор Ющенко сделал упор на установление контакта с восточноукраинским промышленным директоратом. Выступая на встрече с сотрудниками танкового завода им. Малышева, он сказал о том, что в первую очередь «государство должно стать эффективным заказчиком военной продукции». Виктор Янукович встречался с местными чиновниками и журналистами, продолжая разрабатывать оппозиционную нишу. В очередной раз посетовав на Президента Кучму, он добавил новый акцент в свою риторику. «Мы должны думать, как строить наше будущее, и это будет объединять нас, всех людей всех национальностей и религий», — сказал В.Янукович. По его словам, люди надели оранжевые ленточки в знак протеста против политики прежней власти. «Но мы не возражаем против их протеста, мы согласны с ними, и мы приглашаем строить наше будущее, и каждому найдется место», — сказал он
Украина, полгода назад упоминавшаяся в глобальных СМИ только в «еврососедском» и иракском контекстах, на сегодняшний день стала не только ключевой темой глобального медийного поля, но и объектом активного внимания, ресурсного и сценарного влияния извне. Повышенная внешнеполитическая активность основных глобальных и региональных актеров на протяжении двух поствыборных недель дает основания говорить, что Украина сконцентрировала на себе всю разновекторность геополитических ставок и противоречивость развития постсоветского региона.
Эта противоречивость заключается в противостоянии двух основных постсоветских трендов развития последних лет. Первоначальное движение постсоветских стран «от Москвы» сменилось реинтеграцией, с одной стороны, и европейской (или евроатлантической) интеграцией — с другой. Постсоветская практика показывает, что движение государств «на Запад» неразрывно связано с процессом смены элит. В то же время государства с консервирующимися элитами в большей степени ориентированы на постсоветскую реинтеграцию и включение в российское поле легитимности. В некоторых случаях это направление уравновешивается стратегическим партнерством или режимом особых отношений с США. Учитывая статус Украины, ее важность и влияние на постсоветском пространстве, окончание (или стабилизация) украинского поствыборного процесса будет отправной точкой и для российских постсоветских сценариев.
Украина пребывает в состоянии системного политического кризиса, неразрывно связанного с ее геополитическим и цивилизационным выбором. В этих условиях уже можно с определенной долей уверенности вести речь о геополитических проигравших, но пока нет возможности однозначно говорить о геополитических победителях. Другой не менее важный момент состоит в том, что внешнеполитическое наполнение поствыборного политического процесса в Украине уже сейчас отчетливо обозначило глобальные противоречия, сконцентрированные на постсоветском пространстве. Гораздо яснее теперь выглядят не только основные мотивации действий глобальных игроков здесь, но и возможные варианты новой системы геополитических балансов. Эта система неизбежно сформируется после завершения украинского поствыборного процесса. Кроме того, украинские технологии «революционно-конституционного» или «революционно-судебного» процесса, безусловно, сформируют новые обновленческие модели на постсоветском пространстве. По большому счету, если смена элит в Украине все же состоится (даже принимая во внимание большую вероятность сепаратных вариантов), можно будет говорить не только об усилении неоднородности постсоветского пространства, но и о формировании своеобразного паритета реинтеграционного постсоветского и прозападного трендов в регионе.
ИГРА «НА УДЕРЖАНИЕ»
Формат и уровень геополитического участия России в украинском поствыборном сценарии позволяет говорить о том, что хронологические рамки российского плана действий ограничивались двадцать первым (максимум двадцать четвертым) ноября. Грубо говоря, именно до этого периода были «расписаны» и скоординированы варианты действий. Если на протяжении начальной фазы кампании (по крайней мере, визуально) Россия «держала дистанцию», то на финишной прямой ее позиция уже серьезно и часто шла в разрез с украинской внутриполитической конъюнктурой. Несмотря на это, в действиях Кремля просматривался пусть и затратный, но все же продуманный сценарий.
Несистемные действия России на данном этапе свидетельствуют о том, что с 21 ноября ситуация развивалась уже вне рамок потенциальных российских сценариев. Безусловно, времени для поиска адекватных ответов в таких условиях у России, по большому счету, просто не было. Однако времени было достаточно для того, чтобы сориентироваться в ситуации и сыграть на символическом дистанцировании и формальном примиренческом участии.
Результатом могло бы стать полноценное включение (а не контручастие) России в украинский сценарий и полноценные геополитические дивиденды. Сейчас же речь скорее идет о поиске вариантов точечного давления, которое, однако, уже не является стратегическим.
Геополитические неудачи России уже становятся угрожающей тенденцией. В этом смысле показательным был грузинский сценарий годичной давности, отыгранный Москвой в аналогичных экстремальных условиях. Подобная ситуация в тех или иных формах может воспроизводиться и в Украине. Перманентное «усиление» российской позиции в течение поствыборного процесса на самом деле было поэтапной сдачей имеющихся и потенциальных украинских плацдармов. Кроме того, эти всплески геополитической активности синхронизировались с ключевыми кризисными пиками поствыборного сценария. Речь идет о поспешном объявлении результатов ЦИК, «северодонецком съезде», «юго-восточном проекте» и новом сценарии перевыборов.
Каждый такой пик означал дальнейшее выпадение России из украинского контекста. Поэтому главная проблема, мешающая России адекватно и полноценно вписаться в оформляющийся новый расклад сил на постсоветском пространстве, состоит на сегодняшний день даже не в однобокости российской ставки или проигрыше этой ставки. Речь скорее нужно вести о комплексном кризисе постсоветской политики Кремля. Основная причина потенциального кризиса состоит в том, что несущей конструкцией инициированной Москвой постсоветской реинтеграции была и на сегодняшний день остается логика «удержания». «Смена власти означает потерю постсоветского государства-партнера» — примерно так выглядит общая установка Кремля в отношении постсоветского пространства.
Поэтому и нынешняя российская политика сосредоточена на ставке в пользу проигрышного консервирующего и квазилегитимного сценария. Вполне очевидно, что жизнеспособность российского «проекта Украина» была бы практически невозможной без монополии Москвы на обеспечение международной легитимности Украины, мягкой (а возможно, и жесткой) евразийской изоляции Киева и геополитического патроната России.
Возможно, при таком сценарии ставка была бы сделана на свои энергетические каналы для контактов с Европой — в частности, на Берлин и Париж. На этом направлении Россия концентрирует дипломатические усилия и в нынешних условиях. Определенным успехом может считаться тот факт, что Берлин (принявший роль пассивного лоббиста российских позиций, касающихся Украины) и Париж в некоторой степени смягчают жесткую позицию Евросоюза. Поэтому для России сейчас важнее всего то, в какую сторону качнется этот староевропейский маятник. От этого зависит как уровень и формат российско-европейского диалога, так и уровень участия Москвы в создании украинского сценария.
ПАТРОНАТ
Позицию Вашингтона, несмотря на ее визуальную жесткость, в практической плоскости можно расценивать как «полуактивную». Стоит отметить, что пока ни Джордж Буш, ни его представители не предприняли однозначных и резких шагов, выходящих за рамки оживившегося перед выборами американо-российского антитеррористического диалога. С другой стороны, в первые дни позиция Запада по поводу результатов украинских выборов выглядела консолидированной и категоричной именно благодаря Вашингтону.
Складывается впечатление, что Соединенные Штаты сейчас играют по схеме «двойной передачи полномочий»: с одной стороны, они дают определенный карт- бланш старой Европе, с другой стороны, делегируют активные полномочия Европе молодой — в данном случае Польше. Судя по всему, в подобной роли есть и собственная заинтересованность Варшавы, получившей определенный карт-бланш на активную восточноевропейскую политику. Нельзя исключать того, что Польша (вместе с государствами Балтии) рассматривается сейчас в качестве одного из «гарантов восточноевропейской стабильности». Этот балто-славянский региональный проект (или «балто-славянский пояс»), судя по всему, предполагает включение в региональную игру государств Балтии и обновленной Украины.
Выстраивая подобную систему балансов, Соединенные Штаты, связанные антитеррористическим сотрудничеством с Россией и иракским миротворческим участием — с украинскими элитами, в складывающейся ситуации пытаются занять позицию надконфликтной силы. Глобальные акценты конфликта смещаются в российско-европейскую плоскость, а поиск новых балансов постепенно смещается на континентальный (европейский) уровень. Однако, делегируя культурно-гуманитарные и отчасти политические полномочия старой Евстал гуманитарным сигналом для Европы. Европейский страх «потери Украины» воплотился в осмысленных действиях лишь после того, как Украина явно продемонстрировала колоссальное несоответствие гражданской позиции общества и позиции своих правящих элит. Пожалуй, впервые фактор общих демократических ценностей стал ключевым в украино-европейских отношениях. Именно «общий ценностный круг» и стал отправным ропе, США оставляют за собой контрольный пакет влияния на формирование конфигураций восточноевропейской безопасности, осуществляя его при помощи активных «молодых европейцев».
«НЕЕДИНЫЙ» ЕВРОСОЮЗ
Жесткая «антифальсификационная» позиция США была вполне ожидаемой. В то же время, мало кто мог ожидать подобной активизации Евросоюза. Европа вступила в активную игру в украинских выборах в тот момент, когда очертания вырисовывающейся ситуации были практически непрогнозируемы для России.
Очевидно, что беспрецедентная массовость активного политического участия украинцев с одной стороны, и гражданско- конституционный формат начавшейся смены элит — с другой, моментом, от которого отталкивалась в своих действиях официальная Европа.
С другой стороны, в европейской позиции уже на сегодняшний день более или менее четко просматриваются три основных направления: официальная жесткая позиция Брюсселя, умеренная «смягчающая» позиция старой Европы и активная деятельная позиция Европы молодой. В этой связи не следует забывать о газовом российско-европейском факторе. Европейская энергетика на сегодняшний день заинтересована, прежде всего, в технологической и функциональной (газо- и нефтетранзитной) стабильности Украины. Такая стабильность во многом замкнута как раз на нынешних властных элитах Украины. Этот фактор неизбежно будет влиять на общеевропейскую позицию.
ПОСТСОВЕТСКОЕ ПРОСТРАНСТВО ПОСЛЕ 2004 ГОДА
Украинские события уже сейчас имеют серьезный «революционный» резонанс на постсоветском пространстве. С другой стороны, Украина вряд ли будет «экспортером революции». Скорее, стоит говорить об «экспорте» обновленческих смыслов и моделей. Поэтому реализация украинского демократического сценария (в полном или усеченном варианте) неизбежно станет отправной точкой в пересмотре Кремлем если не приоритетов, то, по крайней мере, стилистики внешней политики.
Ключевыми для постсоветского пространства были и остаются российско-украинские отношения, и очень многое будет зависеть от того, как изменится их формат. В этом смысле очень важно, что выберет Россия: либо удержание своей постсоветской культурно-гуманитарной гегемонии при помощи концентрации усилий на тех направлениях, где подобная стилистика геополитического поведения дает практические результаты и «прямые» геоэкономические дивиденды, либо прагматическую (экономическую) интеграционную платформу — то есть, какой модели отдаст предпочтение Кремль в выстраивании диалога с постсоветским соседом, выходящим из ее ценностно-гуманитарной и политической орбиты. От этого во многом зависит и судьба постсоветского пространства, и уровень включенности России в общий глобальный контекст, и реализация ее лидерского потенциала в региональном и глобальном смысле.
На сегодняшний день Россия проиграла политически, скорее всего, можно вести речь и о ее культурно-гуманитарном проигрыше. Но вряд ли можно говорить о том, что Кремль уже проиграл экономически: россияне в течение последнего времени не раз становились объектами вытеснения новым украинским бизнесом из приватизационного процесса. В более либеральных и прозрачных схемах Россия, по идее, имеет гораздо больше возможностей для доступа и на украинский рынок, и к процессу приватизации. Однако получить выигрыши от возможной либерализации украинской экономики, Россия сможет, лишь работая в рамках новых более прозрачных правил игры, которые, скорее всего, будет развивать в новых условиях Украина. В таком случае, сотрудничество будет в большей степени экономическим, политическая (и геополитическая) составляющие этих отношений, вероятнее всего, будут ослаблены.
В то же время Россия, безусловно, не откажется от влияния на будущие украинские политические сценарии. В этом смысле открытыми остаются следующие вопросы. Вопрос об инструментах этого влияния — само собой разумеется, его реализация невозможна без создания «агентов влияния». Важно, будут ли эти агенты и схемы, в которых они действуют, «теневыми», либо Россия включится в цивилизованный контекст лоббирования своих национальных интересов. Второе предполагает создание пророссийских политических групп, «российских партий» и т.д. От того, какие ответы даст Кремль на эти вопросы, напрямую зависит, будет ли российское влияние гармоничным и комплексным, либо непрозрачным и «точечным». В этом смысле парламентские выборы 2006 года будут не менее показательными, чем ближайшие поствыборные встречные шаги с обеих сторон.
