Разные направления политических процессов в России и Украине высвечивают общую для двух стран проблему — «роль личности в истории». Если российская элита исполнила эту роль в путинском варианте, то украинская, похоже, такую возможность «прозевала». Теперь, очевидно, наш шанс состоит в построении системы, которая обезопасит общество и государство от личностей, рейтингов, имиджей и т.п. в будущем. В связи с этим, важно обратить внимание на последние политические события в России, связанные с новыми кадровыми назначениями в путинском политическом руководстве. За возможной рутинностью, узким прагматизмом и доминированием тактики, в этих назначениях можно увидеть и крупный долговременный масштаб тех политических изменений, которые сегодня намечаются в путинской России. Актуальна также сравнительная экспертиза российско-украинских вариантов дальнейшей политической реформации.
РОССИЯ: ЛИЧНОСТНОЕ ОБЕЗЛИЧИВАНИЕ
И для Украины, и для России, как собственно и для многих постсоветских стран, в течении переходного политического режима 1990-х годов очевидно обнаружились следующие основные проблемы. Это, прежде всего, слабость государства, системы исполнительной власти и всеобъемлющий управленческий кризис. Для постсоветского государства характерно следующее противоречие: слабые государства (слабое административное управление, низкая управленческая дисциплина, налоговая неразбериха и т.д.) сочетаются с сильным государственным аппаратом. Поэтому и постсоветская демократия часто обнаруживала себя именно как «безгосударственная демократия», в которой доминируют электоральные политические квазипартийные институты. В тоже время существует дефицит сильных нормативных конституционных ресурсов именно государственной власти, без этих ресурсов сложно консолидировать нацию, территорию и в целом государственный и политический аппарат.
Вторая проблема — это так называемый «производственный центризм» общества как наследие советского структурного принципа построения государства. Выражением этого «производственного центризма» является доминирование отраслевых и региональных форм легитимации, характерных для советского производственного социализма. В наследие от этого нам достались корпоратизация управления, в том числе и политического, слабость организационных интересов, основанных на идее и политических платформах (партии), доминирование естественных монополистов со стороны отраслевых и региональных элит. В целом это формировало особую квазипартийность и появление в постсоветских элитах тех бизнес-политических групп, которые стали называться «олигархическими».
Третья проблема — слабовыраженность политических функций института президентства. Наличие эксклюзивных административно-кадровых и законодательных (право вето, внесение законопроектов) полномочий не компенсирует слабость президентской власти по части политических функций, будь-то публичное политическое воздействие на партийные процессы или форма влияния на парламент.
Четвертая проблема — это постоянно присутствующая в качестве значимого фона постсоветской политики дилемма лидерства. Дилемму лидерства можно сформулировать следующим образом: потребность элит в сильном лидере сочетается с угрозой для нее, исходящей от такого лидера. Поэтому решение этой дилеммы часто происходило через выработку патронажно-клиентских связей внутри элит и внедрение системы «сдержек и противовесов» внутри самой исполнительной власти. Такая система получила наибольшее распространение в середине 1990-х годов в России во время ельцинского правления, которое сопровождалось различными кадровыми «рокировочками» и другими кадровыми «загогулинами» Бориса Николаевича.
В связи с этим, посмотрим, что могут означать кадровые изменения с точки зрения дальнейшей эволюции политической России. Во-первых, кадровые назначения и ряд других изменений в расстановке политических сил свидетельствуют о сдвигах в сторону чисто президентской системы в российском варианте: при сохранении конституционных норм парламентского вотума недоверия правительству и контрнорм роспуска парламента президентом. Последнее является парламентской формой «сдержек и противовесов» власти. Во-вторых, кадровые административные и законодательные полномочия президента в ходе последних изменений, очевидно, дополняются специфически политическими инструментами власти, не обязательно прописываемыми в Конституции. (Напомним, что собственно политические полномочия — право роспуска парламента в случае трехкратного неутверждения кандидатуры премьер-министра или в случае вотума недоверия правительству — российский президент, в отличие от украинского, имеет). Следующий момент — новый министр обороны, министр внутренних дел и ряд других кадровых новаций — это политические назначенцы Путина, что свидетельствует о политизации, но не партизации российской исполнительной власти. По сути, формируется политическая верхушка российского правящего класса, которая принимает стратегические государственные решения. Возникает своеобразная президентская политическая надстройка над государственно-аппаратным базисом, «верхний» партийный слой правящего класса. Это политические непрофессиональные (хотя являются выходцами из профессиональных элит), кроме, пожалуй, Грызлова, президентские политические министры. Рычаги управления переносятся в правительство. Но Кабинет становится президентским, премьер-министр становится техническим экспертным премьером, первым министром президентского кабинета. Важно обратить внимание на изящность «технизации» премьер-министра: снизу — через политический контроль над президентскими и полупрезидентскими фракциями парламентской оппозиции, сверху — новая политическая кадровая надстройка, перехватывающая традиционную постсоветскую роль у администрации президента, сбоку — политические министры и т.д. Премьер-министр становится фактически исполнительным вице-президентом, что характерно для латиноамериканских моделей президентства. Президент — политический глава Кабинета, премьер-министр — исполнительный глава. Тем самым в целом преодолевается постсоветский вариант разделения властей внутри исполнительной власти: между президентом и премьер-министром, между АП и Кабмином и т.д. Политические назначения призваны усилить политическое руководство отраслевыми министерствами и агентствами, а также отраслевыми корпорациями. И здесь существует парадокс, заключающийся в том, что повышение функциональности института президентства и исполнительной власти происходит через повышение персональных факторов власти, через усиление персональной политической роли как президента, так и его политических назначенцев. В ряде назначений можно увидеть намек на партизацию власти, но эта партизация осуществляется под президентским контролем, и назначение Грызлова (лидера думской фракции «Единство» министром МВД) — это подчеркивание того, что главное не личность — а функция. Плюс, конечно же, хороший карьерный стимул для членов пропрезидентской фракции. Партии пока призваны сыграть роль «приводных ремней» вместо инструментов эгоистической политики, характерной для партий на начальном этапе посткоммунистического перехода. Президентская партия или фракция, которая вмонтируется в реальную власть в государстве, по сути формирует своеобразный «партийный зонтик» за административной системой. При чем, в связи с новой политической ролью министра формируется двухъярусная система министерского исполнения. Первый верхний ярус — это политический министр, задача которого — политические реформы и изменения данного ведомства. И второй ярус — профессионально экспертный — это выполнение функций текущего администрирования.
Таким образом, мы можем говорить, что режим постсоветского разделения властей переводится в систему функционального единства власти под институт президентства. Личностные элементы политики через персону президента переходят в функциональные механизмы осуществления власти и политики в целом.
УКРАИНА: ВМЕСТО ПОБЕДЫ ОДНОГО — СИСТЕМА ДЛЯ ВСЕХ
Конечно же, сразу возникает вопрос: насколько такой вариант приемлем для модели политического реформирования в Украине, особенно в свете последних событий? Прежде всего, надо обратить внимание на особенности украинской политической сцены, которые находились вне контекста последних скандальных событий. Важное отличие от России в украинской политике заключается в том, что украинские политические актеры, и прежде всего, так называемые олигархи, проводили более диверсифицированную стратегию своего политического выживания и развития, чем это было характерно для российского соответствующего слоя политической элиты. Они вкладывали в СМИ, в партии, регионы, гражданские объединения, что дало мощный стимул формированию новой партийности и появлению более-менее сильных нелевых политических партий. Грубо говоря, путинские реформы смогли преодолеть корпоративизм, политизировать и функционализировать исполнительную власть во многом потому, что российский бизнес- слой проводил более одномерную политическую стратегию, связанную с более неформальным политическим лоббированием на уровне власти или вкладыванием в СМИ, не имея той постоянно девствующей политической площадки, которую имеют многие элиты в Украине. Украинские бизнес- элиты «вложились» в партии, предпочитая не раздельное влияние, а публичную политическую активность и многомерную деятельность согласно действующим легитимным политическим институтам. Важный момент, отличающий украинскую политику — в том, что концентрация политических элит в парламенте уже изначально персонализировала украинскую политику. Поэтому выстроить сегодня политические реформы под персональную политическую систему, будь-то нынешний Президент, премьер-министр, глава Верховной Рады, будет очень трудно, если вообще возможно. Реформа политической системы в Украине должна быть более институционализирована, опираться не на персоналии, а затем на последующую «систематизацию» исполнительной власти, а должна учитывать различные интересы целого ряда политических игроков, наличие нескольких политических площадок, интересы многих заинтересованных сторон, которые необходимо будет учесть. Разумеется, с учетом переговорной силы той или иной стороны. Иначе говоря, украинская политическая сцена имеет большую размерность, чем на одну или несколько персон. Здесь, кстати, содержится шанс на переход к позитивно конкурентной политике.
Важен еще один момент: последние события сформировали некоторую патовость между различными политическими силами. Патовость этих событий стимулирует компромиссность перехода, договорные формы демократизации. В этой связи важно, чтобы варианты согласованных механизмов политического реформирования сопровождались поиском оптимального баланса кадрово-административных, политических и законодательных полномочий украинского института президентства. Для того, чтобы устранить дефицит именно политического влияния института президентства на политический процесс в государстве, необходимо ставить вопрос не только о нормативных полномочиях роспуска парламента в случае выражения вотума недоверия со стороны парламента Кабинету Министров или при ряде других условий. Важно также выстроить более политически управляемый со стороны Президента процесс развития украинской партийности. Очевидно, что путь к усилению политических полномочий президентства лежит в формировании уже проступающей сегодня пропрезидентской коалиции политических партий и сил, в поиске более широких партийно-политических коалиций, которые стали бы политическим фундаментом института президентства в Украине. Понятно, что это требует тонких и продуманных шагов, без резких колебаний и изменений, в сторону выстраивания политической системы. Важно здесь, как и в целом в процессе политической реформации в Украине, обратить внимание на то, что в России, например, реформы осуществляются в прагматическом ключе, опираясь на разрешение конкретных проблем, в рамках многоходового процесса, когда важна не столько концепция, сколько поиск тенденций и их формализация.
Подводя итог, можно отметить, что сегодня вряд ли возможно применение российской модели политической реформации в Украине. Понятно, что российский опыт обусловлен стечением уникальных обстоятельств, специфических условий, главное из которых — совпадение электорального цикла и цикла смены политических элит, что мы вряд ли можем наблюдать в Украине. Российский вариант заложен в слабости автономных политических актеров и также в специфически российских вертикальных формах властвования, что обусловлено российскими политическими традициями. В Украине политическая реформация возможна в иных вариантах. Сложившиеся реалии требуют, чтобы функционализация и системность украинской политики осуществлялись в менее персонализованных формах, при большем участии различных политических сил и сторон, при большем влиянии автономных политических актеров, при набирающей силу политизации института президентства. Тогда можно рассчитывать на импульс не только для трансформации всей политической системы, но и для создания эффективного института президентства и для выстраивания эффективного демократического государства.
