Персонажи новой книги В. Неборака — книги и их авторы. Молодой львовянин (таким когда-то был и В. Неборак) переезжает в Киев, находит там себе соответствующее место работы, а кроме того, фиксирует свои мысли и наблюдения в форме свободных записей, но неожиданно исчезает. Папка с записями попадает в руки В. Неборака, и именно эта находка становится толчком к компоновке книги «А.Г. и другие вещи». Для любителей новой украинской литературы стыка тысячелетий. www.artvertep.dp.ua
Цирк — это когда весело, когда люди наслаждаются остроумием и экстравагантностью клоунов, часто попадая в непосредственные участники самой клоунады (разве вас никогда не втягивали в свой круг веселые клоуны!?). Но после цирка чувствуешь какое-то облегчение, ведь смех — это высвобождение, это возвращение в себя и толчок к, возможно, переоценке событий своей жизни. Но представьте иное: в цирк превратился литературный вечер, после которого не то что хочется вспоминать приятные остроты и легкость шуток, а плакать от того убожества и безвкусицы, которые имел возможность увидеть во время балаганчика. Писатель не является только «трибуном» или «рупором масс» — он является посредником между различными уровнями сознания, он из хаоса профанного язика (когда-то в этой самой темной хаосности обвиняли и Евгения Маланюка за его «Земную мадонну») создает свое космическое пространство, что и оправдывает пребывание человека на Земле. Ответственность за каждое слово, сказанное или написанное, сопровождает его на пути из времен проходящих во времена вечные. Именно поэтому Вергилий завещал сжечь «Энеиду», а Флобер неделями искал один эпитет — они чувствовали, что уже сказанного не исправить... Хорошо, может Флобер был не прав, но ведь если вы — выше, то дайте литературу тоже ВЫСШУЮ, а не дешевые трюки, словно перед читателем не писатель, а дикая обезьяна. Что, сегодня кто угодно может идти в цирк и выступать с собственными номерами? О нет, да ведь эти безграмотные и неофиты никогда не превзойдут обезьяну в очках!
Сегодняшняя ситуация напоминает какую-то сюрреалистическую картину: оси координат «беспредел — ответственность» разрушены, а их острые обломки переплелись, деформировались и напоминают растопыренные остроугольные мины времен Второй мировой.
Сказанное выше пришло в голову после литературного вечера, то есть действа, состоявшегося в Национальном университете «Киево-Могилянская академия».
Собственно представляли книгу В. Неборака «А.Г. и другие вещи (эссе, популярная критика, дискурс)», презентацию вел Александр Ирванец.
Автор применил прием вещания от имени другого: бумаги, которые были основанием для эссе, якобы были подписаны таинственным криптоним «А. Г.» Таким образом, А. Г. —это «истинный» автор. Слово «вещи» в заглавии не воспринимается как синоним «произведения», а скорее обозначает неживые предметы — и потому «автор» «А. Г.» является тоже лишь вещью, опредмеченной абсурдностью, генератором произвольных слов. Он отстраняется от «как бы», сказанного им (по терминологии В. Моренца). Имеем дело не просто с бартовской «смертью автора», а с кафкианским иссыханием автора до размера насекомого и превращением в вещь.
Эссе о Львове, которым открылся вечер, ярко проиллюстрировал состояние замешательства и неустроенности: кажется, что мир только что пережил большое переселение народов, из которых если не все, то во всяком случае добрая половина прошлась по Львову. Уровень писательства, поначалу немного озадачивающий (подобную озадаченность ощущает человек, который после морского побережья вмиг оказался на мелководье пруда), может быть объяснен только полной дезориентацией во времени- пространстве при условиях деформированных координат.
На вопросы из зала, чувствует ли В. Неборак ответственность за каждое оброненное слово во время писания, автор ответил, что не чувствует — она к нему приходит, когда книга уже вышла в печать. Даже процитированное потом изречение Горация не могло спасти от вывода, что в таких текстах временная протяженность культуры прерывается, ведь автор не чувствует ответственности, что сказанное сейчас будет завтра почвой для прорастания сказанного кем-то другим. Зачем писать, если не чувствуешь под собой глубины? Это лишь содействие обмелению мысли, и тогда (теперь Горация позволит себе процитировать автор этих строк): «После нас придет еще более гнусное отродье».
Стиль проведения презентации также очень показателен: он напоминал даже не «балаган», а самый обыкновенный балаганчик: А. Ирванец почему-то постоянно настаивал, чтобы Виктор Неборак встал с его хвоста! Шутовство, представленное здесь как надлежащее состояние художника, является на самом деле неестественным — это только хвостатый реликт тоталитарного времени, когда нужно было произносить лозунги «Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо!» и презирать бесхвостых. От этого хвоста — лишь один шаг к нэповским «Рогам и копытам»... Литература становится чем-то схожим с несмешной клоунадой, литературный процесс — с ареной цирка.
Убийственным было даже не действо, происходившее на арене (или на сцене). После презентации студенты имели возможность задать вопрос автору. Показательно, что вопросы аудитории были преимущественно сосредоточены именно в районе хвоста! Могилянцев интересовали не тайны писательского труда (они, наверное, почувствовали, что там их незачем искать), а «наиболее постыдный поступок юности автора».
Вопросы эти не просто показательны. Они полностью и молниеносно —за два хода — раскрывают все карты — все ценностные ориентиры «читательской» аудитории «больших и хвостатых» авторов. Организаторы забыли предупредить посетителей о дресс-коде: без хвоста вход запрещен!
Вечер засвидетельствовал, что кое-кто из бубабистов так и остался на уровне дешевой клоунады. Но я вовсе не против такого стиля и таких форматов. Речь идет не о литературном снобизме. В Соединенных Штатах развлекательность — элемент успеха. У нас, видите, сейчас тоже намного легче продать или «мыло», или то, что на 120 % слепили из дешевого гедонизма. Мы отвыкли от красивого и высокого. Ну назовите сегодня блестящих украинских (нет, не тех, что подтанцовывают Москве) режиссеров, актеров, писателей, певцов. Ну несколько десятков, дай Бог. И все…
Дело в том, что гедонизм был всегда, а о карнавале и нечего и говорить, правда, рядом была другая литература. И я, опять- таки, отнюдь не намереваюсь указать на какие-то неудачи или высмеять подобный стиль современных писателей. Но просто рядом с этим в нашей литературе нет высокого искусства. И речь идет даже не о классицистических стилях или, например, стиле Гончара или Загребельного. Просто рядом с развлекательным должна быть серьезная литература. Раньше писатели как- то умели это совмещать, ныне на новом карнавале граница якобы разрушена… Но хорошо ли это? Мне кажется, что современная литература, которая имеет право на существование, сползла до уровня какой-то такой, знаете, неискренности, паясничания, искусственного и агрессивного клана, референтной группы, где каждый приложил к лицу маску. И уже не знаешь, когда писатель пишет откровенно и искренне, а когда пишет, чтобы показать себя, такое вот нарцисстическое заигрывание в луже.
Нет у нас сегодня нового Гоголя? Не будет и писателей наподобие Фицжеральда или Фолкнера. Каждый из этих гигантов мог быть разным, но даже смеялись они красиво. А их литературные остроты — это уже искусство. Мы же почему-то разучились смеяться величественно. Смех, возвышающий и освобождающий от суетности, мы заменяем балаганом и кощунством. Человек, который пишет о Галичине, живущей в ауре волшебного мифа, высокого мифа, вдруг презентацию превращает в обезьянничанье. Но беспокоит не столько это, сколько тот факт, что у нас все обезьяноподобное. А из ничтожества не возникнет великая литература. Хотим или нет, но в каждой литературе должны быть гиганты. Вот в английской литературе Нобелевской премией в этом году наградили такого гиганта — Дорис Лессинг, писательницу глубоко философскую, сложную, касающуюся проблемы существования личности в условиях цивилизации, провоящую эксперименты по этике и истории, по их влиянию на человеческую психику. В Великобритании хватает паяцев, но есть и Гарольд Пинтер, есть Дорис Лессинг, есть Антония Бьятт. А у нас? С каждым годом гигантов чем дальше, тем меньше.
Приведу один факт: в 1983 году весь зал аплодировал Гончару за «Собор». А он сидел, белый, и хотел, чтобы никто его не видел. А некоторые современные литературные «мегастар» бросились очертя голову в партию, а потом прогрессивно чирикали, как воробьи, на ее руинах. Но еще и превращались в судей: Оксана Забужко, вступая в компартию, не здоровалась с Иваном Дзюбой из-за его письма... Но это так, к размышлению…
Ошеломительным фактом было то, что зал был почти заполнен молодежью. Хотя на презентациях книг Оксаны Луцишиной или Леонида Плюща, состоявшихся в течение предыдущей недели, студенчества было очень (!) немного — книги, создающие лицо литературы иного формата, были просто проигнорированы, могилянцы желают клоунады, а не искусства. Приапей вместо поэзии. Фарса вместо театра!
