Те же самые руки, которые завинчивали наши наручники,
теперь примирительно выставляют ладони:
«Не надо!.. Не надо ворошить прошлое!..
Кто старое помянет — тому глаз вон!»
Однако доканчивает пословица:
«А кто забудет — тому два!»
Александр СОЛЖЕНИЦЫН
Девятнадцать-девятнадцать — так выглядит год ее рождения. 1919 год. И еще одна девятка — день рождения. Февраль. По украински — «лютий»... крутень, криводоріг, казибрід. Еще «лютий», который приносит чрезвычайно тяжелые страдания, муки. Катерина родилась в лютому — и в жизни бывало по-лютому.
До Второй мировой семья Катерины — мать, отец и дети — жили в 60 км от Львова, вели натуральное хозяйство, сеяли и собирали свой хлеб. Хлеба было вдоволь — и труда вдоволь. Зато все свое, не заемное. Рано вставали, много работали, у каждого из детей сызмала — свои обязанности. Дружная, добрая, трудолюбивая семья. О ней люди говорили — зажиточная. До революции и до тотального государственного грабежа это слово произносили с уважением. А потом... Слово стало клеймом, иудиным знаком, по которому хватали и высылали самых лучших, самых умелых, самых толковых. Случилось это и с семьей Катерины Шевчик. Клевета, арест, высылка.
Отец умер от тифа еще до войны, в 1939-м, сестре Анне посчастливилось — вовремя уехала в Австрию, вышла там замуж. А вот брат из Германии, где жил и работал до войны, решил вернуться на родину. Здесь, на родине, и был расстрелян. Катерину советское государство схватило в 1947-м. Присудило «десятку» (какой там суд?) и отправило в Кемеровскую область. А в 1949 году в ссылку на Урал погнали и мать с тремя детьми. Без подробностей: все мы знаем про товарняки без окон, в которых везли депортированных. Чтобы никто из советских не знал, кого везут — скот или людей. Потом жили в бараке, и мы тоже все теперь знаем про тот жуткий барачный быт ссыльных. Мама вскоре умерла. Катерина, старшая в разрушенной семье, не весь «отмотала» срок, вышла на свободу по амнистии в 1955 году.
И сразу — на родину, во Львов, к друзьям. Жила на съемной квартире, устроилась работать на стеклозеркальный завод.
А потом в Одессу переехала. Жить было трудно, но помогало врожденное трудолюбие — никакой работы не чуралась. Стала работать дворником, и потому могла жить в однокомнатной коммуналке. Потом с боем добилась, чтобы разрешили приватизировать. Но и на этом мытарства не закончились. В один несчастливый день налетел мотоциклист, повредил Катерине ногу.
Когда умерла подруга, стала воспитывать ее сына и дочку. А теперь, под старость, родственники увезли Екатерину Ивановну к себе, в Крым.
Несколько лет она здесь, и сильно скучает по одесским своим ребятишкам. А они все не звонят и не звонят...
Вглядитесь в ее лицо на фото — светлое, правда? Она держит цветы. Рядом с ней — подруги, встретившие ссыльную в Одессе.
Прошла самое страшное — подлую неволю, но закалила и свой дух, и свое тело. Вся ее история выглядит как сплошное, неизбывное хождение по мукам. Судьба, которую не перепрыгнешь, которой не избежишь. Судьба, которая будто бы издевается над тобой: а это выдержишь? А это? А это?
И надо сказать, Катерина Шевчик точно знает, что это не ее личная тяжелая судьба, а карма всей громадной страны по имени Советский Союз. Карма страны, которой нет.
Именно потому все коросты и болячки этого огромного тела СССР, то есть все тюрьмы и лагеря слились для Катерины Ивановны в одно целое. Она называет его «Соловки». Так и говорит: «Коли я була на Соловках...». Подробностями не делится, но кое-что рассказывает. Как вохровцы били заключенных. Как украинцы работали с песнями — для поднятия духа. Гордится, что сидела с политическими: умные, говорит, женщины. «Ой, настраждалась я від цих Совєтів! Тепер молюся за всіх людей, прошу Бога, щоб все було гарно в Україні та щоб не було війни». Очистить Украину от бандитов и коммунистов — вот ее мечта.
Катерина не смотрит мыльные сериалы, всегда только новости. А когда в «Дне» найдет материал о Львове или об Одессе, очень радуется.
Милая старушка небольшого роста. Ухоженные руки. Светлые глаза, осторожный и проницательный взгляд. Цепкий. Глаза, которые все видят. С короткой стрижкой, седая, худенькая, аккуратная, она еще недавно приходила в библиотеку за «Днем», но теперь уже трудно ей спускаться и подниматься, ведь живет на пятом этаже. Когда прохожу мимо парадного, слышу из раскрытого ее окна новости на украинском языке.
Украшать себя обновами ко дню рождения ей уже не хочется. А вот цветы, оказывается, нужны. Молодые родственники, живущие в Исландии, заказывают для нее цветы. Здесь, в Крыму, ей их и доставляют. Розы, фрезии. Екатерина Ивановна довольна. И ей кажется, что это цветы из другой страны. «Смотри, — говорит, — цветы из Исландии. До сих пор стоят».
Родилась она в месяце, который называется «лютий». «Крутень», «криводоріг», «казибрід». А еще — зимобор. А еще — межень, то есть «межа» между зимой и весной...
