Моей бабушке Марии уже 84 года, ее память хранит немало интересного о прошлой жизни нашей семьи, о войне, раскулачивании, а еще — о появлении Киевского моря, ведь родом она из тех живописных мест, которые ныне уже, к сожалению, укрыла вода.
Я вспоминаю еще в детстве услышанные разговоры моих родных за семейным столом бабушки и дедушки — родителей моей мамы — Степана и Марии Ткаченко — и моих прабабушек Ульяны и Софии Козырь (родных сестер моей прабабушки Елены), расспрашиваю у бабушки об услышанном еще в детстве.
Дедушка Степан тоже часто рассказывал о своем детстве: как в три года остался без отца, как вынужден был с детства выпасать свиней, а еще — коровы, свиньи, овцы, кони и... земля. Семья деда Степана была большой, кроме деда, еще трое детей, все при работе, поэтому и получилось, что в школе он окончил только три класса. Семья деда жила на хуторе Тетеровск, в трех километрах от села Ротичи, где жила бабушка Мария. До революции на хуторе было около сорока хат, школы там своей не было, до нее надо было добираться на лодке, а зимой — ходить пешком по льду.
Как уже отмечалось, и хутор, и село Ротичи уже более полувека под водой из-за сооружения в 1963 году Киевского водохранилища. Сохранились только некоторые одиночные домики и дачи бывшей партийной верхушки, например — дача Петра Шелеста (бывшего первого секретаря ЦК КП Украины), к ней долгое время была приставлена охрана, даже уже во времена независимости ее охраняли, рассказывает бабушка.
После революции, по словам бабушки, у людей, которые умели хозяйствовать, забрали немало скота: овец, лошадей, большую часть земли, — оставив для хозяйства только 30 сотых земли и одну корову. Пропали в банках и деньги, так у дедушки моего деда Степана пропало около двух миллионов (так вспоминает моя бабушка), которые тот собирал едва ли не всю свою жизнь, выращивая на продажу скот. На мой вопрос, почему не вложили эти деньги в какое-то дело, бабушка ответила, что в селе тогда нечего было и купить. Жили за счет натурального хозяйства — ткали и пряли. Традиционно семьи были многодетными, но после того, как землю забрали, редко в какой семье решались иметь больше двух детей.
В 20 лет дедушка пошел служить в армию, где его застала Вторая мировая война, которая и изменила все будущие планы. Тяжелое ранение во время авианалета под Брестом (дееспособность искалеченной тогда осколком ноги так и не удалось восстановить до конца) не позволило деду продолжить войну, и его демобилизовали в Казахстан, где он осваивает профессию механика и учится вязать теплые вещи для фронта. Наверное, именно там он и научился плести всевозможные интересные игрушки из лозы и соломы, которыми меня радовал в детстве.
Дедушка был очень хозяйственный, по всему селу шла слава о нем как о хорошем мастере. Мастерил лодки, строил печи, дома, чинил автомобили, собственноручно построил свою пилораму и обрабатывал на ней дерево для строительства лодок, многому научил и внуков. Добрая память о моем деде до сих пор держится в нашем селе, хотя его уже нет больше 18 лет.
ПРАБАБУШКА УЛЬЯНА (ВТОРОЙ РЯД — ВТОРАЯ СЛЕВА). ГЕРМАНИЯ, ГОРОД ВЕЛС
Когда война закончилась, дедушке было уже 25 лет, он имел немало наград за войну, часть из которых у него потом украли. Рабочих рук не хватало, поэтому дед работал то на тракторе, то бухгалтером, а дальше — окончил в Киеве курсы механика и рулевого, начал водить катера. Как раз тогда он и женился на моей бабушке Марии, отец которой — Козырь Кирилл — был колхозным пасечником, а дядя — Григорий Козырь — иеромонахом в Успенском соборе Киево-Печерской лавры, проводил там службы.
По воспоминаниям бабушки, приезжая домой, прадед Григорий рассказывал о тяжелой работе монахов. Кроме ежедневных учебы и молитв, монахи обрабатывали землю, сами обеспечивали себе существование. Заработанные деньги сдавали в общую церковную казну, много из которых тоже пропало после революции. Интересно, что при Лавре тогда действовала столовая для беспризорных и нуждающихся, где могли отобедать и обычные путники. Мой прадед Кирилл рассказывал свой дочери (а моей бабушке), как, приезжая к брату в гости, останавливался в той столовой, обедал там.
Прадед Кирилл, наверное, хотел перенести хоть какую-то частицу Киева в свое родное село, поэтому именно из столицы он привез каштаны и посадил каштановую аллею, что было диковинкой для односельчан. Эти каштаны тогда были единственными в селе Ротичи. Рядом с домом прадед выкопал вместе с братьями пруд и посадил огромный сад, едва ли не самый большой в селе. Яблонь было настолько много, что односельчане даже приходили покупать яблоки. Трудно прадеду пришлось, когда ввели налог на плодовые деревья, но сад он так и не вырубил.
Прадед был достаточно предприимчив, все время что-то выдумывал. Вот мама вспоминала, как он, чтобы раздобыть шелка для шитья, купил шелкопрядов, и они сновали коконы по всему дому, а прадед кормил их листьями шелковицы. Потом он эти коконы сдал и получил за них настоящий натуральный шелк. А прабабушка Елена, когда белила хату, положила тот шелк в амбар, но кто-то его украл, что стало для семьи целой трагедией. А было это как раз перед войной, в 1939 году. А дед вынужден был поехать работать в Москву, куда его позвал наш родственник, скрывавшийся от советской власти из-за того, что его признали кулаком.
К прадеду Григорию в семье было особое уважение. Даже в советские времена его портрет в рясе висел у бабушки в рамке на стене. Когда Григорий по состоянию здоровья вынужден был вернуться в родное село, прадедушка Кирилл оборудовал ему для обитания и молитв отдельную комнату с выходом в сад, чтобы тот мог уединиться. Впоследствии дед Григорий стал проводить службу в Ротичах, но у него развился туберкулез костей. Врачи вынуждены были ампутировать ему ногу, но он продолжал ходить в церковь на протезе. Разумеется, то был не какой-то там современный протез, а обычная деревянная колодка, которую удобной не назовешь. Церковь была далеко, протез неудобный — и у прадеда Григория открылось венозное кровотечение на ноге. От потери крови он умер.
Надо сказать, что церковь в Ротичах, где отправлял службу Григорий Козырь, была одна на несколько сел. Она была кирпичная, очень красивая. С позолотой и куполами. И построил ее бывший пан Храков (записано со слов бабушки. — Авт.), у которого были достаточно большие имения в соседнем селе Медвине. Интересно, что советская власть из-за набожности окрестных сел эту церковь не трогала. В войну в церкви устроили свой пункт немецкие снайперы, и ее подорвали наши летчики.
Пока церкви не было, все службы, венчания и крестины проводили в доме родной сестры моего прадеда Кирилла — Гапы. В этом доме венчались и мои бабушка с дедушкой. После войны прадед Кирилл решил восстановить церковь и стал старостой в этом деле, собирал деньги по всем соседним селам. По реке Тетерев, протекавшей через село, тогда сплавляли лес, на собранные деньги купили тогда бревна для строительства, и церковь таки восстановили. В новой церкви прадед Кирилл, имевший хороший голос, пел в церковном хоре вместе с сестрами. Тогда это была единственная церковь на несколько сел — Ротичи, Страхолесье, Медвин, Горностайполь, Сухолучье.
Когда село Ротичи перевозили и затапливали, церковь разобрали и перевезли в Страхолесье, где из нее впоследствии уже сделали клуб. И только после распада Советского Союза церкви вернули ее первоначальное назначение.
Прадед Кирилл воевал на нескольких войнах, был достаточно образованным для своего времени, читал Толстого, Тургенева, «Кобзарь» Шевченко, хорошо разбирался в религиозных книжках, Библии. Во время последней войны он попал в немецкий плен, простудил легкие. Когда их освободили американцы, его вылечили и предлагали ему иммигрировать в Америку, но дома его ждала жена с двумя малолетними дочерьми, и прадед отказался. Второй родной брат моего прадеда — Дмитрий Козырь — служил на Новороссийском флоте, но, когда отпросился в отпуск, чтобы навестить родителей, был убит бандой Деникина, а другой брат — Иван — был убит во время гражданской войны.
Во время Второй мировой войны в Ротичах стояли немцы. Но отношение к ним было терпимым, потому что те предприняли стратегический шаг — раздали людям землю, которую у них до этого отобрали, люди собрали много хлеба, и за него можно было выменять даже корову. Когда партизаны подожгли немецкий штаб, за это не расстреляли ни одного сельчанина, хотя карательный отряд в село все же приходил.
Позже немцы начали отбирать людей для работы в Германии. Забрали и сестру моей прабабушки Елены — Козырь Ульяну — и родную сестру моей бабушки — тоже Ульяну. Девушки пробыли в Германии до конца войны, работали на хозяина и на фабрике. Прабабушка Ульяна работала на железной дороге в Австрии в городе Вельсе. После войны прабабушка Ульяна так и не вышла замуж и всю жизнь прожила со своей родной сестрой Софьей, у них не было собственных детей, их женихов убили на войне. Потом был придуман налог на бездетность, а денег они сначала в колхозе не получали, хотя и тяжело работали на ферме, да и впоследствии получали копейки, но у них были золотые монеты, которые им в девичестве подарил отец, поэтому они вынуждены были разменять эти монеты на налог.
Судьбу прадеда Кирилла после войны решил случай. Он поймал рой диких пчел, занялся пчеловодством и развел ульи для колхоза. За небольшой период времени он развел такую пасеку, что колхоз посеял гречиху специально для пчел. Моя мама вспоминает, что немало местных начальников приезжали к прадеду за медом, и хотя он не любил советскую власть, да и особенно этого не скрывал, но его «сладкая империя» его спасала.
К счастью, в печально известные голодные годы голод не коснулся Ротичей, потому что, как вспоминает бабушка, село было важным пунктом сплавки леса. Но судьбу ротичан решили тот безумный план по затоплению сел и появление Киевского моря, людей переселяли в другие села, в основном Чернобыльского района. Так бабушка с дедушкой оказались в селе Страхолесье, в котором прожили до 40 лет.
Добрая память, это, наверное, самое дорогое, что может оставить после себя человек, я вспоминаю эти слова, когда, появившись в селе моих дедушки и бабушки, на вопрос односельчан, чья я, называю фамилию моих родных и вижу теплую улыбку на лице тех, кто спрашивал, и меня согревают теплые воспоминания о родных мне людях. Добрая память нашего рода — самое ценное наследство, именно она дает воодушевление и силу жизни нам, тем, кто продолжает этот род.
