Умная, тонкая, добрая, протестующая статья Тараса Добко («День», №68) об обществе с дефицитом любви, об эвтаназии как фальшивом выходе. А было ли когда-либо в истории человечества общество с переизбытком или хотя бы с достатком любви? А есть ли, если до конца додумывать, нефальшивые выходы из треугольника «боль — смерть — погребение»?
Сколько ни читай о том, как умирали другие, ты все равно умрешь не так, по-иному. Смерть так же многовариантна, как и жизнь, так же изобретательна и неистощима в своих выдумках.
Обратимся к классику?
...Легкой жизни я просил у Бога,
Легкой смерти надо бы просить...
Это сказано еще в ту далекую пору, когда красивое слово «эвтаназия» (звучащее, как «фантазия») еще не было в ходу в том смысле, о котором мы говорим.
Жизнь — это долг, и смерть — это долг. Перед Богом, если веруешь. Перед Делом всей жизни, если оно у тебя есть. Перед родными и близкими, если они достаточно родные и близкие.
Не столь давно хоронили мы нашу коллегу, ей еще тридцати не было. После операции одной, другой, долго, мучительно умирала... Лицо в гробу было не ее лицом.
Этот учебный год надолго увел с уроков в больницу еще четверых коллег. Проблема совсем не умозрительная, она ходит вокруг сужающимися кругами и вдруг приближает свое лицо к твоему, впечатываясь в тебя. А тебе за пятьдесят, и ты живешь от боли до боли.
Но — живешь. А речь о том, как умирать.
Эвтаназия — это спасительно или отвратительно? Это глубокий вздох облегчения или мелкая, подленькая радость освобождения от обязанностей? Это достижение или позор общества?
Я не хочу ставить вопрос так и ставлю его по-другому: я — для себя — признаю эвтаназию как возможный выход, если понадобится?
Да, говорю я, признаю. Хочу иметь такой выход, такую возможность «про запас». Потому что одно дело, когда ты в полном отключении, без сознания или в состоянии хныкающего младенца и не чувствуешь, точнее, не понимаешь, что и как с твоим телом проделывают по долгу службы или любви. Совсем другое дело, когда ты ВСЕ осознаешь, а тело тебе отказало во всем, кроме боли и унижения. И это уже не борьба за жизнь, и не борьба со смертью, и вообще не борьба, не любовь, не долг и не преданность, а просто очередное унижение, надрывная усталость. А ты можешь только плакать от стыда и отвращения к самому себе. И я взмолюсь — к Богу, в которого, увы, не верю, к обществу и к близким: дайте мне возможность эвтаназии! Дайте мне и себе прекратить ЭТО, очнуться от этого кошмарного бреда жизни.
Нет, не всякая жизнь — благо и дар Божий. Не всякая достойна продолжения любой ценой и во что бы то ни стало.
