ВОСПОМИНАНИЯ МОЕГО ОТЦА
«Я родился в 1906 году в городе Перемышле, тогдашней Австро-Венгерской империи. Закончив гимназию, а для последующей учебы у меня не было средств, я длительное время перебивался случайными заработками.
Был помощником адвоката, учил латыни туповатого сынка одного богатого пана, пока судьба не забросила меня в село, где была красивая церковь, изба-читальня и большая патриотически настроенная громада. Священник предоставил мне небольшую комнатку, питание и работу регента в церковном хоре.
Сельская громада, за то, что я отвечал за библиотеку, «Просвіту» и культурную жизнью (в селе было много разных кружков), выделила мне плату, которой, правда, хватало только на сигареты, воскресную кружку пива и кое-какую одежонку.
Жили в те времена галичане скромно, потому что вокруг одни холмы и яры, пахотной земли было мало, да и та песчаная — и все же не голодали. Бывало, что затягивали ремешок на последнюю дырку, шутя — пасхальный пост подступает.
В то, что на Большой Украине голод, верили не все, так как там «такая жирная почва, что воткни утром в землю кол, а к вечеру он зазеленеет». В одних (прокоммунистических) газетах читают: «Украина процветает», в других — «Украина голодает». Кому же верить?
Но, когда в село однажды приблудился ободранный и истощенный парнишка аж из-под Проскурова, крестьяне снарядили телегу помощи для своих восточных братьев с буханками хлеба, кусками соленного и конченого сала, мешками круп и муки. Дети для своих далеких ровесников передали даже корзину писанок.
Меня же, как молодого и неженатого, вместе с фирманом, задиристым и пробивным парнем, благословив, отправили в дорогу. Где-то дня через два-три мы доехали до Подволочска, где в разговорах с местными жителями выяснили, что за небольшой речкой Збруч есть городок Волочиск, где стоит большой большевистский «постерунок», который решительно запрещает оказывать помощь тамошнему населению, говоря: «у нас все есть, а россказни о голоде — выдумки буржуазных националистов». Выход из ситуации нашел мой фирман, узнав, что в нескольких километрах ниже по течению реки есть большие заросли кустарника, в которых по ночам собираются подоляки с надеждой, что кто-то из «западенцев» бросит им хлеба или кусок сала.
Польская «страж пограничная» на это смотрела сквозь пальцы, а вот большевики могли и подстрелить. Я курил, поэтому имел с собой пачек десять сигарет, а фирман быстро нашел взаимопонимание с каким-то «москалем», который так дымил махоркой, что даже через Збруч воняло. Словом, все мешки мы перебросили на ту сторону границы и поехали домой, чтобы рассказать односельчанам о том, что слышали и видели на границе с советской Украиной».
ВОСПОМИНАНИЯ МОЕГО УЧИТЕЛЯ ИСТОРИИ
«Родился я в 1922 году в селе Ходаки под местечком Коростенем. В нашем лесистом крае голода никогда не было, потому что лес приютит, обогреет, тетеревом или грибочками с ягодками побалует. Мужчины работали на лесоразработках, лесопилках, традиционно корчевали просмоленные сосновые пеньки, вязали в пучки «смоляки», которые охотно брали мещане Житомира, Киева на растопку своих печей.
Женщины и дети собирали и сушили грибы, которые также шли на продажу.
Хотя после революции «красные» охотничьи ружья у людей отобрали, но силки на зайцев и капканы на крупную дичь остались. Пшеница у нас не родила, на участочках земли, отвоеванных у леса, сеяли рожь, ячмень или лен, сажали картошку, свеклу. Когда в 1932 году пришло из района распряджение сдать «с дома» по 10 пудов зерна и столько же пудов картофеля, а в дальнейшем и по 15 пудов свеклы, крестьяне не на шутку испугались, потому что «пусти волка в кошару, он непременно всех овец вынесет». Стали резать поросят и коз, так как нечем было их кормить, а подлые коммунисты прекратили поставлять в село соль и спички, чтобы у крестьян ни посолить, ни растопить было нечем.
У меня была пустая консервная банка, бегу, бывало, к соседке тетке Акулине: «Дайте, тетка, огня». Нагребу из ее печи угольков и скорее домой, так как не у каждого было огниво.
В лесной чаще, в дуплах деревьев, под лапами разлогих елей прятали все съестное. Но перетрусив дома, «красная метла» двигалась в лес. Но когда несколько чекистов попались в волчьи капканы, один утонул в трясине, а еще одного нашли на сухой ветке, то сборщики дани в селе стали появляться реже. Видать, кто-то им рассказал о судьбе киевского князя Игоря, которого древляне разорвали между двумя березами. И все же и в нашем селе в эти тяжелые времена умерло от холода и голода более трех десятков человек».
ВОСПОМИНАНИЯ МОЕЙ ТЕЩИ
«Родилась я в 1902 году в живописном селе на берегу тихой реки Горинь. Это в северо-западном уголке Подолья, за несколько километров от австро-венгерской границы. Граница тогда была только на бумаге, жандармов я видела только на больших дорогах, а по полевым стежкам-дорожкам туда-сюда сновали контрабандисты, крестьяне с разным товарообменом и молодые по своим сердечным делам.
В соседнем, уже «австрийском» селе Катериновке у меня была хорошая подружка Ксеня, потому что наши смежные села пастбище имели как раз на границе, так что целые летние дни мы проводили возле стада коров и коз.
В 1920 году большевики границу поставили «на замок», а в близлежащем местечке Ямпиль расквартировали «погранотряд», и на полевых тропинках и рвах стали находить труппы людей, рассказывали, что видели молодую пару в вечных объятиях. Ранней весной 1933 года я родила свою доченьку Галинку, а через месяц-другой у меня не стало молока. Ну откуда оно могло взяться, когда нашу кормилицу буренку Зирочку забрали в колхоз, а с ней и мешок зерна с чердака и картошку и свеклу из погреба.
Спасла меня и моего ребенка давняя подружка, «австриячка» Ксеня из соседнего села Катериновки. На потайной, одним нам известной тропинке, в зарослях терновника, она один раз на неделю оставляла буханку хлеба и кувшин молока...»
