Признаться, я полагал, что слово «интеллигенция» давно испарилось из обществоведческих текстов. Увы, это не так. Недавно довелось побывать на одном научном мероприятии, где в речах, приправленных яркими метафорами, это слово было гвоздем программы. Говорилось, что «интеллигенцию надо поднимать», что «интеллигенция проспала компьютерную революцию» и много чего в таком духе. Этот дух, эти разговоры о фантоме, чего-то хотящем и что-то должном, о каких-то его «социальных функциях» и т.п. — не тщетные ли это попытки сохранить устаревшие формы речи? Или это от неспособности всмотреться в новую реальность и принять соответствующий ей язык?
Если все-таки признать эту тему достойной внимания и развития, или, напротив, задаться целью справить по ней поминки, то говорить, на мой взгляд, следует не о социальной группе, а об индивиде — представить интеллигента в антропологическом измерении. И тогда буквально напросится простое и ясное определение: интеллигент — это человек, которому отвратительно всякое ПРИНУЖДЕНИЕ. В этой аксиоме содержится все, и, прежде всего, намек на то, что полная идентификация человека как интеллигента возможна только через выяснение его отношения к власти.
Считается, что потребность принуждать укоренена в биологию человека. Возможно, это так, но ссылка на биологию не должна использоваться как оправдание. Напротив, по мере духовного взросления общества эта потребность переходит в разряд того, чего следует стыдиться, это — порок. Интеллигент избегает принуждения по отношению к себе и не принуждает других. Справедливое замечание о невозможности общественной жизни без принуждения, о необходимости легального принуждения не имеет для него особой силы. Уже потому, что любая инстанция принуждения персонифицирована, ее представляет конкретное лицо, живой человек. Не устроена ли жизнь так, что права принуждать домогаются, по большей части, люди с садистскими наклонностями?
Человек становится интеллигентом в усилиях сознательной индивидуализации. Чтобы избежать принуждения, интеллигент уединяется. Вообще, философия интеллигентов — индивидуализм. Замечу к этому, что в известных концепциях социогенеза (Платон, Т.Гоббс) исходным состоянием избирается состояние рассеяния, когда каждый в уединении, и никто никому не принадлежит. Иными словами, отдельные индивиды сходятся, чтобы жить в обществе (государстве), «догадавшись» о преимуществах такого образа жизни. Речь, разумеется, не об истории, а о теоретической конструкции, в которой предпочтительным является принцип первичности индивида. Собравшиеся в общество индивиды действительно получают преимущества, но вместе с ними, как бы в нагрузку, и принуждение. Без него действительно невозможна общественная жизнь в целом.
И все-таки она неоднородна, эта жизнь. Есть в ней три среды обитания, как бы специально припасенные для интеллигента. На мой взгляд, это, прежде всего, — РЕЛИГИЯ. Не сомневаюсь, что сие соображение, такое истолкование интеллигента вызовет всеобщее несогласие. В ответ я могу только призвать несогласных отрешиться от смутных ассоциаций, возбуждаемых словом «интеллигент», и принять, хотя бы на время чтения этой статьи, предложенное выше определение: интеллигенту отвратительно всякое принуждение. Тогда все станет на свои места. Действительно, через религию человек освобождается от принуждающей силы земного бытия. Сей мир становится объектом освящения. В результате мир преображается, принуждение покидает его. Нельзя по принуждению любить Бога и ближнего. Никакая религия невозможна без личного творчества, предполагающего свободу.
Далее следует указать на ИСКУССТВО. Здесь человек — одинокий творец. Он захвачен интуицией красоты и стремится создавать образы, сквозь которые красота усматривается и становится доступной другим. Возможно, художник принуждает себя и свой материал. Однако суть искусства открывается в те мгновения, когда он удивляется самому себе, тому, что открылось в нем, и присутствию в мире своего творения.
Наконец, НАУКА. Началась она, как и искусство, с самодеятельности свободных индивидов, созерцающих природу и удивляющихся ее феноменам. Они писали друг другу письма, и один меценат додумался издавать их отдельной книжкой. Так возник научный журнал и, как следствие, — «невидимый колледж».
Три ниши, в которых накапливается интеллигентный люд — это, понятно, всего лишь модель, потребная для ясного определения слова «интеллигент». Не надо настаивать, что интеллигенты только там — в религии, искусстве и науке. В широком смысле интеллигент — это человек, который всерьез задет соответствующими ценностями или фундаментальными целями, оживляющими любую деятельность. Эти ценности и цели суть Добро, Красота и Истина.
