Коллегам-журналистам старшего поколения хорошо знакомы выражения: «Цензура не пропускает» или «Цензор зарубил». В таких случаях редактор разводил руками и рекомендовал больше об этом не писать или писать так, чтобы не злить цензуру. И редко кому удавалось узнать фамилию, а тем более — увидеть вблизи того или тех, кто прятался за словом «цензура». Это был особый тип надзирателя партии, доверенного КГБ. Кстати, с этой ролью успешно справлялись и некоторые редакторы. Снять со страницы газеты, журнала или с эфира подозрительный, с их точки зрения, материал, в частности, критический или фельетон (к сожалению, забытый жанр), было нормой. Причем обжалованию их вывод не подлежал. Наоборот, можно было дожаловаться до того, что лишиться не только одновременно партийного билета и должности, но и права вообще печататься.
Поверьте, неприятно вспоминать то время. Особенно, когда удалось «глотнуть» свежего воздуха свободы слова. Хотя во многих случаях относительной и хрупкой, но уже не такой удушающей и показной. Особенно в первые четыре года независимости. Вспомните. К сожалению, исследователи свободной прессы, если таковые есть, почему-то не анализируют этот период свободомыслия и свободописания в журналистике. И не сравнивают с дальнейшей ситуацией, начиная с 1995 года, когда постепенно, негласно, хитро, но нагло и цинично навязывалась с Банковой цензура под видом различных циркуляров, впоследствии получивших название темников.
Десять лет отечественную журналистику держали в ослабленной петле. А особенно несогласных и непокорных — в буквальном смысле под прицелом, спуская периодически курок или затягивая веревку. Об этом тоже исследователи почти не вспоминают и не анализируют причины, по которым серьезно заболела журналистика, особенно молодая. Причем сами цензоры еще живы и здоровы и снова не против повторить свои эксперименты.
Например, в Чернигове в роли цензора выступил вдруг представитель Нацсовета по вопросам телевидения и радиовещания в области Леонид Мельник. Объектом его наблюдения и возмущения стали не подозрительные русскоязычные радиостанции, вольготно роскошествующие в эфире, а острые и проблемные материалы областной государственной телерадиокомпании «Сивер-центр», появившиеся несколько месяцев назад в программе «Телеобъектив». Чиновнику, в частности, не понравился критический сюжет, в котором автор и ведущая Анна Романова, к тому же, руководитель общественной организации «Громадська думка», выступила в защиту от застройки детской площадки в одном из микрорайонов Чернигова. Местные власти пожертвовали ею ради строительства очередного пивного магазина, что, конечно, возмутило жителей. И они обратились за помощью к СМИ.
После того как материал вышел в эфир, на столе у директора ОГТРК «Сивер-центр» Анатолия Тютюника появилось предписание представителя Нацсовета, в котором последний увидел нарушение сразу нескольких законов. На его взгляд, подобным сюжетам не место в эфире. Руководство телерадиокомпании, соответственно, опровергло бессмысленные обвинения, но разозлившийся чиновник, который то ли хотел показать, кто в области главный телерадионачальник, то ли выполнял чье-то партийное указание или чей-то коммерческий заказ, не сдавался. Но ему не пришло в голову ничего умнее, чем обвинить телерадиокомпанию в якобы незаконной сдаче в аренду технических средств и телечастот для показа «чужой» программы. И это при том, что программа «Телеобъектив» является продуктом ОГТРК «Сивер-центр». И это дело ее руководства, кому и на каких условиях отдавать технику и с кем заключать договора о сотрудничестве и т.д. В компетенцию Нацсовета это не входит. Однако директор компании, наверное, зная церберский нрав новоявленного цензора и почувствовав, что поддержки от властей не дождаться, решил, что лучше перестраховаться. Поэтому снял очередной сюжет с эфира. «Цензор» достиг своего. Правда, на короткое время, но кое-кто из журналистов задумался над вопросом: «высовываться» или лучше сохранить свое рабочее место.
В Днепропетровске перетягивание каната между областной государственной телерадиокомпанией и областной госадминистрацией, инициированное самим губернатором Виктором Бондарем, продолжается уже не один месяц. Подробно об этом «День» рассказывал. Последняя публикация была 24 июля, поэтому не буду повторяться. Причина конфликта та же — попытка взять под личный контроль, а точнее , —установить цензуру на областном государственном телевидении и радио. Опять же, показать, кто в области начальник эфира.
То же и в Крыму. С той лишь разницей, что при помощи государственных средств информации местные власти хотят доказать свою преданность властям другой страны. Поэтому, теряя человеческое достоинство, государственные чиновники, не говоря уже о других, унизительно идут на поводу у российско-московских экспертов и консультантов, которые по-цензорски точно дозируют и внутреннюю, и внешнюю информацию, определяя по своему усмотрению, что должны слышать, видеть и читать жители полуострова. Вы можете себе представить что-либо подобное в любом европейском государстве? Подчеркиваю, что все три примера касаются государственного телевидения.
Или возьмем реагирование на критику в средствах массовой информации. Ситуация, сложившаяся в стране, причем с самого начала независимости, простите за тавтологию, более чем критическая. Журналисты пописывают, а чиновники почитывают. Даже если острый сигнал появился во всеукраинской и очень серьезной газете, редко какой высокий чин обратит на него внимание. Даже если автор публикации предупреждает о возможной беде, в частности, годами криком кричит, что в школах обваливаются крыши или падают стены, а в музеях отсутствует сигнализация. На местах не видят, а в верхах часто делают вид, что и не слышат. Пытаются суетиться только в двух случаях: либо какое-то стихийное бедствие, чрезвычайная ситуация, либо есть человеческие жертвы. И как тут снова не вспомнить давно прошедшие времена, когда, кроме негатива, была и вторая, позитивная сторона медали — четкое и конкретное реагирование на критику. Причем с серьезными выводами. Правда, круг должностных лиц (партийной номенклатуры), в которых можно было пускать критические стрелы, был ограниченным. Во всяком случае, «героев» халатного ведения хозяйства позволялось подвергать «обстрелу». А сегодня попробуйте даже самого мелкого руководителя хотя бы напугать своим журналистским расследованием, особенно если у него есть знакомый народный депутат или начальник районной милиции, или прокурор. А если еще и судья «свой», то придется вам пылинки сдувать с «героя» публикации или телесюжета в качестве морального ущерба.
Напомню, что СМИ — одна из сфер информационной политики, способная при желании власти любой кризис преодолеть и любого на чистую воду вывести. Подчеркиваю, при желании. Но его, как и политической воли, к сожалению, нет. Потому что не припоминаю ни одного случая, чтобы по инициативе какого-либо из чиновников в Кабинете Министров рассматривались вопросы относительно реагирования государственных структур на критические выступления. Наоборот, делается все возможное, чтобы защитить «честь мундира» и ограничить «настырных» журналистов в допуске к ведомственной информации. Сделать государственные учреждения «закрытыми зонами». Для этого каждое министерство и ведомство при потворстве Кабмина, который сам действует подобным образом, вырабатывает свои правила общения и запреты. Нынешних чиновников больше устраивает система бесхребетной и беззубой журналистики. Не потому ли практически все районные и областные газеты, учредителями которых являются областные и районные советы и госадминистрации, так же, как и государственные местные теле- и радиоструктуры, загнаны в соответствующие политическо-партийные резервации и стали не просто подручными, а ручными. Где, кроме собственного голоса, а точнее, голоса власти, другого нет. Позорно, не так ли?
И это уже не просто одиночные факты, а общественное явление, поскольку, по социологическим исследованиям, на помощь и поддержку центральных средств массовой информации надеется сегодня только 12% граждан, а местных — не более 4%. Но ведь в условиях разнузданной и нескрываемой коррупции, беззакония и вседозволенности, разгула лжи и словесного лицемерия у обиженных слоев общества не остается других средств публичного спасения, кроме обращения в СМИ. Однако, за исключением нескольких всеукраинских газет, в том числе «Дня», другие средства массовой информации к голосу людей, к крику их души редко прислушиваются. Неужели самоцензура уже пустила метастазы?
