Дискуссия, развернувшаяся сегодня в национальной прессе и между публичными политиками, напоминает разговор слепого с глухим. Одни считают гражданское общество какой-то безопасной утопией, «розовым слоном» любой демократии. Другие намекают, что гражданское общество не так уж и невинно.
Не могу стать ни на одну из сторон — ведь обе позиции поверхностны, так же, как и светский разговор домохозяек о качествах поп-звезды, которую они не видели (это во-первых), а во- вторых — хочу показать, о чем свидетельствует политическая история человечества в плане гражданского общества.
Начнем с крамолы. Гражданское общество не возникает в результате установления демократического строя, равно как и социальные гарантии не характерны для ранних республик. Гражданское общество — это одна из двух сред, откуда берет начало демократический режим. Демократическое развитие на базе гражданского общества — это изобретение и черта просветительского времени. Существует еще одна, более архаическая, среда для возникновения демократии.
В древней Греции, когда за гегемонию соревновались Афины и Спарта, установление в определенном городе-государстве демократии означало переход на сторону Афин. Аналогия с УССР — очевидная, усложняется наш случай только тем, что «Спарта» (Россия) сама окунулась в системный хаос. А следовательно, наша элита вынуждена была сама разбираться с этой демократией, не имея на горизонте никаких надежд на реставрацию. Именно поэтому наша демократия довольно долго носила черты «отвязанного» (по Лукашенко) съезда народных делегатов, как и якобинский Конвент. «Реальная» власть стеснялась и пряталась, а решения «съезда» тайком саботировала, мечтая о последних точках над «і», структуризации и консолидации. Это — мимикрированная демократия, а по существу — хаос под соусом реформ. Тактическая мимикрия — первый, архаический источник для демократии.
Вторая среда для демократии — гражданское общество. В современных старых демократиях гражданское общество пережило несколько этапов кадрового расширения. Эти этапы стали причиной включения в политический процесс новых игроков. Первыми «гражданами» были английские бароны, которые заставили Иоанна Безземельного подписать «Великую Хартию», построенную на интерпретации старых саксонских «свобод». На континенте спустя столетие их знамя подхватили реформаты в Голландии и Франции. Вторые добивались только временного признания свободы вероисповедания (Нантский эдикт), первые же — впервые учредили конституционную монархию. В Англии XVII века к дворянству и реформатам подключились предприниматели, промышленники, юристы и люди свободных профессий. Их почти полувековая борьба закончилась конституционной монархией. Через сто лет в Америке к «гражданам» подключились регионалисты. Следовательно, уже имеем дворян (которые хотели устоявшихся правил игры), реформатов (которые хотели свободы исповедания), купцов (которые хотели иметь дело с государством только через налоги), «самоуправленцев» (которые считали, что «на месте виднее») и врагов любой цензуры.
Опираясь на эту среду (которая обязана своим появлением развитию технологий и росту населения), просветители разрабатывали свои теории. Во французской революции самые радикальные из них ликовали в лице новой социальной прослойки — это стабилизировало республиканский строй как форму.
В течение ХIХ века гражданское общество почти не расширялось. Республики (за исключением США) или преобразовались в полицейские, или вообще упразднились. Этого требовало время колонизации. Только Англии удалось объединить республику с империей. Поскольку общественность стала игроком в полярной игре (оппозиция — власть), то она «левела». Это и чартистское движение, и аболиционисты, и утопические социалисты. Общественность заставляла молчать потребности создания государства на Востоке Европы, в России с ее царизмом — движение за общественные свободы выродилось в анархизм.
Было ли в Украине гражданское общество во время перестройки? Было, но корни его раздражающей формальности следует искать не в сталинизме, а в революциях 1848 года. Восточноевропейский (немецкий) национализм — это не сверхэтнический национализм англичан, французов или американцев. Тот их национализм вышел из стен университетов, которые возникли раньше современных государств. «Нация» определяла круг тех, кто влияет на политические решения на определенной территории. Все современные политические идеологии исходят из либерального национализма.
На Востоке Европы (прежде всего, в исторической Германии) нация консолидировалась «сверху», на базе общего языка, быта и тому подобное. В 1991 году гражданское общество в Украине представляло собой общую разнородность патриотических образований. На Западе в 60-е годы прошлого века общественность наконец «прорвало», и в круг воздействия на политику вошли организации меньшинств. У нас единственным направлением деятельности гражданского общества стало освободительное движение.
В чем секрет? Почему на Западе понятия «гражданское общество» и «демократия» (а значит — и «государство») неделимы? Почему эти понятия у нас в оппозиции? Секрет достаточно банален.
Единственными двумя путями влияния гражданского общества на «власть» являются политические партии и диктаторы- популисты. Последние в конце концов вновь приводят к поляризации общества и революции. Политические партии являются единственным возможным посредником между гражданами и механизмом принятия решений в демократиях. Негосударственные (неприбыльные), внепартийные организации (НГО) выходят на первый план только при условии «демократического склероза» (застоя), например, в 60-е годы или сейчас в Западной Европе. У края фронта НГО стоят (и здесь Владимир Литвин, в известной степени, прав) разнородные «внесистемники».
Почему нас обвиняют в недоразвитии гражданского общества, слабости партий — а значит, и в неуверенности демократии? Потому что, во-первых, нашей «оппозиции» следует больше бывать в Киеве, а не в Вашингтоне. Во-вторых, не нужно перепрыгивать в коммунизм, обходя капитализм. А в-третьих, чешский «Общественный форум» был сначала НГО. Членов политических партий в Украине не меньше, чем в «старых» демократиях. Но видел ли кто-нибудь в «развитых демократиях» беспартийных министров? В этом — суть.
А крики о необходимости контроля над выборами со стороны НГО — это рутина внешней политики США после «холодной войны».
Итак, выводы. Современная демократия возможна только при условии левого или правого большинства в парламенте, которое формирует правительство. Если же в такой демократии есть сильный институт президентства, то глава государства также принадлежит к одной из базовых (правой или левой) партий. Алгоритм демократии: гражданское общество — партии — выборы — правительство. От кафе до правительственных кабинетов. В США, например, партии имеют даже «домкомы». Заменять институт политических партий институтом НГО — это путь к гражданской войне.
А если мы не хотим демократии, то алгоритм другой: маргинальные массы — представители (патроны участков) — диктатор (популист). Молдова сейчас пошла этим путем. Мы же должны предупредить такой сценарий, ведь его «первые ласточки» уже перелетают Днепр. Это представление о гражданском обществе как об общей «НГО»; о демократии как выборах делегатов районов на съезд; о «независимости» СМИ, чиновников или иностранных экспертов. Все мы, в первую очередь, зависим от собственных взглядов. Из осознания этого начинается гражданское общество.
