Сегодня в общественно-политической жизни Украины утверждение об отсутствии у нас национальной элиты приобрело уровень аксиоматической неоспоримости. Но при этом никто из наших политиков и даже политологов не ставит вопрос: а чем все-таки объяснить ее полное отсутствие? И почему это свои национальные элиты, в отличие от Украины, имеют крошечные страны Балтии, бывшей Югославии, не говоря уже о Польше, Чехии, Словакии, Венгрии, Румынии, Болгарии и тому подобное? Понятно, что не поставив эти вопросы, наше общество никогда не будет знать ответы на них. А если так, то тайной для нас будут оставаться и причины отличия в качестве реформирования экономик и других государственных институций перечисленных стран и нашей страны. Ведь по результатам этого реформирования те страны попали в НАТО и ЕС, а Украина стала головной болью как для этих почтенных институций, так и для Европы в целом.
Следовательно, для начала попробуем схематически ответить (развернутый ответ могут дать только специалисты-обществоведы) на вопрос первый и самый главный: почему у нас абсолютно не просматриваются даже контуры нашей национальной элиты?
Для начала попробуем отбросить те утверждения, что такая себе безэлитарность украинского общества объясняется его национальными особенностями. Если бы это на самом деле было именно так, то Украина никогда бы не имела Богдана Хмельницкого, Ивана Мазепу, Тараса Шевченко, Симона Петлюру, Нестора Махно, Степана Бандеру, Евгения Коновальца, Романа Шухевича, Василия Стуса и Вячеслава Чорновола.
Но рядом с ними предстает целый список не менее известных украинцев, которых тем не менее, наша история к национальной элите вряд ли причислит. Здесь можно вспомнить и Феофана Прокоповича, и Кирилла Розумовского, и Николая Гоголя, и Михаила Грушевского, и Владимира Винниченко, и Василия Кука, и Левка Лукьяненко, и Николая Жулинского, и Дмитра Павличко...
Что же отличает первых от вторых? В первую очередь — способность до конца отстаивать свое украинское естество, а с ним и украинское дело. Эта способность четко просматривается у первых, и ее практически нет у вторых. Именно за это отличие Москва нещадно уничтожала и мучила первых и прощала, а иногда даже лелеяла вторых. Думаю, что именно это отличие делает первых в глазах украинской истории — национальной элитой, а вторых — только псевдо-элитой.
Вторых всегда было намного больше, чем первых. Достаточно сказать, что «вторые» также ощущали (ощущают) и демонстрируют (демонстрировали) свое украинское естество. А вот положить жизнь за украинское дело — это уже не для них, а только для избранных, то есть для той же элиты. Иными словами, каким бы национально сознательным не был человек, какой бы изысканной не была ее украинская душа, без высокой жертвенности двери в элитарный клуб национальных героев для него никогда не откроются.
Но, конечно, и самой жертвенности у человека не может быть без его глубокого национального естества. История почти не знает героев- космополитов. То есть глубинное национальное естество является тем полем, на котором всходят редкие ростки национальной элиты.
Для всякой нации этим полем всегда было и остается крестьянство. Таким его испокон веков делали близость к родной природе и земле, что, в свою очередь, делало именно крестьянство творцом национального эпоса каждого народа, талисманом его национальной ментальности.
Вполне понятно, что нации отличаются своими ментальными чертами. Например, украинцы и россияне. На левом берегу Днепра они прожили рядом несколько веков. В некоторых пограничных областях Украины и России расстояние между украинскими и русскими селами измерялось несколькими километрами. Но смешанных браков при этом, невзирая на всю условность той границы, а иногда и на ее отсутствие, практически не наблюдалось до наших дней.
Крестьян-украинцев «не тянуло» в такие соседние села из-за их неряшливости, бесхозяйственности многих их обитателей, сплошного мата в быту, а до недавнего времени — беспорядочных добрачных отношений между девушками и парнями.
Но главным отличием между двумя «братскими» народами было их разное отношение к форме ведения хозяйства на земле. Если украинцы были на собственной земле ожесточенными индивидуалистами, то россияне больше надеялись на общину («общину»), когда сталкивались с той или иной трудностью ведения хозяйства. Косвенным доказательством этого может быть отсутствие русского аналога украинскому изречению: «Гуртове — чортове».
Теперь попробуем представить себе трудности, с которыми столкнулись большевики в конце 20-х годов прошедшего века, когда провели первый этап своей коллективизации в СССР. Ее результаты в Украине и на Кубани были жалкими. Кроме непоправимых лентяев, пьяниц и вдов, в колхозы там добровольно практически никто не пошел.
Сталин и компания хорошо помнили всяческие квинтэссенции Ленина о том, что без украинского хлеба советская власть обречена. Поэтому в Кремле очень хорошо понимали, что практически все украинское крестьянство является классовым врагом, которого нужно во что бы то ни стало уничтожить во имя дела революции.
Но истребить физически все собственное население в мирное время в украинских селах и кубанских станицах незаметно для мировой общественности было невозможно. И заселить после такого геноцида все те села и станицы другими «братскими» народами также было не просто. Во-первых, на их исторических родинах тогда бы, наверное, образовались пустыни, да и мир рано или поздно спросил бы: а куда же делись украинцы в Украине?
Поэтому в Кремле украинцев было решено уничтожить не физически, а морально. И лучшего средства для этого, чем искусственный голод, можно было и не искать. На то время в Политбюро ЦК ВКП(б) было более чем достаточно людей, которые хорошо знали Тору, в которой, между прочим, писалось, к каким ментальным изменениям в среде его жертв приводит искусственный, то есть абсолютный голод. Во всяком случае, Лев Троцкий (Лейба Бронштейн) еще в 1921 году популярно объяснил украинским крестьянам, что настоящий голод наступит у них тогда, когда их женщины начнут есть собственных детей.
То есть, у женщин под воздействием голода полностью умирает самый мощный в человеческой природе материнский инстинкт. Не нужно быть аналитиком, чтобы увидеть, что к тому же у этих женщин (а также у мужчин и детей) умирают или не зарождаются национальные чувства, общечеловеческое отношение к добру и злу, правде и неправде, справедливости.
Иными словами, человек превращается в раба того, кто гарантирует ему ежедневный кусок хлеба. Можно допустить, что именно об этом говорили Сталину знатоки Торы по его ближайшему окружению. Известна и фраза «кремлевского горца», которой он согласился на такой вариант геноцида, предложенный этими знатоками: «Делайте что угодно, только не оставляйте следов».
И нужно признать, что мировая история не знает другого примера такого законспирированного массового уничтожения людей, как это было в украинском селе в первом полугодии 1933 года. С большевистской прессой проблем, конечно, не было. Корреспонденты ведущих мировых изданий, таких как Дюранти (Нью-Йорк Таймс) были подкуплены, а тех, кто не купился, — заменили. Все украинские кобзари еще в 1931 году после их съезда в Харькове были уничтожены или брошены за решетку на долгие годы. Самих же свидетелей Голодомора запугали лагерями на долгие десятилетия.
Как известно, украинские женщины ели собственных детей в 1933 году почти в каждом нашем селе. Их, а также других каннибалов, тогда по большей части расстреливали. Изредка, как исключение, отправляли на длительный срок рыть Беломорканал. По данным всемирно известного исследователя Голодомора историка Роберта Конквеста, только таких «исключений» там в 1930-е годы прошлого столетия было несколько тысяч.
После Голодомора наши села практически перестали быть украинскими. Крестьяне так полюбили колхозы, что и до сих пор искренне горюют по ним. Они перестали ткать полотенца, вышивать сорочки, петь родительские песни. Многие из них во время очередной переписи 1939 года записались как россияне. На Кубани это сделали 90% казаков. Доказательством этого является то, что во время переписи 1926 года там обитало 75% украинцев, а сегодня только 6%.
Известно, что так беспощадно истерзанное украинское село вместо национальной элиты стало производить анти-элиту. Перевоспитанные Голодомором крестьяне хорошо видели, как жировали в 1933 году представители власти. Именно поэтому в постгеноцидном украинском селе при воспитании детей наиболее популярным был культ власти. Выходцы из него очень сосредоточено и последовательно взбирались по карьерным лестницам, молча, без лишних эмоций сталкивая вниз своих конкурентов.
Поэтому совсем не случайно сегодня обычный народный депутат является выходцем из постгеноцидного села. Оттуда и все наши три президента. Все спикеры, за исключением Яценюка. Не многовато ли деревенщины на высших ступенях власти в стране, где городское население в несколько раз превышает сельское?
Учитывая их путь к властному Олимпу, а также их деяния на нем, назвать эту деревенщину нельзя даже псевдо-элитой. И действительно, разве можно сравнить по моральным качествам, скажем, того же Михаила Грушевского и его коллегу Владимира Литвина? Поэтому, думаю, вердикт современной украинской политической элите вынесет наша история. Хотя уже сегодня, если рассматривать ее в измерении качеств национальной элиты, напрашивается одно определение — анти-элита.
И страшнее всего здесь то, что постгеноцидное украинское село априори не может производить другую по качеству элиту. Именно отсюда, по моему убеждению, происходят все украинские трудности и парадоксы нашего сегодняшнего дня.
Поэтому сейчас необходимо как можно быстрее донести именно эту горькую правду до мирового сообщества. Только когда это удастся, мы сможем надеяться на то, что и общество станет относиться к Украине более-менее объективно.
