Часто приходится слышать: «Он был человеком своей эпохи!» Но можно ли эти слова воспринимать как похвалу. Не ужасно ли быть «человеком своей эпохи», только своей эпохи, частицей целого, а не индивидуальностью? Грустно быть тем, кто снискал славу только в своей эпохе, когда вся суть, основа жизни никак не сосуществует ни с какими другими временами.
На исконный вопрос: «В чем сила, брат?», так и хочется ответить: «В единстве сила!» А еще народное творчество утверждает: «Гуртом і батька легше бити». Действительно, легче «гуртом». Но разве отца бить? Или огород копать? Что еще действительно качественного и осмысленного можно сделать вместе, толпой, эпохой — огромным количеством убежденных людей, ужасно зашоренных своими стереотипами — этими твердыми, пространственными (от греческого «стереос») способами видения мира. Без углубления в себя, без мышления, обдумывания, без ощущений, без такой важной воли.
Только при отсутствии стереотипов рождается то тяжелое, редкое и единственно правильное сочетание эпохи и человека, которого эпоха не понимает. Не является ли это наилучшим доказательством гениальности — опережать свою эпоху. Когда твои реципиенты еще не родились, когда еще не появились те, кому дано понять будущее.
Как важно не задерживаться в сегодняшнем дне, не растягивать это мизерное мгновение, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет — на целую эпоху.
XIX век дал нам уверенность в том, что мир с каждым днем будет становиться более совершенным и более широким с помощью чьих-то усилий, только не наших. А потом с гордостью можно будет говорить: «Наш век, наш XX, XXI век», возводя себя к высокой идее поколений и в то же время бросаясь в бездну потери своего индивидуального существования. Это и есть то, что Мартин Хайдегер называл «забвением бытия». В стремлении слиться с эпохой, приобщиться к созданному ею благосостоянию, человек теряет себя. Но при этом ошибочно думает, что как раз себя оберегает, сохраняется частицей чего-то, чтобы не исчезнуть совсем, не став самостоятельно существующей личностью. Наше общество, которое с гордостью называет себя постмодернистским, на каждом перекрестке кричит о своей претензии — быть центром Вселенной. Кое-где этот «эгоцентризм» даже осуждается, но абсолютно зря: если не принимать во внимание пафосных фраз — его на самом деле нет.
Любое стремление выделиться так или иначе проходит уже в определенных рамках, за крикливыми формами ничего не стоит, никакого желания положительно меняться, только — формально, внешне, показательно возвыситься. Эта «наша эпоха» воспитала в человеке пренебрежение к самостоятельно существующей личности. В конечном счете, человек перестал быть способным существовать самостоятельно. Человечество стремится, скорее всего, обманываться тотальным, сливаться с коллективом, общественным мнением и вкусами, чтобы не выделяться, не быть «белой вороной» среди черных и темных, и, не обнаружив в себе истинного таланта отдельно экзистирующего человека, о таланте которого так много говорил Фридрих Ницше, — «не доказывать или опровергать истины, а создавать» — просто оказаться за бортом масс, исчезнуть из списка эпохи. Неограниченность взглядов современности не подкреплена ничем, кроме слов, потому что слишком страшно исповедовать не избранные большинством, пока что не проверенные еще и своей жизнью истины.
«Массы наступают», — утверждал Гегель. XIX век породил новую расу людей — взбунтовавшуюся массу, — она непосредственно угрожает тем же основам, которым она благодарна за свое существование. А следовательно, неутомимо пилит ветку, на которой сидит. Массы почувствовали силу за собой! Силу без чувства исторических обязанностей, гордость без духа, модерн без обычаев и культуры, желание власти над миром без следов прошлого, традиционных и сложных проблем. А так не бывает!
«Власть масс всемогущая, но быстротечная. Представитель масс — это человек, жизнь которого не имеет цели и плывет по течению. Поэтому он ничего не строит, даже если его возможности и способности — огромные. Революция — это не восстание против существующего строя, а установление нового строя, который переворачивает традиционный.» (Хосе Ортега-I-Гассет)
Это правда, что все «великие революции» создавали массы. Но движущей силой, основой ритма — всегда был Кто-то. Толпа — всего лишь орудие. И не страшно ли, не стыдно ли быть среди этой безликой толпы, называться ней — общим названием, быть не предсказателем будущего, а всего лишь сегодняшним днем?
Избежание сегодняшних конфликтов при помощи временных средств, которые приведут к еще большим конфликтам завтра, — вряд ли эффективные пилюли. Если на очевидное закрыть глаза — разве оно исчезнет?
На обломках предыдущих стереотипов не обязательно возникнут абсолютные ценности, а скорее, что еще беспросветнее, порочные мысли. Эпоха не может мыслить без стереотипов, если она вообще может мыслить. Потому что просто обязана «вывешивать свои убеждения на стене», а ее «абсолютное мнение», чтобы достичь своего «абсолюта», обязано пережить стыд мнения большинства. И кто может утверждать, что приоритеты эпохи справедливо установлены? Мы ни во что так не верим, как в ложь, которая передается из уст в уста. Так что все это ужасно далеко от мышления отдельной, не заангажированной и не завуалированной личности, которая только и способна в муках постоянного сомнения родить истину.
И все же менять свое мнение только из-за того, что оно вдруг стало мнением большинства — как минимум неразумно. Но стоит серьезно задуматься: почему так произошло? Не кроется ли за этой искусственно идеальной, как будто «гегелевской системой» какая-то опасность? Именно эйфория и утопичность идей способны полюбиться публике сильнее, чем правда. Яркая картинка может ввести в заблуждение, захватить даже подверженных искушениям, не только толпу, которая пусть недолго, но способна наслаждаться зрелищем, даже будучи голодной. Тем сильнее разочарование — этот чудесный атрибут обвинения объекта веры — как только очнется действительно сильный голод. Идолы и идеалы с самого начала обречены на то, чтобы потом в них разочаровывались. Но это и прибавляет им особого шарма. Не к трагизму ли нашей истории уже как-то привели самые милые идеи социализма и коммунизма, вынужденные вдруг стать мнением большинства? И не их ли следствием является наш страх обособленности с одной стороны и только внешнее, искусственное, а поэтому смешное ее пропагандирование с другой.
Сеорен Кьеркегор считал, что беда современности в том, что она стала всего лишь «временем» и больше ничем. Временем, которое ничего не хочет знать о прошлом и будущем. Временем, которое никогда не дорастет до вечности. На мой взгляд, это время еще и несет в себе просто нереальную тщеславную уверенность в своей незаурядной неповторимости, когда стоило бы просто уткнуться носом в предлагаемый историей список ошибок, на которых почему-то так никто и не научился!
Как непоправимо приземляет время вокруг. Сколько людей руководствуется модой в выборе окружения, книг, музыки, образования, способа жизни, имени ребенка... Часто приходится слышать: «Меня так назвали, потому что тогда это имя было модным.» Как можно так менять свою судьбу, а тем более судьбу еще не самостоятельной личности только под воздействием неуверенного ветра эпохи?
Естественно то, что люди ощущают потребность в одобрении своих действий, вкусов, в понимании, но нельзя терять себя среди толпы! Толпы одобрительных возгласов и пафосных речей, за которыми не кроется ничего, кроме лжи, зависти, провинциальности. Мы просто не имеем на это права!
Быть человеком своей эпохи только потому, что к этому обязывает дата рождения — просто бессмысленно. Жить каждый должен в том веке, в котором себя ощущает. Ощущает себя дома. И исповедует это, потому что мыслит, потому что действительно думает так!
Но это не значит, что нужно резать по живому, лишь бы резать; ломать все ранее созданное, пытаться поссорить современников между собой, разбросать их в разные углы этого такого круглого и потому, возможно, такого ограниченного мира.
