Когда-то в Киеве я познакомился с казахом, который почти не владел родным языком. Это было несколько странно, ведь я был уверен, что тюркским народам ассимиляция не угрожает. Он был хорошим рассказчиком и чрезвычайно приятным, коммуникабельным человеком. Все украинское, что каким-то чудом сохранялось в украинской столице эпохи Андропова, он во время своей непродолжительной командировки замечал, фиксировал, и видно было, что наслаждался этим. Украинское для него было какой-то экзотикой, «изюминкой». А вот родным языком владел плохо... Я спросил: как же он, этнический казах, относится к тому, что молодежь северного Казахстана лучше владеет русским, чем казахским? Гость Киева потупил свой взгляд в землю и с грустью сказал: «Плохо отношусь...» А я впервые тогда задумался над тем, как же легко советская империя манипулирует такими святыми и нерушимыми, казалось бы, вещами, как национальный язык и, вообще, идентичность. Даже такие (достаточно отличающиеся от русского) языки, как казахский язык, даже в собственных национальных образованиях были полностью незащищенными... И если так благосклонно к украинству относились казахи, побывавшие в национально выхолощенном Киеве 80—90-х годов, то какую же бурю чувств в их патриотических степных душах мог пробудить национально сознательный Львов? К счастью, история оставила некоторые документальные свидетельства. В первую очередь, это очень интересная книга казахского геолога и журналиста Бугенбая Ибраева «Мое открытие Украины» (Львов, 1997):
«...Хожу без устали по узким улицам странного, древнего Львова, поражаясь творениям далеких зодчих, делом рук украинских мастеровых людей. Езжу по уютным и гостеприимным селам Львовщины, беседую с местными жителями, с наслаждением слушаю их напевную речь. Взбираюсь на Карпаты, пью настоянную на хвойном аромате лесов и душистых трав ключевую воду. Провожаю на высокие полонины под призывные звуки трембит отары овец. И меня, сына знойных казахских степей, все эти годы не оставляет щемящее чувство повторения. Будто я уже был на Украине и все то, что вижу, происходит как бы вторично. Что я долго отсутствовал и теперь как бы вернулся в родные места. К близким мне по крови, по душе и сердцу людям...»
Вчитываюсь в эти слова львовского казаха, написанные им ровно 15 лет назад, и чувствую большое сожаление, что не пересеклись, не встретились тогда с ним, не подружились.
Как вы заметили, книга написана на русском языке; это обстоятельство автор объясняет так:
«Почему на русском языке? Дело в том, что украинским я владею еще не в такой степени, чтобы писать на нем. Второе — я хотел бы, чтобы книгу прочел русский читатель, живущий в Украине... Я хотел бы, чтобы книгу прочитали украинцы в России и в Казахстане, где наибольшие диаспоры украинцев, где многие из них в результате многолетнего прессинга стали не украинцами, а советскими... Так же, как и многие мои земляки — казахи...
Кстати, казахи тоже имели определенное касательство к украинскому повстанческому движению. В частности, известно, что в Конференции порабощенных народов Востока Европы и Азии (состоялась 21—22 ноября 1943 года в лесах Ривненщины, на контролируемой УПА территории) принимал участие один казах. Сохранились и другие документы. В своем донесении Нарком внутренних дел УССР Рясный сообщал Берии, что около села Залозцы Залищицкого района Тернопольской области 27 ноября 1944 года в ходе боя с украинскими повстанцами было уничтожено 240 «бандитов», в том числе много казахов. Об этом бое вряд ли что-то слышал геолог Бугенбай Ибраев. Зато ему пришлось работать с репрессированными «бандеровцами» в одной из шахт Казахстана. Бугенбай относился к украинцам беспристрастно, потому быстро находил в этой среде друзей. Да и для нас оставил короткое свидетельство о высоких профессиональных качествах тех украинцев, которые работали в шахтах: «Высокообразованным советским инженерам оставалось снимать шляпу перед «бандеровцами», как привыкли они называть ссыльных украинцев...»
А сколько же интересных украинско-казахских контактов остались совсем неизвестными для общественности и историков. Нужно сказать, что наши земляки с Казахстаном начали знакомиться очень давно. Я имею в виду не только десятилетнюю ссылку Тараса Шевченко. Первыми украинцами в Казахстане были высланные участники подавленного в 1768 году восстания гайдамаков, известного под названием «Колиивщина». Со второй половины XVIII века на эти бескрайние степные земли уже массово едут переселенцы из Таврической, Екатеринославской и Полтавской губерний. Еще активнее едут после столыпинской реформы. По переписи 1926 года в степном крае проживало уже 1 358 000 украинцев. Речь идет о так называемом «Сером клине» — полосе длиной почти две тысячи километров — от Оренбурга на западе и до отрогов Алтайских гор на востоке. На этой территории украинцы составляли — 40% всего населения, казахи — 27%, а русские лишь — 22%. Досадно, что, не имея мощной национальной идеологии, украинцы не имели шансов долго сохранять свою идентичность, а были лишь строительным материалом для создания «великорусской нации». Помогали царям-генсекам ассимилировать казахов и. ассимилировались сами. Если на момент распада СССР украинцев в Казахстане было почти 900 тысяч, то теперь лишь 333 тысячи. Могло ли быть по-другому? На эту тему рассуждает украинский поэт из приазовского Мелитополя Олег Гончаренко, родившийся в Казахстане: «Хоть я и украинец по миропониманию, но определенную степень «казахскости» таки впитал с материнским молоком. Родился я немного преждевременно, потому что как раз тогда (это был 1959 год) в казахском Темиртау власть жестоко подавила стихийный бунт комсомольцев. Молодые строители Магнитки жили в неотапливаемых бараках, завшивели, потому что не было где помыться, да и питались очень плохо. Неудивительно, что восстали, но и власть не церемонилась, без колебаний применила оружие. Не зеков, а расстрелянных «строителей коммунизма» потом складывали как раз напротив нашего барака. Можете себе представить, как чувствовала себя моя мама. Молоко, конечно, пропало, и кормили меня своим молоком казашки. А еще чеченки, немки — у нас там был интернациональный барак. Может, потому у меня такое невосприятие имперской идеи и такое сочувствие к угнетенным. Вот я сейчас читаю казахских поэтов. И, знаете, даже молдовская поэзия так не ложится на сердце — хоть мама у меня наполовину молдованка. Казахи мне намного ближе! Это, знаете ли, такая первичная мудрость, такая искренность, открытость, честность... Моя любовь к степи — она тоже оттуда, из Казахстана... Поэтому он присутствует во многих моих стихотворениях, а еще какой-то «кочевой ген» просыпается весной и каждый раз все сильнее напоминает о себе. Восприятие степи украинско-таврическое и казахское — они настолько близки, что если бы я не был украинцем, то хотел бы всю жизнь прожить казахом».
Как видим, любовь и почтительное отношение к казахской культуре может прекрасно совмещаться с любовью к Украине. И почти миллион украинцев Казахстана таки могли создать толерантную и, вместе с тем, патриотическую (в отношении к своей этнической родине) украинско-казахстанскую идентичность. Зато что мы видим сейчас? Приазовский украинец чувствует потребность в казахской культуре у себя дома. Конечно, если бы все казахи чувствовали такой сентимент к украинству, как Бугенбай Ибраев, а все украинцы имели такое же миропонимание, как наш поэт Олег Гончаренко, то можно было бы рассчитывать на возникновение удивительно интересной украинско-казахстанской идентичность. Пока что большинство наших земляков в этой стране являются, прежде всего, заложниками ассимиляционных процессов (непросто остановить маховик, запущенный еще русскими царями), и немногие из них могут похвастаться высокой интегрированностью в казахскую культуру. Но, при большом желании, на этой ниве еще можно сделать очень много хороших, полезных дел.
