Уважаемая Лариса Алексеевна!
Столько теплых, заслуженно похвальных слов получили вы и сотрудники возглавляемой вами газеты за ваш поистине титанический труд по спасению нашей Украины. Я присоединяюсь к этим словам. Мы получили серию «Бронебійна публіцистика» и прочли ее с огромным удовольствием. Благодарим!
Хочу поблагодарить и за публикацию статьи о моем отце Поихале Д. Т. Жалко, что он уже не смог прочитать ее. Написала я и о своей маме, учительнице, которая тоже недавно отошла в вечность. Судьба мамы олицетворяет судьбу сельских учительниц, разделивших все беды и невзгоды нашей страны.
Крепкого вам здоровья, мы вас любим, гордимся вами.
Держитесь!
Моей первой учительницей была мама
Моей первой учительницей была мама — Надежда Никитична Момот. Более строгого педагога, чем она, я не знала, однако в то же время она отличалась огромной справедливостью. Ее судьба — это судьба тех учительниц, которые разделили беды своей страны, пережили террор, Голодомор, войну, поднимали страну из руин, живя в таких невероятно тяжелых материальных условиях, что я удивляюсь, как они смогли все это выдержать.
Мама родилась в бедной многодетной, очень трудолюбивой семье. У отца было больное сердце, поэтому всю тяжелую работу выполняли жена и дети. Мама быстро жала уже в 7 лет, удивляя все село. Мне кажется, что нет в мире работы, которую не осилили бы мамины руки.
Пережили голод 1933 года благодаря улиткам, которых было много в лесу и из которых бабушка делала муку. По словам бабушки, лучше стали жить, когда Ленин дал землю. Дед был хорошим агрономом, — выращивал большой сад, была пасека, хозяйство. Бабушка ткала полотно из льна, вышивала с дочерьми рубашки, рушники. Их раскулачили, забрали все, особенно горевала мама с сестрами, что конфисковали даже тетради и книги. Семью сослали на лесоповал. Дед слег, и бабушка поехала просить за семью к самому Хрущеву в Киев. Каким-то чудом попала к нему на прием, на коленях ползла через кабинет. Семью помиловали, но 4 детей из 8 не выжили.
Вернувшись в родное село, жилы в землянке, потому что в их дом вселили семью, которая сразу же пропила бляху с крыши. Активисты коммуны носили одежду, вышиванки, которые реквизировали у маминой семьи. Дед умер.
Эту историю я столько раз слышала в детстве от бабушки и мамы, что, когда предлагали вступить в партию, отказалась, потому что у меня перед глазами вставала фигура без вины виноватой бабушки на коленях перед партийным боссом.
Конечно, клеймо раскулачивания висело над семьей, и дети не могли мечтать о высшем образовании, учились в педучилище. Мама вышла замуж за педагога. Только стали лучше жить, отцу предложили работу в министерстве образования, и все перечеркнула Вторая мировая война. Пришло сообщение, что отец пропал без вести, и тогда в маминых черных кудрях в 23 года появилась первая седина. Вернулся отец с войны тяжело больным.
Мама заведовала сельской школой в поселке, по вечерам к нам на огонек керосиновой лампы собирались преждевременно состарившиеся сельские вдовы с такими потрескавшимися руками, что было страшно смотреть. И мама им читала... Так красиво читала, как и позже, уже бабушкой, читала внучкам сказки. Со слезами на глазах мама вспоминает, как учителям приказывали ходить по селу (обязательно ночью) и заставлять подписываться на облигации. А где же было тем страдальницам-вдовам взять средства, ведь работали за «палочки», в домах холодно, на печи голодные дети. Тогда такими страшными налогами облагалось все, наверное, кроме воды, воздуха и дыма...
Пережили как-то и голод 1946—1947 гг. Позже отца перевели на работу в районо, дали 1-комнатную квартиру, но мамины руки так украсили ее вязаными занавесками, вышитыми скатертями, покрывалами. Где мама находила время? Ведь тогда не было групп продленного дня, а после войны было много детей-переростков, с которыми она проводила дополнительные занятия, бывало, и до 15—16 часов. За эти уроки не платили, как и за проверку тетрадей, а их же столько было у учителей младших классов. Все держалось на энтузиазме. Мама была из тех учителей, которые все время отдавали детям, готовы были всегда прийти на помощь. Почему-то считаю, что бессовестному человеку сколько ни платы, он лучше работать не станет. В бараке, где мы обитали, жило большинство учителей нашей школы, все много читали, обменивались книгами.
Перед глазами у меня встает такая еще молодая мама в черной юбке, белой блузе, с высокой прической, такая невероятно красивая, в руках у нее — тетради, числом больше ста, потому что тогда классы были большими. Тетради мама проверяла ежедневно, писала планы, потому что готовых тогда не было.
По вечерам допоздна горел свет в нашей комнатке, часто вечером созывались педсоветы, которые, бывало, продолжались до 11—12 часов. А рано утром уже топилась печь, гудел самовар, успевала мама еще что-то пошить, связать. Она, казалось, успевала все, в характере у нее были воля, собранность, дисциплинированность. За доблестный труд в тылу мама имеет награды, одной из первых в районе ее наградили знаком отличника образования. Новые учебники для младших классов авторы из киевского НИИ апробировали на уроках мамы. А уже сколько открытых уроков дала она на своем веку!
...А когда о ней хотели напечатать статью в газете, директор запретил. Пишите, мол, об учительницах-коммунистках или учительницах-женах коммунистов. Мои родители были беспартийными...
Родители прожили очень дружно — не только рука об руку, но и мнение во мнение, душа в душу.
Благодаря маме в нашей семье сохранился украинский язык. Когда она к нам переехала, то первое, что сказала: «На работе говорите на каком хотите языке, а дома будем разговаривать только на родном».
Когда мне было трудно, всегда рядом была мама.
