Вот уж не думал писатель, что в день его 100-летнего юбилея главную речь на открытии его памятника в Москве будет произносить отставной подполковник КГБ! На этих торжествах Владимир Путин произнес проникновенные слова о том, что мы открываем памятник «нашему выдающемуся соотечественнику, писателю, мыслителю, фронтовику, участнику Великой Отечественной войны и истинному, настоящему патриоту России», отметил «мудрость, взвешенность, глубокое понимание истории», свойственные юбиляру, а также то, что сердце, душа и раздумья писателя «были наполнены одновременно и болью за Отечество, и безграничной любовью к нему». Путин отметил, что Солженицын «разделял подлинную, настоящую, народную Россию и особенности тоталитарной системы, которая принесла страдания и тяжёлые испытания для миллионов людей». Здесь очень показательно слово «особенности». Получается, что Александр Исаевич был не против тоталитарной системы в целом, а только против тех ее особенностей, которые причиняли страдания людям.
Интересно, а как бы классик отреагировал на реалии современной России, значительно приблизившейся за 18 лет правления Путина к возрождению тоталитарного идеала? Владимир Владимирович полагает, что Солженицын «никому не позволял пренебрежительно, зло говорить о своей Родине, противостоял любым проявлениям русофобии». Насчет пренебрежительно — да, не позволял, а насчет зло — так он и сам порой очень зло говорил о России и русских, и его произведения — яркие примеры вдумчивой национальной самокритики.
Вообще, парадоксальным образом для нынешней российской власти в творчестве Солженицына наиболее приемлемыми оказались его «гулаговские» произведения. Неслучайно «Архипелаг ГУЛАГ» и «Один день Ивана Денисовича» представлены в школьной программе. Осуждение сталинских и ленинских преступлений российская власть допускает в качестве «особенностей тоталитарной системы». Что подразумевает, что у советской тоталитарной системы были и «здоровые черты» — прежде всего, ее имперская составляющая. Пусть либеральная общественность погружается в изучение и критику сталинских преступлений, лишь бы не вспоминала о преступлениях нынешнего режима. А вот уже «Красное колесо», равно как и часть публицистики, а также те произведения, где отразился фронтовой опыт Солженицына, принимаются российской властью уже совсем не так однозначно. В «Красном колесе» Путина и его команду привлекает безоговорочное осуждение всякой революции, как Февральской, так и Октябрьской, а также явная идеализация образа Петра Столыпина, который превратился в постсоветское время в одного из главных положительных героев дореволюционной России.
Однако то, какой Солженицын рисует Россию перед революцией 1917года, властям вряд ли понравится. Никакой сусально-умильной России 1913 года, «России, которую мы потеряли», нет и в помине в его эпопее. Да, в России Солженицына есть ростки нового, здорового, что могло бы развиваться и что было задавлено большевиками. Но сама предреволюционная Россия у него неизлечимо больна и неумолимо стремится к гибельной революции. А здесь параллели с современностью, хочешь не хочешь, напрашиваются, хотя российские власти предпочитают их не замечать. Что же касается фронтовых произведений, то Солженицын был первым из русских писателей, кто в поэме «Прусские ночи» и в пьесе «Пир победителей» запечатлел те преступления против мирного населения Восточной Пруссии, которые совершали бойцы и командиры Красной Армии в 1944—1945 годах и о которых сейчас официальным российским историкам приказано забыть. Также Солженицын писал и о пренебрежении генералов к сбережению солдатских жизней, и о бесчинствах «Смерш», и о многом другом, что не вписывается в благостную картину Великой Отечественной войны, созданную в путинской России.
Но главное, в чем Путин расходится с Солженицыным, это вопрос об империи. Александр Исаевич не раз повторял: «Нет у нас сил на Империю! — и не надо, и свались она с наших плеч: она размозжает нас, и высасывает, и ускоряет нашу гибель». С таким тезисом Владимир Владимирович точно не согласен. Но и Солженицын не был последовательным антиимпериалистом. Он считал, что Украина и Белоруссия в составе империи должны сохраниться, равно как и Северный Казахстан. Осуждал, по путинской терминологии, «цветные революции» в Грузии и Украине, и говорил о будто бы происходящем окружении России НАТО. И очень сложно сказать, как бы он отреагировал на нынешнюю российскую агрессию против Украины, на аннексию Крыма, на войну в Донбассе. Ведь мать писателя, и родственники матери были украинскими крестьянами, поселившимися на Северном Кавказе. И Солженицын не раз говорил, что войны между Россией и Украиной быть не может и что на такую войну он своих сыновей никогда не пошлет. Сейчас российско-украинская война, к несчастью, стала свершившимся фактом. И думаю, что Александр Исаевич, при всей своей нелюбви к революциям, осудил бы аннексию Крыма и войну, развязанную против победившей «революции достоинства», примерно теми же словами, которыми он осудил Первую чеченскую войну: «Открытие военных действий в Чечне — это тяжелая политическая ошибка. В любом случае — и при успехе военных действий, и при неудаче — это принесет нам политический ущерб — и в отношениях с Кавказом, и с мусульманским миром вообще. Надо добавить к этому еще и наглядную военную бездарность. Ужасно, что эти военные действия были начаты. Этого нельзя было делать ни в коем случае».
Ну, а Путин, открыв памятник Солженицыну, отправился в Дом журналистов на прощание с Людмилой Алексеевой, которая многое сделала для правозащиты, но в последние годы стала приобретать опасный для всякого правозащитника статус официальности. Тут мне вспомнилась сцена из «Семнадцати мгновений весны» как Кальтенбруннер в сопровождении охраны прощается с любимым профессором. А перед этим, на заседании Совета по правам человека, Владимир Владимирович явил новый пример либерализма. Правозащитника Льва Пономарева, которого как раз посадили за пост в соцсетях на 25 суток (потом скостили до 16), не отпустили на прощание с Алексеевой. Историк и телеведущий Николай Сванидзе попросил Путина проверить законность ареста Пономарева. И Путин, повторив, что ставить решение суда под сомнение никак нельзя, пообещал попросить генерального прокурора «посмотреть повнимательнее» на ситуацию с арестом Пономарева. Авось Юрий Чайка скостит еще пару-тройку суток!
ГОЛОС ИЗ FACEBOOK
Владимир ЯСЬКОВ, поэт, переводчик и блогер:
Сегодня (11 декабря. — Ред.) исполняется 100 лет со дня рождения одного из самых выдающихся российских имперцев, известного антисемита, одного из наиболее самовлюбленных общественных деятелей СРСР-РФ, способного (а еще больше плодотворного) писателя, чей «Архипелаг ГУЛАГ» в свое время таки пробил завесу молчания над жуткими, нечеловеческими, изуверскими преступлениями российско-советского коммунизма.
Ему не повезло: он дожил до осуществления своей мечты — свержения коммунизма. Не повезло потому, что за это Россия заплатила (1) отделением от нее 14 колоний, и (2) приходом к власти вместо «гражданских коммунистов» чекистских палачей в союзе с мафией. Не знаю, удивило ли это его, — по крайней мере, не возмутило.
Солженицын умер за четыре дня до нападения России на Грузию. Не сомневаюсь: он бы поддержал ту агрессию — так же как поддержал бы захват Крыма и части Донбасса. Потому что хорошо известна его эволюция, которую я считаю возвращением к самому себе, к своей сущности.
Отдав должное в «Архипелаге» украинским повстанцам (в частности их заметной, а временами и выдающейся роли в лагерных восстаниях), Солженицин на склоне жизни отбросил всякий политкорректный «объективизм», чтобы обнаружить свои настоящие убеждения — и относительно евреев, и относительно украинцев. Начав с отрицания права украинцев на собственное государство, он завершил, как и следовало ожидать, отрицанием Голодомора. Все, точка.
...Когда мне напоминают о благодарности, я не спорю.
Благодарен ли я Солженицыну за «Архипелаг»?
Да.
Чувствую ли я к нему что-то хотя бы хоть немного похоже на то, что чувствую к Василю Стусу, или Варламу Шаламову, или академику Сахарову, или Мустафе Джемилеву, или Левку Лукьяненко, или мальчикам — таких как украинец Степан Чубенко или россиянин Влад Колесников? (Я уже не говорю о тех борцах с советским режимом, которых знал лично.)
Конечно, нет.
Он со всей его пещерной архаикой остался в далеком прошлом еще при жизни.
Солженицын воевал с тем, что на время его поединка уже было полумертво. Следовательно — был обречен на победу. Он собрал вместе полтысячи свидетельств людей, которые прошли через то, чего самому ему посчастливилось избежать, — и талантливо изложил то на бумагу. Думаю — он надеялся открыть глаза своему народу — на себя самого. Народ посмотрел раз, во второй — да и отвернулся: автопортрет ему не понравился. Все, «тема была закрыта».
...И все же мне немного жаль Александра Исаевича: такие титанические усилия, такое время (десятилетие!) были потрачены на то, чтобы переиначить, изменить одну коренную черту российского народа — нежелание:
• нежелание знать правду
• нежелание делать выводы
• нежелание чувствовать опасность
• нежелания хотеть справедливости
• нежелание быть людьми.
Не получилось. И не могло получиться. Потому что россияне — пример народа, который всегда находится в гармонии с собой и со своей исторической судьбой
