Леонид Макарович сейчас активно работает. Над новой авторской книгой. В начале 2019-го он будет праздновать свой 85-й день рождения. Дата солидная и почтенная. А следовательно, первый президент Украины хочет удивить всех политическими подробностями, которые до сих пор не рассказывал. «Хочу показать исторические и властные этапы украинской политической жизни, — рассказывает «Дню» Леонид Кравчук. — Очень важно, чтобы новое поколение узнало о нашем близком прошлом с первых уст, делало выводы и не повторяло ошибок». Работа над изданием еще продолжается, но специально ко Дню Независимости Леонид Макарович эксклюзивно для газеты «День» передал главки из новой книги, касающиеся решающих для нашей страны событий 1991 года.
АКТ О НЕЗАВИСИМОСТИ: БОРЬБА ДНЯ
Мы назначили дату заседания внеочередной сессии Верховной Рады на 24 августа, но не знали точно, примем ли какой-то документ. После ГКЧП ситуация развивалась стремительно, потому не было времени что-то долго согласовывать. Нужно было действовать быстро и точно. На заседании президиума Верховной Рады мы поставили задачу подготовить документ, который бы провозглашал независимость Украины. Но на 24 августа еще никто не знал, каким именно он будет. Завершенного документа не было. Группа народных депутатов, в которую входил Дмитрий Павлычко, готовила один документ. Группа депутатов, в которую входил Владимир Яворивский, готовила другой документ. Третий вариант готовил Левко Лукьяненко. Он работал сам, без какой-либо группы. Все они общались между собой и частично со мной. Очень активно и плодотворно работал со мной Дмитрий Павлычко. Черновил также был причастен, но активного участия в этом деле он не принимал. Левко Лукьяненко появился аж 23 августа, то есть уже в канун заседания сессии, и принес свой проект. Я, прочитал все документы в присутствии Павлычка, говорю ему: «Мне кажется, что наиболее лаконичным и содержательным является проект Левка Лукьяненко. Дмитрий Васильевич, возьмите его и поработайте с Лукьяненко, чтобы окончательно согласовать текст».
Впоследствии, когда они уже принесли согласованный вариант, возник другой вопрос: кто будет его представлять в парламенте? Павлычко говорит мне: «Пусть тогда, наверное, представляет его Лукьяненко, он же главный автор». «Я не против, — говорю, — но вы представляете, как это будет воспринято в зале, учитывая отношение коммунистов к Левку Григорьевичу? Он только выйдет на трибуну, как они сразу начнут свистеть». Павлычко говорит: «Тогда, может, Яворивский?» «Можно, — отвечаю, — но нужно спросить самого Лукьяненко. И мы же знаем, что к Яворивскому отношение со стороны коммунистов также не очень хорошее, учитывая те статьи, которые он пишет».
ПОСЛЕ ПРИНЯТИЯ АКТА О НЕЗАВИСИМОСТИ УКРАИНЫ 24 АВГУСТА 1991 ГОДА СОВЕТСКАЯ СИМВОЛИКА УЖЕ НЕ АКТУАЛЬНА. ВМЕСТО НЕЕ НА ЗДАНИИ ВЕРХОВНОЙ РАДЫ – УКРАИНСКИЙ ТРИЗУБ / ФОТО УКРИНФОРМ
В конечном итоге, говорю: «Я собирал всех руководителей областных групп, руководителей комиссий, говорил с ними, давайте я сам представлю проект. Тем более, я не буду таким раздражителем как Лукьяненко или Яворивский, а главное — это будет идти от главы Верховной Рады».
Между тем, «группа Гуренко», то есть часть коммунистов, готовила свой документ, в котором шла речь о необходимости поддержать ГКЧП, то есть саму их идею — сохранение СССР. Эту идею он даже провозгласил с парламентской трибуны. Было так: я выступал с трибуны и слышу, что сигнализирует Лариса Скорик, которая также хочет выступить. Пожалуйста. Но здесь Гуренко, видя, что она идет к трибуне, также вышел вперед. Поэтому около трибуны уже стоял я, Скорик и Гуренко. Я отошел немного назад, а они по очереди выступали.
24 августа мы уже были готовы к принятию решения, но не знали, какое количество депутатов поддержит документ. Могло быть 226, а могло быть больше 300. Для меня это имело исключительное значение, потому что я хотел, чтобы проголосовало конституционное большинство. Для того чтобы как-то ориентироваться, я встретился с руководителями областных депутатских групп, после чего было понятно, что голосование будет позитивным. Дальше я уже смело выступал и ставил на голосование.
Но была еще одна деталь. Перед голосованием вдруг прибегает ко мне Лариса Скорик и говорит: «У нас состоялось заседание — мы против этого голосования, потому что не хотим, чтобы независимость нам даровали коммуняки». Дальше приходит заместитель главы ВР Владимир Гринев и говорит то же. Оказывается, до этого они собрались на третьем этаже и приняли решение, что сначала должна быть декоммунизация, а затем провозглашение независимости. Но здесь уже прибегает Павлычко, весь дрожит и кричит: «Но я всех их имел в заднице!» Вижу, что он доведен до кипения. «Вы чего ссоритесь? Успокойтесь», — говорю ему. «Ведь они хотят момент задушить, это же сознательно...», — кричит Павлычко.
А что такое декоммунизация в августе 1991 года? Кто за нее мог проголосовать, если абсолютное большинство депутатов в парламенте (370 из 450) — коммунисты? Потом они опять собрались и таки приняли решение поддержать независимость. Как следствие — 346 народных депутатов проголосовали «за». Единственный голос «против» был от Сергея Цекова из Крыма, еще трое воздержались и 12 не голосовали. Среди последних и Леонид Кучма. Это показательно, потому что это будущий премьер-министр и главное — президент Украины. Он, кстати, в первой Верховной Раде в карточке по учету кадров написал, что он по национальности «русский».
Но главное, что мы это сделали — за независимость проголосовало конституционное большинство. После этого нужно было видеть, что делалось в зале: радовались, пели, танцевали...
Думаю, что за независимость подавляющая часть коммунистов голосовала с перепугу. Тем более что в России уже победил Борис Ельцин. В КПУ увидели, что в Киеве все бурлило, потому боялись, чтобы их не побили, если не проголосуют за независимость.
РЕФЕРЕНДУМ КАК АРГУМЕНТ НАРОДА
После того, как было понятно, что мы примем Акт о независимости, собралась часть президиума Верховной Рады и возник второй вопрос — станет ли он легитимным в контексте всесоюзного референдума от 17 марта 1991 года? На нем Украина проголосовала за сохранение СССР — 70,2%, хотя этот показатель был самым низким из всех республик, принимавших участие в референдуме. Но все равно его никто не отменял, поэтому референдум можно было отменить только новым референдумом. И именно с такой инициативой я выступил на заседании президиума Верховной Рады. Кто-то начал возражать мне, что нет соответствующего республиканского закона, а есть только закон о всесоюзном референдуме. Новость об этом быстро дошла до Москвы, поэтому сразу звонит по телефону мне кто-то из секретарей ЦК КПСС и говорит: «Вы там собрались проводить референдум. Но у вас нет закона, он не будет легитимным». А я им говорю: «У нас революционная ситуация, народ требует, вы приезжайте и посмотрите, что творится в Верховной Раде и на улице. Везде снимают советские флаги и вывешивают украинские. Это революция — понимаете? — и я буду действовать соответственно».
Ставлю я вопрос о необходимости проведения референдума на повестку дня, но здесь собираются наши национал-патриоты во главе с Чорноволом и говорят мне, что, оказывается, я предложил глупость. Мол, он такой хитрый, этот Кравчук, и вместо того, чтобы радоваться победе, хочет провести референдум, на котором люди точно не проголосуют, тогда наше дело рухнет. После этого я даже не выступал, а просто поставил на голосование вопрос — кто верит в украинский народ? «За» проголосовали все, кроме двух депутатов — Леся Танюка и Вячеслава Чорновола. Потом они пошли на Софийскую площадь, где выступали и наговорили такое, что просто на голову не налазило. Впрочем, народные депутаты все равно проголосовали за проведение 1 декабря того же года республиканского референдума.
УКРАИНСКИЙ НАРОД СКАЗАЛ СВОЕ СЛОВО НА РЕФЕРЕНДУМЕ 1 ДЕКАБРЯ 1991 ГОДА. «ЗА» — 90% / ФОТО ВЛАДИМИРА ФАЛИНА
В тот день в бюллетень для тайного голосования был вынесен вопрос: «Подтверждаете ли Вы Акт провозглашения независимости Украины?». Всего в волеизъявлении приняли участие 31 891 742 гражданина, или 84,18% от общего количества внесенных в списки. Утвердительный ответ на вопрос бюллетеня — «Да, подтверждаю» — дали 90,32% из голосовавших (28 804 071 человек). Против — «Нет, не подтверждаю» — проголосовали 7,58%.
Если бы мы не приняли это решение, то Украина не была бы независимой страной. Кстати, независимость признали только после всеукраинского референдума. За месяц нас признали 56 стран мира. Первыми были Польша и Канада.
Почему народ проголосовал? В этот период проходили очень активные выступления людей, в частности — шахтеров Донбасса, которые, например, ходили по квартирам первых секретарей, открывали холодильники и показывали, сколько там колбасы, и все такое. Также говорили о том, что Горбачев сам спровоцировал ГКЧП, особенно когда он начал рассказывать басни, как они где-то там на чердаке нашли старый «Грюндиг» и слушали о событиях в Москве. Это же нужно такое придумать! Люди по многим событиям сделали выводы, что государство валится, Горбачев не контролирует ситуацию, народ поднимается, потому у нас только один выход — спастись независимостью. Но имею уверенность, что так же, как и я, на то время понимало независимость большинство населения Украины. Они не думали, что Советский Союз развалится, они скорее хотели больше прав и самостоятельности. Поэтому поддержали все — не было ни одного города, ни одного села, где бы проголосовали «против». Даже в Севастополе, во что немногие верили, 57% проголосовали «за» независимость. Кстати, тот референдум никто не отменял. Он действует и в Крыму тоже. Проведенный в 2014 г. так называемый референдум на штыках и под руководством Кремля не может отменить результат демократического всеукраинского референдума 1991 года.
Вспоминаю также случай, когда накануне референдума в Ленинграде состоялся огромный митинг людей, стоявших в очереди за хлебом. И среди них был плакат, на котором приблизительно было написано, что, мол, нужно убить Кравчука, который лишил нас хлеба. Таким образом они фактически подтвердили, что хлеб им поставляет Украина, а это был один из аргументов среди украинцев, что хватит всех кормить, мы сами можем жить зажиточно.
БЕЛОВЕЖСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ — РЕАЛЬНЫЙ ВЫХОД УКРАИНЫ ИЗ СССР
В Беловежскую пущу я уже ехал, имея решение украинского народа. Формат такой встречи, о которой мы договорились, еще раньше в Москве предложил Ельцин. Впоследствии он поехал с государственным визитом в Беларусь, соответственно, в Беловежскую пущу прибыл из Минска. Мне же позвонил по телефону и пригласил приехать туда председатель Верховной Рады Беларуси Станислав Шушкевич. Мы прибыли в Беловежскую пущу, чтобы принять декларацию или заявление, но никакого предварительно подготовленного проекта у нас не было. Когда мы уже сели за стол, говорит Ельцин: «Нам надо принять документ и сказать, что новоогаревский процесс зашел в тупик, поэтому необходимо искать другой путь выхода из ситуации. Это может быть федерация или конфедерация, но в рамках сохранения Советского Союза».
О независимости никто из них не говорил. Геннадий Бурбулис позже мне говорил: «Только Вы могли их переубедить». Говорю: «Не я — украинский народ». Ельцин, следует подчеркнуть, все время тогда проталкивал идею конфедерации. Был такой случай, когда Горбачев говорит ему: «Ну хороший, вы с Кравчуком убедили меня, но вопрос — кто будет президентом?». «Михаил Сергеевич, ну как, будем управлять по очереди, сначала Кравчук, потом я и т.д.», — говорит Ельцин. «Нет-нет-нет», — раздраженно отвечает Горбачев. То есть Горбачев не думал, как сохранить Советский Союз, он думал, как остаться вождем.
8 ДЕКАБРЯ 1991 ГОДА. ВО ВРЕМЯ ПОДПИСАНИЯ БЕЛОВЕЖСКИХ СОГЛАШЕНИЙ В БЕЛАРУСИ / ФОТО УКРИНФОРМ
Итак, наша встреча в Беловежской пуще продолжилась, и Ельцин говорит: «Давайте начнем работать. Но кто-то должен писать то, о чем мы будем говорить. Я думаю, это может взять на себя Леонид Макарович». «Ради общего блага, — говорю ему, — я готов». Беру бумагу, ручку и сажусь во главе стола. «Перед визитом в Беларусь я встретился с Горбачевым, — продолжает Ельцин. — Он просил меня спросить у Кравчука — готов ли он подписать всесоюзный договор, если центр пойдет на то, чтобы учесть замечания Верховной Рады Украины и ее председателя?»
«Если бы вы задали мне этот вопрос месяц назад, то я бы не смог ответить прямо и попросил бы сделать перерыв, чтобы вернуться в Киев и обсудить ситуацию в Верховной Раде, — отвечаю я ему. — Но сейчас я могу дать вам прямой ответ. В Украине буквально неделю назад прошел референдум, на котором люди проголосовали за независимость — 90%. Более того, они избрали президентом Кравчука, которому поручили выполнять их волю. Вот, допустим, я соглашусь с тем, что вы говорите, но в таком случае мне надо вернутся в Киев и попросить Верховную Раду сделать заявление, что я не выполняю волю украинского народа?..»
Дальше началась живая беседа... Когда я увидел, что ситуация обостряется, спросил у Ельцина: «Борис Николаевич, вот вы поставьте себя на мое место. Представьте, что Россия провела референдум, подобный тому, который прошел в Украине, и российский народ проголосовал бы за независимость. Кого бы вы послушали в Беловежской пуще, если бы я вам задал такой вопрос, какой задали вы мне, — Кравчука, Горбачева или свой народ?» «Ну конечно российский народ», — говорит он. «Вот и я слушаю украинский народ, поэтому ни при каких условиях не смогу подписать всесоюзный договор», — резюмировал я.
Бурбулис часто говорит, что когда Ельцин передал мне вопрос от Горбачева, я, мол, ответил: «А кто такой Горбачев?» Более того, иногда придется слышать (это уже не от Бурбулиса) о том, что, мол, Ельцин также резко ответил: «Да, надо уже кончать с этим пятнистым». Откровенно говоря, я не помню, чтобы там были такие фразы. Иногда, когда они меня уже допекали во время заседания, я мог сказать — ну вы же понимаете, что вернется Ельцин в Москву, а там Горбачев — президент СССР, и между ними продолжается противостояние.
Приходилось также слышать от тогдашнего премьер-министра Украины Витольда Фокина, который был вместе со мной в Беларуси, что он «не хотел подписывать Беловежское соглашение, но Кравчук заставил». Такого не было — не было заявления Фокина, что он не хочет подписывать соглашение. Мы сидели, обсуждали каждое положение, может, он где-то и сказал, что можно что-то сделать по-другому или лучше, но чтобы отказывался подписывать договор, такого я не помню.
Когда проект уже фактически был готов и решался вопрос организации подписания документа и проведения пресс-конференции, Ельцин предложил пригласить присоединиться к нам президента Казахстана Нурсултана Назарбаева. Мы все согласились. И он сразу набрал его, но там сообщили, что Назарбаев летит в Москву. А связи с самолетом на то время не было. Тогда Ельцин позвонил в Москву и попросил кого-то (не помню кого), чтобы передали Назарбаеву, что Ельцин ждет его звонка. Спустя некоторое время Назарбаев таки набрал Ельцина, но сказал, что прилететь не сможет. Причину он не объяснил.
Позже мы узнали, что он поехал на встречу к Горбачеву, где сказал, что ему нечего делать в Беловежской пуще. Надо понимать, что Назарбаев тогда готовился к должности главы Совета министров СССР. И я так понимаю, что Горбачев был готов рассмотреть этот вопрос. Назарбаев имел опыт в этой сфере, так как до президентства работал главой правительства Казахстана.
Когда он отказался приехать, мы провели пресс-конференцию и сообщили миру о подписании Беловежского соглашения. После этого позвонили президенту США Джорджу Бушу-старшему. Кстати, это неправда, что мы не хотели сообщить Горбачеву. На самом деле ему позвонили самому первому. Было так. Когда уже было подписано соглашение, мы решили, что конечно логично и правильно сообщить Горбачеву. Говорит Ельцин: «Леонид Макарович, может, вы наберете Михаила Сергеевича?» «Я не против, но логично, чтобы это сделал Шушкевич, так как мы находимся в Беларуси», — ответил я. Все согласились. И Шушкевич сразу набрал Горбачева. Тот не ответил. Спустя некоторое время он еще раз набрал его, но там сказали, что «сейчас Михаил Сергеевич говорить не может».
Время шло, поэтому мы решили позвонить президенту США, поскольку это одна из сильнейших стран мира, находящаяся в основных мировых организациях. Ельцин набрал Белый дом, но там сначала не поверили, что это звонит президент России из какого-то села в Беларуси. Немного погодя американцы сами набрали министра иностранных дел России Андрея Козырева. И когда тот подтвердил, что это действительно Ельцин, его соединили с американским президентом. Между ними был довольно длительный разговор. После этого прошло время, и тут звонит Горбачев. Трубку поднял Шушкевич, который сказал, что Михаил Сергеевич был очень резким и агрессивным, упрекая в первую очередь, что он из мировых агентств узнал, что произошло. Шушкевич рассказал ему ситуацию, но Горбачев не хотел слушать.
На следующий день, уже в Киеве, у меня также был разговор с Горбачевым. Он позвонил мне: «Что вы там наделали, весь мир стоит на ушах. Вы немедленно должны лететь в Москву. Мы соберемся здесь — надо отменить то, что вы там наподписывали». «Михаил Сергеевич, я в Москву не полечу», — ответил я ему. Для него это был такой удар... он долго молчал в трубку. «Как?» — удивленно спросил он. «Сначала у меня была инаугурация, затем я сразу полетел в Беларусь, теперь вы меня зовете в Москву. Я у себя еще в кабинете толком не был, а у меня страна, море работы. Кроме того, мы в Беларуси договорились, что Борис Николаевич вас обо всем информирует», — объясняю ему. «Да, он приходил, но надо все равно собраться», — продолжает он. Говорю еще раз: «Михаил Сергеевич, в Москву я не поеду».
Спустя некоторое время звонит мне Андрей Гиренко, которого Горбачев взял работать к себе в администрацию (до этого Гиренко был первым секретарем Херсонского, а затем Крымского обкома КПУ): «Леонид Макарович, что вы ему сказали, Горбачев невменяемый, ему ничего нельзя сказать, он ничего не слушает. Он не может понять, как это вы отказываетесь лететь в Москву? Может, вы все-таки прилетите?» Говорю: «Нет». Я понимал, что без Украины они ничего там не сделают, а если я туда полечу, то ситуация может переиграться. Ведь действительно могло быть заседание, в котором бы приняли участие лидеры всех республик. Хорошо, я проголосую против, возможно Ельцин и Шушкевич, возможно, еще кто-то (представители Грузии, Молдовы). Но большинство могло проголосовать — «за». Что хотел Горбачев? Он хотел переподписать договор от 1922 г. о создании СССР, потому что он уже не соответствовал реалиям. Он хотел обновленный Советский Союз.
Поэтому Горбачев звонил и Шушкевичу, потому что когда он со мной говорил, то сказал: «Как это ты отказываешься приезжать, вот Станислав Станиславович уже дал согласие». Как только я поговорил с Горбачевом, сразу набираю Шушкевича и спрашиваю — правда ли, что он собрался в Москву? «Что вы? Не было такого, никто ему подобного не говорил», — говорит он мне. Тогда я понял, что Горбачев пытался взять меня, как говорят, «на растяжку». Не вышло.
Итак, Беловежское соглашение было подписано без серьезных дискуссий — не стоял вопрос быть ему или не быть, дискуссии были только по содержанию документа (границы, армия, ядерное оружие, обязательства СССР и т.д.). И подписан он был консенсусом. В чем вообще был смысл, что мы собрались втроем? В том, что это те страны, которые были фундаторами создания СССР в 1922 году. И теперь эти страны через почти 70 лет подписали новое соглашение, в котором сказано, что «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование». Впоследствии настоящий документ был официально внесен в реестр Организации Объединенных Наций.
Украинский референдум стал для меня спасительной базой. Как и для нашей независимости, ведь после провозглашения Акта о независимости нас не признала ни одна страна. Только после проведения референдума нас начали признавать одна за другой страны мира. Без референдума я бы не имел убедительных аргументов в Беловежской пуще.
В целом произошло три важных события: Декларация о суверенитете, Акт о независимости, который я рассматриваю в сочетании со всеукраинским референдумом, и Беловежское соглашение. Скажу откровенно, принятый Верховной Радой 24 августа 1991 года Акт о независимости Украины имеет большое значение, но не окончательное — с точки зрения выхода Украины из Советского Союза. Ведь в действительности не существовало никаких документов, в которых речь бы шла о механизме выхода из СССР. Поэтому какие бы решения мы ни принимали в Киеве, если бы Россия оставалась в Советском Союзе, нас бы оттуда не выпустили. Я всем говорил тогда, что если мы в одностороннем порядке заявим, что выходим из СССР, то Россия сразу станет на сторону тех, кто будет против нас, а таких в самой Украине и вне ее пределов было достаточно. Выходить же из СССР с помощью силы — это был катастрофический вариант. И Горбачев, и Ельцин постоянно повторяли, что без Украины никакой союз невозможен — ни СССР, ни СНГ. Поэтому логика была такая: есть Советский Союз — есть откуда выходить, нет Советского Союза — неоткуда выходить. Поэтому я считал и считаю, что решение, которое подписал Ельцин в Беловежской пуще, — это первое демократическое решение международного характера, которое обеспечило реальный выход Украины из Советского Союза. То есть правовой и фактический выход был за Верховной Радой, а реальный — по Беловежскому соглашению.
