На фоне шумного празднования в Советском Союзе 300-летия Переяславской рады кто-то, очевидно, — за «железным занавесом», должен был обстоятельно, без политических обвинений и ярлыков проанализировать ситуацию, приведшую к известному решению Богдана Хмельницкого и казацкой старшины и его последствиям. Один из блестящих примеров таких полемичных изысканий — статья «Москва, Маросейка».
Юрия Шевелева читать всегда интересно — сколько бы лет ни прошло с момента появления работ автора. Невзирая на десятилетия, прошедшие с тех пор, они, на удивление, остаются современными, потому что поднимают реальные проблемы, с которыми мы сталкиваемся и по сей день: идет ли речь о беспардонном поведении нашей северо-восточной соседки, или нравах украинского политикума, или реакции на день сегодняшний украинского народа. И все же они написаны в определенное время, при определенных обстоятельствах и с определенной целью. Следовательно, стали частью историографии вопросов, поднятых автором, и, в известной степени, историческим источником — для своего периода. С течением времени выявленные проблемы приобретают иное звучание, но от этого не становятся менее актуальными. По-видимому, к сожалению, потому что некоторые из них могли бы уже отдыхать в архивах — вместе с документами.
В середине ХХ ст. Юрий Шевелев сделал несколько неожиданное ударение — предложил посмотреть на события трехсотлетней давности под углом наступления украинской культуры и личной трагедии ее носителей. Хотя часть его утверждений, например, — украинцы знали, что такое Москва, но все равно пошли на Переяслав, теперь выглядят недоказанными. В том-то и дело, что, как выяснилось, слишком поздно осознали (в первую очередь — казацкая старшина). Но даже когда осознали, то, по крайней мере, на Левобережье, для влиятельной части украинского общества, украинского духовенства, сближение со страной, где официальной религией было православие, выглядело вполне оправданным шагом — исходя из собственных корпоративных интересов. Отсюда должности и влияние. А еще были и другие корпорации — упомянутая уже казацкая старшина, шляхта, мещанство, крестьянство. На их противоречиях играла, и достаточно удачно, Москва, постепенно реализуя собственное стратегическое виденье перспектив развития отношений с украинским Казацким государством. Обратного влияния на этом направлении (в отличие от сферы культуры и образования) почему-то не ощущалось. Что-то принципиально изменилось? Кто-то на такие вещи обращает внимание?
Как одну из проблем Украины, Юрий Шевелев вспоминает «кочубеевщину». По-видимому, с точки зрения середины ХХ в. так оно и было, да и явление вполне понятное, но теперь мы можем посочувствовать Василию Кочубею за то, что именно его имя стало символом одной из национальных характеристик. Еще в середине XVII в., наряду с дифирамбами в адрес казаков, довольно язвительно и критически описал их французский инженер Гийом де Боплан.
Иван Мазепа обрел гетманскую булаву в том числе в результате интриги вокруг своего предшественника Ивана Самойловича. Тогда, после неудачных Крымских походов и заключения «Вечного мира», некоторые высказывания гетмана в адрес «глупой Москвы» стали известны в Кремле. Ясновельможного обвинили в намерении к измене и отстранили от власти с помощью фаворита царевны Софьи — князя Василия Голицына (нашли, таким образом, виновника военных неудач). Доносы — явление в казацкой среде настолько распространенное, что царь Петр I некоторое время не обращал внимания на все, что пятнало репутацию Ивана Мазепы. Если вспомнить, что донос Василия Кочубея — не только любовная история, но и борьба за власть традиционными для казацкой среды способами, то чем действия обоих фигурантов при подобных ситуациях принципиально отличались?
По-видимому, стоит вспомнить и об экономической составляющей. Когда гетман Иван Мазепа умер, между наследниками возникла дискуссия — считать его состояние личным или государственным. В результате старшина решила передать средства ближайшему родственнику — племяннику Андрею Войнаровскому. То есть долгое время ни гетманы, ни полковники, ни сотники не видели разницы между казной и собственным карманом, потому как ее, в принципе, не существовало. В начале XVIII в. такое явление выглядело анахронизмом. Более того, только после гетмана Даниила Апостола был впервые определен точный бюджет украинского Казацкого государства. Ранее, по-видимому, денежный баланс Гетманщины был не ко времени.
Кроме средств, казацкая старшина для осуществления своих властных полномочий («правительств») получала ранговые земли. Потом она всеми правдами и неправдами занималась их приватизацией. Такие едва ли не инстинктивные движения не остались вне поля зрения российских имперских властей и, конечно, использовались для вмешательства во внутренние дела Гетманщины, разрушения ее государственных структур. Неудивительно, что одним из официальных обоснований необходимости создания Петром I первой Малороссийской коллегии стало якобы стремление российских властей навести порядок на казацких землях — против беспредела и злоупотреблений старшины. Она должна была играть роль контролирующей и апелляционной инстанции. А вот попытка наказного гетмана Павла Полуботко своими силами, без Петербурга, навести порядок, была недолгой — его остановили.
Понятно, что Российской империи было не очень сложно ликвидировать устаревший, к тому же (на современном языке) коррумпированный сверху донизу традиционный государственный аппарат Гетманщины и создать на его месте новый, уже собственный. Как свидетельствует история, персонально при таких «сокрушительных» изменениях почти никто не пострадал. Разве что крепостные крестьяне, лишенное самоуправления мещанство и ликвидированное украинское Казацкое государство. Не обошлось тут и без комплекса провинциализма, ведь вовремя проведенная модернизация создала бы несколько иную ситуацию. Впрочем, кого она интересовала на фоне имений, земли, должностей, денег?...
Проблемы, поднятые Юрием Шевелевым, присущи и современному украинскому обществу. Только приобретают они иной смысл и, надеюсь, будут решаться иначе.
