Сегодня одним из наиболее острых дискуссионных вопросов по- прежнему остается поиск оптимальной формулы реформирования политической системы. В рамках этой дискуссии особое внимание уделяется проблеме украинского парламентаризма и институционального взаимодействия законодательной и исполнительной власти. Важным показателем жизнеспособности новой формулы функционирования украинской демократии должна стать ее защищенность от институциональных дефектов и, как следствие, системных кризисов. Недоразвитость партийной системы, дефицит парламентско-коалиционной ответственности, неэффективность межинституционального взаимодействия по линии ВРУ — Кабинет Министров — Президент, — неполный перечень проблем, дестабилизирующих работу высших органов власти и политическую систему в целом. Эти же факторы плюс приближение очередных президентских выборов стали главными причинами экстренного поиска механизмов, способных восстановить политическое равновесие и предотвратить постпрезидентский политический кризис в стране.
Одним из результатов «экстренного политического дизайна» стало появление механизма уравновешивания политических интересов при помощи коалиционной модели наполнения политических институтов, которая по разному и далеко неоднозначно функционировала на разных этапах современной украинской политической истории.
Первой в длинном перечне вопросов политической реформы стоит проблема создания эффективной партийной системы. Все соглашаются с тем, что должен быть действительно эффективный механизм связи общества с политическими структурами, а главное — наличие гражданского контроля над самим государством. К сожалению, первое десятилетие украинской демократической трансформации так и не стало периодом формирования единой политической «цепочки»: партии — парламент — исполнительная власть — президент, где партии играли бы если не основополагающую, то хотя бы существенную роль.
По сути, лишь введение смешанного избирательного принципа дало более-менее реальный толчок к развитию политических партий в Украине. Однако даже начало этого процесса было ознаменовано созданием очередной «проблемной зоны» — появлением большого количества разнокалиберных партийных проектов. Причиной этого стало осознание того, что политическая партия теперь способна не только проложить себе путь в парламент, но и с ее помощью можно создать реальную политическую репутацию и авторитет, — все это стимулировало создание большого количества новых и дробление уже существующих политических партий.
Несмотря на необходимость предвыборного укрупнения политических партий с целью увеличения их ресурсного потенциала и консолидации как можно большего числа голосов избирателей, феномен украинской «мелкопартийности» первых лет государственной независимости остался без изменений.
Первый в новейшей политической истории государства «коалиционный стимул-1998» оказался слабее личностных политических амбиций партийных лидеров. В результате — победа нецентристских сил, размытая структура парламента, затяжная спикериада и противостояние между Верховной Радой и Кабинетом Министров. Фактически, безуспешный опыт коалиционного строительства, повлекший за собой проблемы политико-институционального характера, стал политическим уроком как для центристских, так и для оппозиционных партий на 2002 год.
В отличие от 1998 года, парламентская кампания 2002 года проходила уже по формуле построения крупных партийных коалиций. Таким образом, «формула коалиционности-2002» стала не только попыткой искусственной политической стабилизации, но и альтернативой образовавшейся гипертрофированной многопартийности.
Схема построения таких коалиций была приблизительно одинаковой как для «центристов», так и для оппозиционеров. Важнейшей отличительной чертой выборной стратегии стала жесткая привязка предвыборных проектов к фигурам их лидеров. Данный феномен был абсолютно логичным с точки зрения просматривающихся президентских интересов 2004 года.
Сам по себе коалиционный электоральный проект образца 2002 года имел примерно следующую структуру. Его первый уровень был представлен фигурой лидера или группой лидеров. Здесь применялся личный общественный капитал лидера. На втором уровне находились одна или несколько мощных политических партий. Этот уровень представлялся значимым с точки зрения привлечения в коалиции финансовых ресурсов партий и локализации их позиционных и идеологических принципов. Третий уровень составляли мелкие партии, с помощью которых обозначался общенациональный характер коалиции, и который, в случае необходимости, позволял компенсировать незначительный недостаток голосов.
Такой формат выборов привел не только к появлению понятий «коалиционный процесс» и «коалиционная практика» в парламентском, а позже и правительственном строительстве. Самое худшее, что еще на предвыборном этапе были заложены основания «распределительных» и «портфельных» конфликтов, как внутри «союзников-коалиционеров», так и противостояний с политическими оппонентами. Все вместе, в конечном счете, и стало причиной начала «спорадического» реформирования политической системы, как в преддверии 2004 года, так и вследствие элементарной необходимости начала хоть какой-то работы парламента.
В целом необходимо отметить, что возникшая весной 2002 года и полностью проявившая себя к осени 2003 года схема функционирования цепочки «парламент — правительство — президент» оказалась не только источником кризисов, но и мешала естественной эволюции политической системы Украины.
В результате «стихийных» политреформ 2002 — 2003 годов к нынешней осени украинская политическая система функционирует в рамках институциональных механизмов, присущих как существующему полупрезидентскому режиму, так и еще не созданному парламентско-президентскому. Но как раз именно внутренние особенности спонтанно формирующегося на наших глазах политико-демократического механизма и вызывают все больше и больше тревог.
Дело в том, что для нынешнего президентско-парламентского политического режима было характерно и все еще присуще сейчас создание «пропрезидентских» партий и парламентских коалиций, поскольку это позволяло организовать необходимое политическое и законодательное взаимодействие между Президентом, исполнительной властью и парламентом. Теперь же вследствие применения «экстренного» политико-регуляторного дизайна возникли такие политические инновации, как коалиционный Кабинет и его «парламентский спутник» — «большинство». Или же, если хотите, наоборот: «большинство» и нынешний коалиционный Кабинет Министров как его «зеркальное отражение».
Для начала было бы неплохо вспомнить, что формирование любого, пускай даже самого «единомыслящего», коалиционного правительства более характерно для парламентских режимов, поскольку основной фигурой в них и, соответственно, в исполнительной власти становится премьер, а не Президент, и связка «законодательная власть — исполнительная власть» формируется через партийные и парламентские механизмы избрания премьер-министра. То есть существует определенное «модельное противоречие», которое изначально закладывает кризисный фундамент под функционирование нынешнего Кабинета Министров. Это правительство «распределения», а не политической коалиции, несущей с парламентским большинством совместную ответственность за политику в государстве.
Примером может послужить нынешний бюджетный процесс, а именно «перекидывание» правительством ответственности за «несоциальный» бюджетный законопроект на народных депутатов, что ярко демонстрирует отсутствие не только единой политической ответственности, но и элементарной внутрикоалиционной дисциплины.
Таким образом, кризисные факторы функционирования политической системы Украины в нынешнем ее виде заложены не столько в переходном характере политического процесса и отсутствии четких представлений о самой политической реформе, сколько в отсутствии законодательных оснований функционирования коалиционной практики. Эта практика на сегодняшний день оказалась единственным мотивом, связывающим и взаимообуславливающим деятельность двух основных институтов государственной власти — Верховной Рады и Кабинета Министров. И здесь возникает вопрос: а логично ли в условиях отсутствия межинституционального, партийного, внутрипарламентского и гражданского консенсуса, да еще и в преддверии выборов, осуществлять столь значительную конституционно-политическую реформу? Или все-таки стоит подождать окончания нынешнего политико-электорального цикла, логично завершив его президентскими выборами, а потом устанавливать новые правила политической игры?
