В первой половине июня в Киеве был открыт Музей советской оккупации, вызвавший бурный и неоднозначный общественный резонанс. По этому поводу в «Дне» 19 июня была опубликована статья профессора Юрия Шаповала «Музей оккупации? А кто оккупанты?!», а также мнения наших экспертов. Тогда же мы пригласили к дискуссии всех желающих. И вот сегодня — статья профессора Станислава Кульчицкого. Но на этом тему «музея оккупации», нам кажется, закрывать преждевременно.
У Киевской городской организации общества «Мемориал» есть музейная экспозиция «Забвению не подлежит» — о политических репрессиях советской эпохи. Сердцевиной коллекции являются отлично изготовленные цветные планшеты Юрия Шаповала, которые последовательно, период за периодом раскрывают содержание репрессивной политики советской власти. Буквально за пять минут планшеты можно развесить по стенам, собрать людей и прочитать несколькочасовую лекцию о политических репрессиях в советской Украине. Я был в Нью-Йорке, когда глава городского «Мемориала» Роман Круцик приезжал в США с англоязычной версией планшетов, и вынужден засвидетельствовать, что они вызвали у американцев большой интерес. Знаю, что эти наглядные пособия используются учителями на уроках истории, в свое время даже рекомендовал нашим министерствам приобрести их у Общества, что и было сделано. Вот то, что могу сказать о музее «Мемориал» на Демеевке, который функционирует с 2001 года.
Но вдруг в июне в этом году вокруг музея забурлили политические страсти. В помещении «Мемориала» неустановленными лицами было разбито оконное стекло. Средства массовой информации сообщили о негативной реакции русскому послу в Украине. Причиной всех этих событий стало переименование музейной экспозиции: ее назвали Музеем советской оккупации.
ХАРАКТЕР ВЛАСТИ В ЗАПАДНЫХ ОБЛАСТЯХ УССР
Переименование музея стало лакмусовой бумажкой, которая проявила существующие в обществе оттакже свидетельствует о, по моему мнению, ее оккупационном характере. В отличие от других регионов, на первых же свободных выборах 1990 года компартийно-советская номенклатура понесла здесь сокрушительное поражение.
По-видимому, не все согласятся с утверждением об оккупационном характере советской власти в западных областях УССР. В оценках часто преимущество отдается судьбоносному факту воссоединения украинских земель, но забывается сопротивление населения советизации, в ходе которого было репрессировано полмиллиона граждан этого небольшого региона. Нужно признать, что шанс на воссоединение, который появлялся в 1919 и 1939 годах, в третий раз мог и не повториться. Однако не следует забывать, что мотив воссоединения украинских и белорусских земель был использован Сталиным не сразу. В пакте от 23 августа 1939 года, который заключался в мирное время в Европе, речь шла о разделении территории Польши по течению Вислы, вследствие чего Варшава оказывалась на границе между Германией и Советским Союзом. личия в оценках недавнего прошлого. Некоторые из нас считают, что советская власть в Украине была оккупационной. Другие, при очень большом диапазоне взглядов на эту власть — от ностальгически позитивных до убежденно негативных, с таким утверждением категорически не согласны. Задание ученого, который оценивает эту проблему, должно быть двойным. Во-первых, нужно произвести личное представление о советской власти, которое опиралось бы не столь на жизненный опыт (он всегда субъективен), сколько на беспристрастный анализ объективных фактов. Во-вторых, нужно выяснить, почему опыт отдельно взятого человека или определенной совокупности людей (например, поколение) сформировал ту или иную конфигурацию исторической сознательности.
Это непростая задача, особенно для параметров газетной статьи. Поэтому хотел бы его себе облегчить. Целесообразно отдельно остановиться на исторической сознательности населения территорий, присоединенных к СССР после 1938 года, чтобы исключить их далее из анализа. Речь идет о гражданах западных областей Украины и стран Балтии. Политика Кремля была направлена на истребление или депортацию тех, кто сопротивлялся активной советизации этих регионов, а также на форсирование миграции к ним населения из других регионов страны.
Силовой захват названных территорий вместе с перечисленными аспектами национальной политики указывает на то, что власть Кремля носила у них оккупационный характер. Хотя это — достаточно специфическая оккупация, нисколько не похожая на ту, которая была во время Великой Отечественной войны. Признавая нелегитимность пакта Риббентропа—Молотова, по которым республики Балтии были включены в состав СССР, Кремль старался создать для их населения лучшие жизненные условия, чем в Центральной России. Это имело и дополнительную пользу для власти, потому что было стимулом притока граждан в эти республики из других регионов. В западных областях УССР жизненный уровень практически не отличался от восточных, но центральная власть в исторически короткие сроки добилась больших сдвигов в преодолении их отсталости в развитии промышленности, культуры, образования и здравоохранения.
То, что власть общесоюзного центра не воспринималась населением присоединенных в 1939— 1940 гг. земель как собственная,
Западноукраинские земли вводились в состав СССР без всякой риторики, как часть территории довоенной Польши. Только тогда, когда вторжение Германии в Польшу вызвало новую мировую войну, Кремль отказался от этнических польских земель и ограничился «братской помощью» населению украинских и белорусских территорий. Хотя этот отказ, который был зафиксирован в советско-немецком договоре от 28 сентября 1939 года, Сталин компенсировал переводом Литвы из сферы немецких в сферу советских интересов.
Завершая сюжет, выпадающий из поставленной проблемы, хочу сделать акцент на основном: не следует сравнивать советизацию присоединенных к Советскому Союзу после 1938 года территорий с советизацией украинских земель бывшей Российской империи в 1919—1938 гг. Механическое сравнение различных по своему характеру хронологических периодов и исторических процессов не дает возможности оппонентам найти общий язык хотя бы в вопросе об оценке власти (не говоря уже о всем комплексе вопросов, связанных с проблемой ОУН-УПА). Объективные исторические факты свидетельствуют о том, что не стоит тезис об оккупационном характере советской власти в западных областях распространять на всю Украину. Такое возражение не является, однако, попыткой оправдать эту власть. Совсем наоборот! «Рабоче-крестьянская» власть в восточных областях Украины оказалась более тяжелой для народа.
ПРОПАГАНДИСТСКИЙ ИМИДЖ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
Чтобы убедительно ответить на поставленный в заглавии этой статьи вопрос, нужно знать, как советская власть воспринималась населением и чем была на самом деле.
Эта власть была основой «коммунистической цивилизации». Советский уклад жизни настолько отличался от существующего за «железным занавесом», что мы не ошибемся, если назовем его цивилизационно отличным. Во всяком случае, много людей моего поколения ощущают, что история подарила им две совсем разные жизни.
Известный американский политолог Мартин Маля называл коммунистическую власть логократией, то есть господством при помощи слов, пропагандистский образ которых не совпадал с реальностью. Мне, бывшему члену КПСС с 30-летним стажем, эта формула кажется самым содержательным определением советской власти и коммунизма вообще. Действительно, когда заходит речь о коммунизме, нас окутывает магия слов с обезображенным значением. Даже сам термин «коммунизм» вошел в повседневное сознание не как определение реального политического режима с адекватным ему социально-экономическим строем, а как синоним будущего общества общего благоденствия.
Шестеро ученых из разных стран, посвятивших себя исследованию коммунизма, объединили свои усилия, чтобы создать целостный обобщающий труд. Так во Франции появилась в 1995 году «Черная книга коммунизма». Переведенная на много языков, она разошлась по всему миру. В частности, в 1999 году появился русский перевод. В этой книге рассказывается о преступлении коммунистических режимов на трех континентах — в Европе, Азии и Латинской Америке. На переплет вынесена итоговая цифра жертв коммунизма — 95 миллионов человек.
«Черная книга коммунизма» заканчивается разделом, написанным Стефаном Куртуа. Раздел имеет совсем короткое название: «Почему?» Однако книга не дает убедительного ответа на этот вопрос. Почему коммунизм неразрывно связан с террором и против самих носителей коммунистической идеи? Почему общество оказалось беспомощным перед организаторами массового террора? Почему советская власть стала недееспособной как раз тогда, когда перестала сталкиваться с сопротивлением в собственном обществе? Не отвечая на эти вопросы, «Черная книга коммунизма» остается нагромождением ужасов, а не аналитическим исследованием.
Дело в том, что коммунистический режим, добивавшийся тотального контроля над обществом, всегда использовал рядом с террором два других рычага управления: пропаганду и воспитание. Коммунистическая идея не вызывает отвращения, поскольку наружно похожа на христианскую. Она захватывала многих, и не в последнюю очередь по той причине, что христианские пастыри обещали гармонию и счастье только в потустороннем мире, а коммунистические пропагандисты — при жизни. У вождей было время, чтобы на полную мощность использовать для манипулирования сознанием такое эффективное средство, как воспитание с возраста октябренка. У них были и средства, чтобы скрыть или обезобразить до неузнаваемости информацию о массовом терроре и его последствиях от подрастающих октябрят. Сотни тысяч узников ГУЛАГа после возвращения домой не поделились своим жизненным опытом с детьми и внуками, чтобы не портить жизнь ни себе, ни им.
Была, однако, более весомая причина живучести коммунистического строя, которая нечасто принимается во внимание. Ставя каждого человека в полную зависимость от себя, этот строй вынужден был брать на себя и долг кормить ее, просвещать, лечить, развлекать... Много людей вспоминают патернализм тоталитарной власти с ностальгией. Это объясняется не тем, что на ту эпоху пришлась молодость и даже не всегда тем, что они не выдерживают социальных напряжений первичного капитализма. Ведь старшее поколение немцев довольно четко разделено на две категории — весси (граждане ФРГ) и осси (граждане советизированной Восточной Германии). Для определения настроений и чувств этих последних социологи изобрели неологизм: остальгия.
Иностранные исследователи не понимают источников такой ностальгии. Тем, кого советская власть воспитывала с младенческих лет, также нелегко было разобраться в сути явлений, покрытых многослойной пропагандистской полудой. Изучая недавнее прошлое, мы постоянно обращались к самим себе, выдавливая по капле привитые с детства стереотипы.
Длительное время мое понимание политической системы в СССР не выходило за рамки ленинской речи «Что такое Советская власть?», записанной с агитационной целью на граммофонную пластинку. Словосочетание «Советская власть» писалось во времена ее господства с большой буквы, так же как слово «Советы» во множественном числе — вопреки правилам орфографии. Но несколько лет работы над проблематикой Голодомора способствовали перевороту в сознании, и я поспешил написать статью «Нужна ли нам советская власть?» Она попала в самую большую по тиражу (2,5 млн. экземпляров) газету «Сільські вісті». Редактору Ивану Сподаренко название показалась некорректным, и он его заменил на нейтральное: «Какая власть нам нужна?» Текст статьи, однако, остался без каких бы то ни было изменений, потому что бюрократическая горбачевская «перестройка» в это время уже переросла в революцию. 7 июня 1991 года статья была опубликована.
С тех пор прошло 16 лет. Проблема власти в СССР стала одной из центральных в исследовательской программе коллектива Института истории Украины НАН Украины. Девять лет — по отдельно взятым хронологическим периодам — мы изучали, как установленный в 1917 году политический режим формировал «под себя» тоталитарный социально-экономический строй. С 1992 года институт остается ведущим учреждением в разработке темы «Реабилитированные историей», которая выполняется в большинстве областей под руководством акад. П. Тронько. Фундаментальные научные результаты получены во время исследований голода 1921— 1923 гг., Голодомора 1932—1933 гг., голода 1946—1947 гг. В этом году коллектив института вместе со специалистами других учреждений секции социогуманитарных наук Национальной академии начал исследование эволюции политических систем в Украине — от появления первых форм государственности до Оранжевой революции 2004 года. Эта тема выполняется под руководством акад. В. Литвина и, как мы надеемся, будет иметь выход на практику. Недавнее прошлое довлеет над сознанием реформаторов, и без исторического анализа им не обойтись. К сожалению, оказалось абсолютно справедливым высказывание В. Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось — как всегда».
ЧЕМ БЫЛА СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ?
Считаю Александра Яковлева одним из наиболее выдающихся политических деятелей и мыслителей современности. Он стоял за кулисами горбачевской «перестройки» и нашел эффективный способ сократить агонию партии, государства и общественно-экономического строя по меньшей мере на 10—20 лет. Способ оказался на удивление простым: нужно было устранить связь между партийными комитетами и исполнительными комитетами советов всех уровней, вплоть до ЦК КПСС и Совета министров СССР. Эта политическая реформа маскировалась под организационное построение советов, которое существовало до принятия Конституции СССР 1936 года (так сказать, возврат к ленинскому наследию). Поэтому она без особых возражений была одобрена в 1988 году и Всесоюзной партийной конференцией, и сессией Верховного Совета СССР. Оказалось, однако, что третье поколение коммунистической элиты так же подпало под действие пропагандистского имиджа советской власти, как и все мы. Предоставленное советам полновластие почти сразу развалило созданную В. Лениным искусственную коммунистическую цивилизацию. Как фантомы Станислава Лемма из его знаменитой повести «Солярис», она не могла существовать без силового поля, а в данном случае — без компартийной диктатуры, которая стояла над советами. М. Горбачев потом не раз со скрытой горечью повторял: если бы он не начал реформы, то остался бы надолго на своей должности генерального секретаря ЦК КПСС. Действительно, на его век ресурсов у этой сверхдержавы еще хватало.
Исследовать советскую эпоху я начал с середины 60-х годов, когда полностью был под влиянием коммунистической доктрины. Теперь должен признать малую ценность 20-летнего исследования — вплоть до середины 80-х. Но качество работы ученого определяется не отношением к любой доктрине — позитивным или негативным, а его способностью поставить себя над доктринами. Мне кажется, что большее унижение должны были бы чувствовать антикоммунисты, поскольку они до сих пор находятся под влиянием некоторых стереотипов сталинского курса «Истории ВКП(б)». В частности, антикоммунисты из националистического лагеря и сейчас с открытым забралом могут броситься в бой на противника, хотя перед ними — обычная ветряная мельница. Дискуссия об оккупационном характере советской власти, которая вдруг началась в Украине — типичный пример такой борьбы с ветряными мельницами.
Перечитывая упомянутую выше статью 16-летней давности в газете «Сільські вісті», я не нахожу в ней того, от чего отказался бы сегодня. Но мое понимание феномена советской власти стало намного глубже. Не последнюю роль в этом сыграли фундаментальные сборники документов Кремля, которые были написаны А. Яковлевым в 1997 году под общим названием «Россия, ХХ век».
Однако изложение своего взгляда на советскую власть я хотел бы начать с опровержения ключевого тезиса уже покойного А. Яковлева, который был сформулирован им в предисловии к одной из книг серии «Россия, ХХ век» (за 2002 год): «История показывает, и Февральская революция тому яркий пример, что и революцию, и противостоящую ей контрреволюцию в конечном счете осуществляет политизированное меньшинство (им в октябре 1917 года были большевики) при пассивной позиции основных масс народа».
Действительно, революции осуществляются, как правило, политизированным меньшинством населения. Более- менее точно, на основе социологических опросов удалось установить, что в Оранжевой революции в Украине участвовало непосредственно около 5 процентов граждан. Если кто-то скажет, что это была не революция, то почему же наши чиновники начали дрожать перед электоратом? «По инициативе Киевского городского главы Л. Черновецкого», как информированы в почтовой открытке нетрудящиеся пенсионеры, они в 2007 году 11 раз получат мелкие суммы по случаю всевозможных праздников.
Однако в Русской революции 1917 года выступало не политизированное меньшинство. Ее главным политическим продуктом были советы рабочих и солдатских депутатов, которые отражали требования многомиллионных народных низов. Особенностью этой революции было то, что советы сразу выдвинули экстремистские лозунги об экспроприации крупных владельцев. В отличие от революции 1905— 1907 гг., когда впервые возникли рабочие советы, т.е. комитеты по управлению забастовками, в революции 1917 года на переднем плане оказались солдатские советы. В них были одетые в солдатскую форму крестьяне, потому что подавляющее большинство рабочих работало на оборонных предприятиях. Голос наиболее многочисленного и униженного класса вдруг оказался весомым: мировая война впервые организовала всегда раздробленные крестьянские массы в военные подразделения и дала им в руки оружие. За первую же неделю революционных событий вооруженный народ организовался в советы, ликвидировал самодержавие и превратил Россию в республику.
А. Яковлев называл Русскую революцию Февральской по привычке. В советской историографии ленинский переворот в ноябре 1917 года был выделен в отдельную революцию, вследствие чего обе получили название по месяцам старого стиля — Февральская и Октябрьская. Но от концепта двух революций в одном году ученый отказывался довольно своеобразно. Октябрьский переворот он назвал контрреволюцией, которая положила начало тоталитарному государству, державшемуся на массовом терроре. В этом тезисе две неточности. Во-первых, в 1917 году существовал свой лагерь контрреволюции — политические силы, вплоть до монархистов, которые стояли на крайнем правом фланге. Большевики, как это понятно, стояли на крайнем левом фланге. Во-вторых, государство, которое было основано ленинским переворотом, держалось на массовом терроре только до смерти Сталина. Все следующие десятилетия террор не прекращался, но перестал быть массовым.
Подход А. Яковлева к событиям 1917 года здесь охарактеризован для того, чтобы продемонстрировать читателям: отказываясь от мифов советской эпохи, люди даже с таким мощным интеллектом склонны создавать собственные мифы. Поэтому сотни и тысячи исследователей должны день за днем изучать историю Русской революции, чтобы выявить действительную размерность событий и причинно-следственные связи между ними. Мне кажется, что мировая историография уже справилась с этой задачей. Во всяком случае, мы можем назвать основных игроков на тогдашней политической сцене, определить их взаимоотношения и понять, как в огне революции возникала советская власть.
С самого начала на тогдашней политической сцене возобладали партии революционной демократии, поскольку они имели влияние на советы. Эти партии не рассматривали советы как органы государственной власти. Органом, который конструировал власть, они считали только Учредительное собрание, и здесь либеральная демократия была согласна с ними. Контроль Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов над рабочими и солдатами выглядел как власть, но все понимали: власть толпы является не демократией, а охлократией. Поэтому в первые месяцы после низвержения самодержавия в России наблюдалась невиданная сплоченность политических сил. Страх перед анархией объединил бывших ярых противников — партии либеральной и социалистической демократии. Этот страх заставил силы контрреволюции поддержать либеральную демократию, ограничивая собственную активность. Позже и в другой ситуации эта активность в полной мере проявилась в виде гражданской войны белых и красных.
Расстановка политических сил изменилась с возвращением В. Ленина из эмиграции. Сразу после приезда он определил в «Апрельских тезисах» тактическую и стратегическую задачу своей партии. Тактическая задача состояла в установлении диктатуры партии большевиков. В роли стратегической выдвигалась задача построить в России за несколько лет основы социально-экономического строя, обозначенного К. Марксом и Ф. Энгельсом в «Манифесте Коммунистической партии». Завоевать власть Ленин считал возможным через советы, и с этой целью выдвинул лозунг «Вся власть — Советам!» Он вывел свою партию из лагеря революционной демократии, во избежание в будущем разделения власти с другими социалистами. Его не волновало то, что советы находились под влиянием эсеров и меньшевиков. Большевики стояли за отмену частной собственности на средства производства, а это означало, что на первом этапе революционных преобразований им было по пути с советами, которые требовали экспроприировать крупных владельцев — помещиков и буржуазию. Рано или поздно большевики должны были наполнить советы своими представителями и повести их на штурм правительства, сформированного либерально-социалистической коалицией партий.
С каждым месяцем в стране ширились анархия и хаос. Для участников революции крепостническая эпоха еще оставалась семейной болью: это их дедов продавали или проигрывали в карты. Следовательно, потенциал классовой ненависти был исключительно высоким. К тому же, невиданная по масштабам трехлетняя война тяжело отражалась на каждой семье, повседневно продуцируя озлобленность и безжалостность. Когда оказалось, что Временное правительство откладывает до созыва Учредительного собрания решение аграрного вопроса, одетые в солдатские шинели крестьяне начали дезертировать из тыловых гарнизонов и с фронта, чтобы разделить землю «по справедливости». На селе началось погромное движение, которое в советской историографии изображалось как организованная конфискация помещичьих имений.
Как все другие партии, вышедшие из подполья, большевики быстро увеличивались в численности. Но влияние их в советах росло слишком медленно. Поэтому в конце лета 1917 года Ленин временно отказался от лозунгов, основанных на стратегической задаче партии, и взял на вооружение лозунги советов. Накануне вооруженного восстания эта партия, подобно хамелеону, поменяла свою окраску, чтобы слиться по цвету с советами.
Свою 14-томную «Историю Советской России» английский ученый Эдвард Карр начал двухтомником «Большевистская революция 1917—1923 гг.» Русскую революцию он назвал большевистской: в конечном итоге, как раз большевики окрасили ее в свои цвета. Но Карр, как и все другие ученые, поддался на пропагандистскую уловку большевистских вождей, которые сочетали свою действительно революционную, но очень специфическую программу действий с революцией 1917 года. Один из лидеров Украинской революции Владимир Винниченко не случайно назвал большевистский переворот в ноябре 1917 года рабоче-крестьянской революцией. Благодаря большевикам, которые присвоили советские лозунги, 7 ноября победила советская революция.
Уже в декабре 1917 года большевики поставили вне закона главную партию либеральной демократии — кадетов. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем начала вскоре охоту на другие партии, в том числе на союзников большевиков в Октябрьском перевороте — левых эсеров. Советы рабочих и солдатских депутатов, которые олицетворяли в революции антигосударственное начало, были объявлены большевиками и действительно стали органами государственной власти. Однако под ужасным прессингом чекистов от бывших советов осталась только оболочка. Рабочие и солдатские коллективы лишились возможности ежедневно менять в советах своих депутатов. Теперь коллективы должны были дисциплинировано голосовать за тех кандидатов, которых им рекомендовали большевистские парткомы. С 1917 года одной из ключевых сфер деятельности компартийных комитетов, вплоть до Центрального, стало «советское строительство», т.е. создание сети советов с контролируемым составом депутатов. Непосредственно на себя партийные комитеты брали ограниченную долю государственных функций. Львиная доля управленческой работы возлагалась на исполнительные комитеты советов.
Благодаря такому разделению функций партия сохраняла политическую власть в полном объеме, но не брала на себя ответственности за текущие дела. Советы вовсе не имели политического смысла, но наделялись полным объемом предписывающих функций. Возможные недоразумения между партийным и советским аппаратами предупреждались замещением ответственных должностей в советских учреждениях только членами партии большевиков.
Компартийно-советский тандем не случайно назвали советской властью. Через систему советов диктатура вождей государственной партии углублялась в народные низы. Достигалось это наделением миллионов граждан реальными, хотя ограниченными управленческими или контрольными функциями. В народности такого политического режима было невозможно усомниться еще и потому, что свои кадры он черпал из низов общества. Рабоче- крестьянское происхождение стало знаком высшего социального качества, подобно тому, как раньше таким знаком считалось дворянское происхождение.
Благодаря превращению советов в органы власти и образованию компартийно- советского властного тандема партия большевиков разделилась на две части с принципиально различными функциями. Внутренняя, т.е. аппаратная, партия была нервным центром советских, профсоюзных, силовых и других органов. Внешняя партия состояла из миллионов рядовых членов, которые выполняли функцию «передаточного ремня» от народных низов до верхов власти.
Своей советской физиономией компартийно-советский тандем обращался к народу. Население выбирало персональный состав советских органов, руководствуясь утвержденными в парткомах списками кандидатов от «блока коммунистов и беспартийных». Любое непрогнозированное поведение на выборах рассматривалось как антисоветское действие, которым должны были заниматься чекисты.
Своей партийной физиономией компартийно-советский тандем обращался к членам монопольно существующей партии. Вследствие построения партии на основах «демократического централизма» руководители и вожди не зависели от выбора рядовых партийцев, хотя последние регулярно выбирали руководящие органы в соответствии с нормами устава.
В 1994 г. Р. Пайпс сформулировал суть компартийно-советского режима таким образом: «государственная власть в стране формально принадлежала иерархически организованным, демократически избранным советам. Фактически же последние были только фасадом, за которым скрывался истинный суверен — коммунистическая партия». Эта короткая формула абсолютно верна, но лишена деталей, а в них — все. Во-первых, советы были не только фасадом, но и вполне реальной властью. Во- вторых, за советами действительно скрывалась компартийная диктатура, но истинным сувереном было выше партийное руководство, а не партия в целом. В-третьих, выборы в советы организовывались методами «советского строительства», которые трудно назвать демократическими. В сумме эти детали представляют советскую власть в несколько ином свете. Если заглянуть в корень, то в «рабоче-крестьянский власти» мы вовсе не увидим советов.
Одним из гениальных изобретений в технике был шарнирный механизм, который позволяет осуществлять взаимные повороты или вращение двух намертво скрепленных сфер вокруг общей оси. Этим обеспечивается превращение одного вида движения на другой. Гениальным творением В. Ленина был «шарнирный» политический режим — симбиоз диктатуры государственной партии, носители которой (диктатуры) находились на вершине властной пирамиды, с вполне реальной и распространенной во всей толще народа властью советских органов. В обоих своих компонентах — исполкомах советов и партийных комитетах власть была настоящей, потому что имела реальные полномочия и свободно использовала их. Однако диктаторская власть сосредоточивалась только в одном, высшем звене всей вертикали — политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б) — КПСС.
Мы говорим о компартийно-советском тандеме, потому что он существовал на институционном уровне. На самом деле, однако, советы были частью партии. Этому утверждению вовсе не противоречит то, что некоторые члены советов были беспартийными. Беспартийные, как и члены партии, представляли социальные группы, национальные меньшинства, женщин и молодежь — в заранее определенных в парткомах пропорциях.
Таким образом, политический режим, который назвали советской властью, был укоренен в массе населения, но вполне свободен от избирателей в своих действиях. Диктаторский по своей природе, он одинаково успешно использовал средства пропаганды и террора. Обусловленное террором отсутствие контрпропаганды существенно повышало эффективность пропагандистского влияния власти на общество. Пользуясь этими средствами, руководители коммунистической партии могли поставить на повестку дня коммунистические лозунги, от которых временно отказались в августе 1917 г.
