Казалось бы, если уже почти четверть века нет «руководящей и направляющей» роли Компартии, то и понятие «номенклатура» утратило свой политический смысл. Ведь это было одной из главных функций партийных комитетов всех уровней — отбор кадров и санкционирование назначения их на руководящие должности, от завуча школы и директора свинофермы до генерального конструктора ракетно-космической техники и патриарха всея Руси. Официально номенклатура как будто и не существовала, на разнообразные руководящие должности те или иные персонажи либо избирались (например, секретари райкомов, обкомов и ЦК, депутаты всех уровней, заведующие кафедрами и т.д.), либо назначались (советскими исполнительными структурами и разного рода главками, трестами и министерствами), но реально все кадры находились в распоряжении «директивных органов», которые и решали, кого сегодня снять с должности главного районного свинаря, а завтра назначить на место заведующего отделом культуры облисполкома.
• Таким образом, главным для тех, кто во времена СССР хотел сделать карьеру, было попасть сначала в номенклатуру самого низкого уровня, а дальше шаг за шагом наращивать этот уровень. И не дай бог выпасть из «обоймы». Ведь если кто-либо попадал в номенклатуру республиканского (не говоря уже о союзном) Центрального комитета, то его даже в случае провальной работы не отсылали к заводскому станку или на колхозное поле, а «перебрасывали на другой участок», иногда — с понижением, иногда — даже без него. Главное здесь было — не зарваться, не начать «брать не по чину» или не совершить какое-нибудь тяжкое уголовно-бытовое преступление. И пока ходят ноги и шевелятся руки — гарантия руководящего кресла. Плюс разного рода блага для всей семьи до самых внуков. Вообще номенклатура была настоящим господствующим классом советского общества — и должна была бы уйти с исторической арены вместе с этим обществом.
• Но что мы сегодня видим? На разных уровнях политической арены фигурируют личности, которые 10, 20, а то и 40 лет назад «попали в обойму»; меняются названия их должностей и цвета галстуков, партийные принадлежности и ключевые лозунги в выступлениях по телевидению; иногда эти персонажи на какое-то время ныряют в тень, чтобы снова появиться наверху. Скажем, Леонид Кучма как стал в 1981 году членом ЦК КПУ, так и остается — несмотря ни на что! — «в обойме», официально представляя Украину (то есть всех нас, которых об этом не спросили) на Минских переговорах. А младший коллега Кучмы Виктор Медведчук? Не с тех ли пор, как он внезапно появился в роли адвоката Василия Стуса (которого сам Стус, по воспоминаниям Евгения Сверстюка, не считал своим защитником), держится Медведчук на плаву и защищает очень специфические идеи? А Виктор Ющенко? Разве не успел он в конце 1987 года попасть в состав номенклатуры, а следовательно, стать одним из постоянных игроков отечественной политической арены, и только в результате своих личных качеств оставить сакраментальную «обойму»?
• А теперь к этим еще советским номенклатурщикам (Звягильский, Литвин, Симоненко — многие остались неназванными) присоединилась и новая генерация «незаменимых людей» в возрасте от 35 до 50 лет, которые после своих громких фиаско, изменив партийную принадлежность, опять оказываются «нужными стране». Таким образом, создается впечатление: номенклатура не умерла тогда, четверть века назад, а просто приобрела другие формы и другую окраску — сине-желтую, сохранив себя как причастное к власти (включая ее верха) социальное явление.
• Поэтому сегодня, кажется, не лишним будет вспомнить некоторые эпизоды из жизни советской номенклатуры, чтобы определить, чем же является номенклатура нынешняя.
• Номенклатура была господствующим классом советского общества. Этот класс держал в своих руках все главные рычаги советского государства: экономику, публичную и закулисную политику, внешние связи, войско, «компетентные органы», идеологию, официальную культуру. Разве что частная жизнь граждан в послесталинские времена вышла из-под контроля номенклатуры (и то сколько «аморалок» рассматривали тогда парткомы и профкомы!), а еще в андеграунде создавались незаурядные культурные ценности, иногда существенно выше официоза. А еще вырывалось из-под ее власти неофициальная экономическая жизнь СССР, бушевавшая в разных формах: от дачных участков горожан до «теневой экономики».
• Официально номенклатура не имела никакой собственности. Даже ее квартиры, авто и дачи были государственными, а санатории и издания — партийными, комсомольскими или профсоюзными. Однако в то же время в ее корпоративном распоряжении и управлении находилось все в СССР, что принадлежало к «общенародной» и «колхозно-кооперативной» собственности и «собственности общественных организаций». Такая ситуация привела, в частности, к тому, что при отсутствии конкуренции класс номенклатуры потерял солидарность, в нем начались процессы жесткой борьбы между разными группами, навыки более-менее эффективного (пусть и тоталитарного) управления общественными процессами были утрачены, зато быстрыми темпами росла «теневая» экономика, где главными фигурами стали не мелкие «спекулянты» и «фарцовщики», а «цеховики» и «оптовики» — люди, ворочавшие миллиардами и миллиардами тогдашних рублей.
• При Сталине формой эрзац-селекции номенклатуры был террор, который и в прямом, и в переносном смыслах не давал партийным и хозяйственным работникам спать спокойно («вождь народов», как известно, работал до утра, а потом спал полдня, но его подчиненные должны были находиться на рабочем месте с утра до утра — нужно ли описывать, что ждало того, кого бы не было на этом месте в случае звонка ему от кого-либо из начальников?). По показаниям тех, кто дожил до лучших времен, инсульты и инфаркты сыпались как из ведра — но все равно хватало желающих стать членами господствующего класса. Правда, селекция при таких условиях была скорее негативной — выживали самые тупые и здоровые, что потом дало о себе знать. При Хрущеве порядки стали значительно либеральнее, а при Брежневе главным фактором, определявшим карьеру номенклатурщика, стала прежде всего его показательная лояльность, воплощавшаяся в умении подать начальству приятную для него информацию, беспощадно бороться с реальными и потенциальными инакомыслящими и прославлять «дорогого Леонида Ильича».
• Когда в 1980-х к имманентным процессам саморазложения номенклатуры прибавились неблагоприятные внешнеполитические и экономические факторы — началась сначала сугубо номенклатурная «перестройка», которая быстро растормаживала спонтанную социальную и национальную активность и переросла в настоящую перестройку жизни общества. Номенклатура должна была в ней погибнуть — но выжила...
• Из нее выделилась, с одной стороны, большая группа «красных директоров» разного сорта и уровня, с другой — группы «демократов» и «бизнесменов», которые поспешили вскочить на гребень волны общественных перемен. Основная же масса мелких номенклатурщиков утратила причастность к главному, что определяло ее общественную роль: распоряжение и управление всем массивом собственности. Поэтому пришлось этой публике идти в служащие, в обслугу «красных директоров», клерками в профсоюзы или бизнес-компании, в преподаватели вузов и т.д. Поэтому в первой половине 1990-х казалось, что за номенклатурой простыл и след. Казалось, что на ее место в системе государственного управления начало становиться чиновничество — конечно, коррумпированное, нерациональное, неевропейское, не слишком обремененное знаниями об эпохе социально-экономических реформ, но в перспективе такое, которое можно превратить во вполне рациональную европейскую бюрократию, без которой не может обойтись ни одно государство Европейского Союза.
• Но произошло иначе. После начала президентства Леонида Кучмы украинское общество вместо движения к демократии, к развитому и структурированному гражданскому обществу, к выделению системы политических, духовных и деловых элит развернулось в направлении образования кланово-олигархического строю; это значило, что несколько человек взяли в свои руки (ясное дело, при участии глав президентской администрации и «семьи» главы государства) контроль за основными промышленными, финансовыми, информационными и управленческими ресурсами страны и распоряжение ими. Этих людей никто не избирал; их никто официально не назначал. Просто в результате коренных изменений в условиях национальной недоформированности на верха реальной власти неизвестно как выскочили по-своему нередко незаурядные люди, чьи интересы, впрочем, не имели ничего общего с национальными, которые занимались собственным обогащением любой ценой, пусть даже за счет грабежа и деградации собственной страны.
• При этих обстоятельствах могло бы помочь ускоренное (с помощью государственных верхов) формирование системы настоящих национальных элит (политических, деловых, управленческих) и мощных структур гражданского общества. Однако те самые верха, которые сознательно начали формирование олигархических групп из числа «своих», для противовеса олигархам воссоздали номенклатуру на принципах преданности системе и ее лидеру, то есть Леониду Данилычу, а не закону или морали.
• Почему следует говорить именно об обновленной номенклатуре как одном из господствующих общественных классов, а не о чиновничестве или бюрократии? Последние — это инструменты управления государственной жизнью, находящиеся в руках законно избранной власти или незаконно установленной диктатуры. Номенклатура же — не чей-то инструмент; она — либо монопольно правящий класс, либо самостоятельный участник политической игры. Номенклатура откровенно легализует значительное количество губительных для экономики и общества норм (скажем, делает зависимым открытие нового бизнеса от огромного числа «инстанций» или пропускает зарегистрированные в ЕС лекарства через процедуры постоянных «перерегистраций»), исходя из стремления распоряжаться чужой собственностью и контролировать ее. Оно и не удивительно: когда-то сербский диссидент Милован Джилас подчеркивал: «Господствующий класс — номенклатура — заинтересован не в прибыльности производства, а в сохранении своей монопольной власти». Сегодня такой монопольной власти нет, но рефлексы остались в основе своей старыми.
• В отличие от советской, новая или же обновленная номенклатура имеет свою частную собственность, и это не только авто, дворцы под Киевом или «домики» на Средиземном море. О прибыли от своих фирм, зарегистрированных в оффшорах на подставных лиц или на родственников, номенклатура заботится. И о прибыли от чужой собственности для себя — тоже, независимо от убытков для общества, тогда как рациональная государственная бюрократия заинтересована в обогащении своей страны.
• Во время второго срока администрация президента Кучмы де-факто взяла на себя те функции, которые когда-то имел управляемый Сталиным орготдел ЦК РКП(б): подбор кадров на местах и в центре, тотальный за ними контроль, создание системы скрытых и явных привилегий для жителей «страны Номенклатурии» и тому подобное. Правила отбора в число «старого нового класса» стали непрозрачными (об этом свидетельствуют, в частности, сотни выданных в начале нового тысячелетия документов с грифом «не для публикации»). Ну, а преференции номенклатуры... Назову лишь одну из них, санкционированную президентом Кучмой и премьером Януковичем. Согласно постановлению Кабмина от 18 февраля 2004 года был утвержден порядок предоставления беспроцентного кредита госслужащим, нуждавшимся в улучшении жилищных условий, для строительства или приобретения квартир. Такой кредит на 20 лет в украинских условиях стал фактическим поощрением за лояльность, поскольку поправки на изменения курса гривны в нем не предусматривались, а банковские убытки компенсировались из бюджета. Интересно, как сейчас дела с этим откровенно коррупционным «кредитом»? Впрочем, можно было и не тратиться на постройку жилья. В те же времена в Киеве для получения государственной квартиры через общую очередь нужно было ждать... 102 года, тогда как счастливцы из разряда «другие категории» получали ее через 5—6 лет.
• Иными словами, на обновленной номенклатуре пора ставить большую точку. Но как это сделать? Четверть века назад было много желающих отпраздновать конец Номенклатурии. Но паразит на теле общества оказался весьма живуч...
