Недавно в Институте политических и этнонациональных исследований им. И. Кураса НАН Украины состоялась презентация сборника документов «Великий терор: польська операція 1937—1938 рр.» Сборник опубликован на двух языках (левые страницы — на украинском, правые — на польском) в двух частях. Обе части общим объемом 1984 стр. изданы за счет средств польской стороны — Института национальной памяти — Комиссии по преследованию преступлений против польского народа (ИНП). Документальный сборник посвящен памяти президента этого института Януша Куртики, который трагически погиб вместе с другими представителями польской политической и научной элиты в авиакатастрофе под Смоленском.
Книга вышла под грифом ИНП и двумя грифами с украинской стороны — Отраслевого государственного архива Службы безопасности Украины и Института им. И. Кураса. Она создана усилиями общей украинско-польской комиссии архивистов и научных работников, которая очень эффективно работает вот уже полтора десятилетия в рамках проекта «Украина и Польша в тридцатых — сороковых годах XX века. Неизвестные документы из архивов специальных служб».
На презентацию прибыла представительская делегация польской части комиссии, которую возглавил исполняющий обязанности президента ИНП доктор Францишек Грицюк. Ежи Беднарек, Рафал Лешкевич и Марцин Маевский рассказали украинской научной общественности, которая собралась в помещении Ученого совета института, о ходе работы над сборником. Свою оценку документального сборника дали и представители украинской части комиссии — Сергей Кокин, Петр Кулаковский и Юрий Шаповал.
Мне хотелось бы поделиться с читателями газеты «День» не только этой информацией, но и размышлениями относительно трудных вопросов в общем прошлом украинского, польского и русского народов в хронологических рамках, очерчиваемых компетенцией украинско-польской комиссии. Работаю в отделе истории 20—30-х годов XX века Института истории Украины, поэтому не раз привлекался к неофициальному рецензированию материалов комиссии коллегой по научным интересам (а также по публикациям в газете «День») Ю. Шаповалом. Во-вторых, пришлось принимать участие в конференциях по трудным вопросам украинско-польских отношений, которые устраивались научными работниками обеих сторон попеременно в Украине и Польше. В-третьих, почти весь 2010 год я нахожусь под прессом возможного исключения из текста Закона о Голодоморе и его квалификации как геноцида. Поэтому надеюсь, что деятельность комиссии, выполняющей такой масштабный проект, в известной мере повлияет на ту политическую силу, которая пришла к власти вместе с новым Президентом Украины. Такие надежды вызваны достигнутым в последнее время польско-российским пониманием в деле Катыни. Если посмотреть на Голодомор как на эпизод в длинном перечне сталинских преступлений, то рано или поздно мы с российскими учеными будем одинаково понимать его природу.
Презентованный в Институте им. Кураса том является восьмым номером по порядку. Первый том появился в уже далеком 1998 году и рассказал о трагической судьбе польского подполья в Западной Украине в 1939 — 1941 гг. Один из следующих томов продолжил эту тему, а другие были посвящены репрессиям польских и украинских граждан в годы Великой Отечественной войны, операции «Сейм» в Украине (1944 — 1946), принудительным переселениям поляков из Украины в Польшу и украинцев из Польши в Украину (1944 — 1946), акции «Висла» (1947), Голодомору в Украине (1932 — 1933). Сборник о Голодоморе был переведен на английский язык и презентован в декабре этого года в Торонто. Началась работа над англоязычной версией сборника о «польской операции» в Великом терроре 1937—1938 гг.
Таким образом, имеем 11 книг большого формата (некоторые тома вышли в свет в двух частях), в которых сосредоточен рассекреченный материал о сталинских преступлениях из архивов органов государственной безопасности обеих стран. Книги охватывают большой хронологический период — с 1932 до 1947 гг. На очереди — документальные публикации о депортациях десятков тысяч поляков из приграничных районов Украины, которые начались с 1934 года, о противостоянии УПА и Армии Краевой в годы Второй мировой войны, о некоторых других страницах из жизни обоих народов, которые находились в условиях тоталитарного режима. Формируется целая библиотека документальных публикаций, которые дают широкой общественности мира представления о тех кругах ада Данте, которые пришлось пройти гражданам обеих стран в мрачную эпоху сталинизма.
Государственные деятели Польши независимо от политических сил, которые они представляют, а также польские историки чрезвычайно серьезно отнеслись к исследовательскому и издательскому проекту «Польша и Украина в тридцатых — сороковых годах XX века». Этот проект дает полноценное представление о трагической судьбе польского национального меньшинства в советской Украине. И здесь будет уместно предоставить слово статистике.
Проанализируем национальный состав населения Украины в ее современных границах в течение длительного периода. По переписи 1926 года часть поляков в составе населении составляла 5,7% (в пересчете на современные границы), а по переписи 2001 года — 0,3%. Сокращение численности — в 19 раз! Это — следствие расстрелов, депортаций и других форм репрессивного влияния на поляков, которые становились в глазах многих ответственных представителей советской власти «врагами народа» уже потому, что были поляками. Среди «других форм» могу назвать эпизод из собственной жизни. Когда пришла пора получать паспорт с обязательной графой о национальности, я решил назваться поляком, помня о родословной репрессированного отца. Только под сильным давлением перепуганной матери пришлось избрать «правильную» национальность — принадлежность к общесоюзной титульной нации.
Если изучать динамику численности польского меньшинства в абсолютных цифрах, то следует различать период 1926 — 1938 гг., когда территория УССР равнялась 450 тыс. кв. км, от современного (с 1939 года) периода, когда она увеличилась до 603 тыс. кв. км. За время между переписями населения 1926 и 1937 гг. численность поляков в УССР уменьшилась, невзирая на 11-летний естественный прирост, с 476 до 418 тыс., то есть на 58 тыс. человек. Численность украинцев уменьшилась на миллион — с 23 219 до 22 213 тыс. человек. Численность россиян увеличилась на 545 тыс. — с 2677 до 3222 тыс. человек. Они так же страдали от репрессий и даже Голодомора (если жили в сельской местности), но имели позитивное сальдо межреспубликанского миграционного баланса и поглощали в себя тех, кто ассимилировался с титульной нацией всесоюзного масштаба. Количество поляков, зарегистрированных репрессированной переписью 1937 года и повторной переписью 1939 года, сократились с 418 до 358 тыс., то есть на 60 тыс. человек. Это сокращение, невзирая на резкий рост рождаемости, который был обусловлен запрещением абортов, полностью объясняется «польской операцией» в Великом терроре 1937 — 1938 гг.
Боюсь, что уклонюсь от темы, если начну описывать бедность 2,5-миллионного польского меньшинства в новоприсоединенных в 1939 году регионах, в частности, четыре депортационные волны в западных областях Украины в 1940 — 1941 гг., геноцид нацистов, принудительный обмен населением между Украиной и Польшей по национальному признаку во время войны и в послевоенный период. Это — тема других документальных сборников, которые на украинском языке, — польская комиссия уже подготовила и опубликовала. Возвращаясь к событиям 1937 — 1938 гг., следует назвать постановление Сейма Польской Республики от 14 июля 2009 года, в которой вспоминаются деятели русского общественного объединения «Мемориал», а также исследователи из России и Украины, отыскавшие архивные данные о 150 тысячах поляков, замученных чекистами в ходе так называемой Польской операции 1937 — 1938 гг. Сейм выразил благодарность исследователям, «которые поддерживают память о геноциде наших невинных соотечественников». Итак, геноцид...
Британский ученый Майкл Еллман, который ныне работает в Амстердамском университете, считает, что Польская операция носит признаки геноцида согласно Конвенции ООН 1948 года, но есть три фактора, которые не позволяют в полной мере квалифицировать ее как геноцид. Прежде всего, приказ Н. Ежова № 00485 не касался всех поляков, а лишь так называемых членов «Польской организации военной» (ПОВ). Во-вторых, как утверждает Еллман, только 22% советских поляков было репрессировано (148 тыс. арестованных, из них до 1 июля 1938 года осуждено 140 тыс.). В-третьих, треть осужденных в ходе польской операции не была этническими поляками.
Полемизируя с Еллманом, коллектив составителей презентованного тома (судя по стилю, это — Ю. Шаповал) обоснованно замечает, что ПОВ была плодом фантазии чекистов, а квалифицировать преступление как геноцид согласно критериям Конвенции ООН можно и тогда, когда это касается только части этнической группы.
Хотел бы прибавить к этому одно принципиальное замечание. Все украинские, российские и западные ученые мыслят в рамках действующих норм Конвенции ООН о геноциде, то есть рассматривают это преступление как истребление этнических, национальных, расовых или религиозных групп. Остается вне поля зрения и очевидное обстоятельство, что по настоянию Сталина из Конвенции была изъята социальная группа. В результате этого массовые репрессии по социальному признаку не рассматриваются как геноцид. Другими словами, апеллировать к ООН могут представители национальных меньшинств, в том числе украинцы и поляки, но не россияне (русские), которые имели статус общесоюзной титульной нации. Думаю, что пришло время отказаться от сталинского диктата из потустороннего мира. Россияне являются такими же жертвами геноцида, как украинцы или поляки.
В документальном сборнике «Трагедия советской деревни» (том 5, кн.2, М.,2006) приводится таблица национального состава советских граждан, арестованных в период с октября 1936 года по июнь 1938 года (по большинству подписанных Ежовым приказов). Она удостоверяет, что от рук сталинских сатрапов пострадали 657 799 россиян, что составило 46,3% общего количества арестованных. На втором месте фигурируют украинцы (189 410, или 13,3%), на третьем — поляки (105 485, или 7,4%).
Сопоставим приведенные абсолютные и относительные данные с удельным весом указанных национальных групп в населении страны: россияне — 58,4%, украинцы — 16,5%, поляки — 0,37%. Отсюда выплывают три вывода.
Во-первых, россияне пострадали от репрессий относительно меньше, потому что их как общесоюзную титульную нацию не преследовали по национальному признаку. Тем не менее, русские жертвы Сталина почти равнялись по численности жертвам всех других национальностей, вместе взятых. Поэтому можно сделать достаточно банальный вывод: политические преследования в Советском Союзе осуществлялись главным образом по социальному признаку. Стоит вспомнить сталинский тезис о заострении классовой борьбы по мере достижения успехов в социалистическом строительстве.
Во-вторых, часть репрессированных украинцев тоже была меньше, чем их удельный вес в населении страны. Однако здесь стоит вспомнить, что 1937-й год начался в Украине в 1933-м году. Когда поступила пора «обезвредить» в общесоюзном масштабе всех тех, кого сексоты причислили к инакомыслящим, украинская картотека чекистов уже была в значительной мере опустошена.
В-третьих, поразительное несоответствие между частью арестованных поляков и их удельным весом в населении убедительно подтверждает тот факт, что репрессии осуществлялись в Советском Союзе не только по социальному, но и по национальному признаку. Когда нам говорят, что голод 1933 года был общесоюзной трагедией, а не геноцидом украинского народа, не стоит оставаться в этой плоскости дискуссии. Да, он был общесоюзной трагедией, но сталинский режим не останавливался перед репрессированием собственных граждан как по социальному, так и по национальному признакам. А также и по гендерной или региональной. Он уничтожал или изолировал всех, кто мог бы в будущем представлять для него какую-либо угрозу.
После того, как сломлена Голодомором и массовыми репрессиями 1933 года Украина перестала выглядеть опасной в глазах сталинского руководства, оно занялось поляками и немцами в регионах, которые граничили со странами Европы. Принадлежность к польскому или немецкому национальному меньшинству стала смертельно опасной во время Великого террора. В чекистских сводках они фигурировали не иначе, как поляки — пилсудчики и немцы-фашисты.
Признание сталинских преступлений геноцидом не имеет практического значения, потому что уже много десятилетий в живых давно нет ни палачей, ни жертв. Поэтому не стоит ограничиваться определением преступления как геноцида по параметрам Конвенции ООН 1948 года. Следует вернуться к первичному варианту Конвенции, что сразу снимет остроту дискуссий между украинскими и русскими учеными о Голодоморе. Ни современное Российское государство, ни российский народ не могут быть причастными к сталинскому преступлению.
Хотел бы завершить эти размышления попыткой ответить на полностью закономерный вопрос: не хотим ли мы спрятаться за широкую спину Сталина, отрицая вину политического строя и партии, которая удерживала на себе этот строй? Но нужно вспомнить о миллионе репрессированных коммунистов и очертить проблему в другом ракурсе: почему стало возможным то, что случилось?
Считаю, что мы не готовы ответить общественности на этот вопрос со всей убедительностью. Поэтому нужно исследовать взаимоотношения общества и государства в первые два десятка лет существования диктатуры компартийных вождей, то есть тогда, когда создавался советский строй. С 2011 года Институт истории Украины НАН Украины и Институт всемирной истории РАН должны провести совместное исследование на эту тему.
