За период независимости Украины мы излечились от многих иллюзий, однако заболели множеством новых. Старые иллюзии были наивными и напоминали подростковые комплексы. Современные иллюзии нуждаются в более дорогих лекарствах и более знающих врачах. Ведь ранее сама стихия приводила нас к трезвости, а сейчас это под силу только здравому смыслу. В этой статье мы обратимся к евразийской интеграции как одной из терапевтических методик для нашей идентичности, национальной идеи и тому подобное.
Следует сразу отметить, что «евразийская интеграция» — словосочетание пока что не очень естественное. Ведь евразийство всегда намекало на геополитику Российской империи. И употребление в этом контексте современного термина «интеграция» всегда выглядело оруэлловской анаграммой с двойным смыслом. Что изменилось?
Изменился мир, а украинцы и россияне все же намного более рассудительны в своих отношениях, нежели арабы и израильтяне или разной веры ольстерцы. Было бы удивительно, если бы за десять с лишним лет ничего не изменилось — тогда были бы все основания подозревать, что политическая культура наших народов отстает от остальных промышленных обществ где-то на полвека. Впрочем, вернемся к анализу.
Итак, по состоянию на 2002 й год,Российская Федерация выглядит следующим образом:
1. За последние два года в России произошла стабилизация формы правления. Это — президентская республика с неравным разделением власти, содержащая некоторые элементы исполнительного авторитаризма, социального популизма и компромисса с крупными рыночными игроками. За действующим президентом Путиным стоит весьма разномастный электорат, партийная инфраструктура и группы влияния. В России нет четкого разделения на левых и правых — Путина поддержала и часть коммунистического электората (на самом деле — российских традиционных националистов), и государственническая интеллигенция, и просто антикоммунисты различных взглядов. Кроме того, за ним — часть крупных деловых людей, которым захотелось наконец определенных устоявшихся правил игры, а также — чуть ли не все кадровые силовики и верхушка важнейших субъектов федерации. На фоне ряда военных успехов федеральных войск в Чечне, умеренного экономического роста, отстранения наиболее одиозных теневиков от кремлевской политики, увеличения социальной части бюджета — доверие российских граждан к путинскому курсу остается сверхвысоким. Прямых исторических аналогов подобной ситуации нет, но приближенными можно считать перонистскую Аргентину и голлистскую Францию.
2. В России предпринимаются амбициозные попытки приведения законодательства субъектов федерации к общему знаменателю, ведь одни регионы превратились в полугосударства, другие проводят этнонетерпимую политику, третьи — на грани конфликта, четвертые — контролируются организованной преступностью, пятые опустошаются, шестые — разбогатели выше уровня Центральной Европы. Подобная ситуация — вне рационального измерения экономической целесообразности — отнюдь не содействует созданию российской политической нации, которая во все времена и во всех странах была единственным долгосрочным залогом суверенитета, тем более — федерального правительства. Пока что эти попытки не слишком эффективны, наибольшим фиаско политики унификации (поскольку централизация, даже с помощью политических представителей — уже фактически невозможна) было продление полномочий ряда губернаторов, предоставление им шанса на переизбрание. В любом случае, Российская Федерация постепенно формализуется как конгломерат этнически и законодательно разных автономий. В постмодерне — это нечто новое, возможно даже — и перспективное.
3. Российская экономика продолжает расти, однако структурные тенденции — не слишком утешительны. В российском экспорте доминирует сырье, образовался ряд российских трансрегиональных монополистов. Последние — единственные в российском предпринимательском сообществе, кто позволяет себе разнопрофильность. Информационный и другие постиндустриальные разновидности бизнеса развиваются только в Москве и косвенно — в ряде крупных городов. Транснационалы с непрозрачной структурой собственности продолжают лоббировать сомнительное экономическое законодательство, целеустремленные шаги правительства навстречу вступлению в ВТО могут оказаться проблематичными для российского среднего и малого бизнеса. Однако продолжение роста означает стабильность. Дилемма заключается уже не в преодолении депрессии, а в диверсификации экспорта, защите малого и среднего бизнеса, региональном выравнивании развития и тому подобное. Россия остается промышленной страной с рыночным хозяйством и немалой инвестиционной привлекательностью.
4. Сближение между Россией и США в результате прошлогодних сентябрьских событий, образование совета Россия — НАТО, эволюция «Семерки» в «Восьмерку», ужесточение российской позиции в каспийском вопросе — вернули России статус крупного внешнеполитического игрока. В современном мире происходит рецидив синдрома великих государств — наверное, это переходный период перед финальным разъездом по блокам. Но Россия «застолбила» себе место среди инициаторов блокировки — таких как США, Германия/Франция, Бразилия/Чили, Япония/Китай, ЮАР и тому подобное.
5. Казахско-российская инициатива ЕАЭС прежде всего направлена (с точки зрения российских национальных интересов) на обеспечение либерализации торговли и реставрации промышленных циклов. ЕАЭС развивается преимущественно по модели ЕС и до недавнего времени имело форму Таможенного союза.
По состоянию на 2002-ой год Украина представляет собой следующее:
1. Форма правления проходит последнюю фазу переходного периода, существует неустойчивый консенсус между несколько аморфным и «открытым» парламентским большинством государственнической ориентации и Администрацией Президента. Развивается тенденция укрепления парламентаризма, сейчас финальный дизайн представляется подобным французскому или польскому. В любом случае, результаты выборов ликвидировали возможность радикальных пертурбаций в пользу разнофланговых экстремистов. Победу разделили между собой конгломераты правогосударственников и праволибералов. Коммунисты и внесистемные популисты теперь потеряли какую-либо определяющую роль в законодательном органе. Пока что нельзя говорить о консолидации общества, хотя эмбриональная структуризация партийного спектра и очевидные неудачи различных групп влияния настроить Украину на путь усиления авторитарных тенденций — сами по себе довольно утешительны.
2. Административное разделение Украины движется от сверхжесткой унии с единственным исключением (такой дизайн в свое время помог предупредить конфликт) — к образованию ряда городов «порто-франко» (республиканского подчинения). Хотя сейчас наблюдается определенный откат, но харьковские и львовские тенденции довольно красноречивы. Действительно, непромышленные или социально-конфликтные регионы тормозят развитие собственных столиц. Украина —естественно регионализированная страна, именно поэтому наша ситуация отличается от третьего мира, где колониальные порты превратились в центры эксплуатации остальных территорий.
3. Экономический рост в Украине продолжается — и теперь его процент не слишком важен. Структура экспорта — также не слишком утешительна, ведь капитал, технология и конечный продукт составляют маргинальную часть последнего. На фоне несправедливой социальной политики (то есть рост прибылей бюджета не заметен в расходной части) прогрессия благосостояния распределена слишком неравномерно, чтобы сам ее факт стал залогом доверия правительству. Хотя, очевидно, уровень жизни в целом улучшается, и Украину можно считать, пусть даже с определенными оговорками, перспективной промышленной страной с рыночной экономикой.
4. Отдав свой ядерный арсенал и утопив в депрессивном цинизме все возможные варианты прогрессивной государственнической программы, Украина в предыдущие годы утратила свои шансы получить статус игрока на мировой арене. Конечно, сохранение ядерного арсенала требовало бы немалых средств, а интеграционизм на первый взгляд всегда привлекательнее национализма или изоляционизма. Однако объект интеграции — не «игрок». Формальных успехов украинской дипломатии множество, так же как и тот факт, что Украина ни с кем не воюет. Однако, ничего положительного не может быть в попытке вместить территориально, демографически, да и в конце концов экономически крупное государство в прокрустово ложе политики, которую проводят малые страны. Или в рамки государств без претензий на мировые политические успехи — как, например, Канада, скандинавские страны и тому подобное. Сейчас на Украину не обращают внимания — только иногда, ситуативно, эпизодически, когда нужно выбросить украинского предпринимателя с чьего-то рынка или найти козла отпущения в деле очередного фиаско расходной международной программы. Украинская внешняя политика продолжает хромать на трех ногах — Европа, Россия да еще молодой собственный национальный интерес. К сожалению, объектность Украины становится все более выразительной — благодаря отсутствию политической воли для чего-то более важного, чем непродолжительная фронда против одного из «векторов».
5. Интеграционные инициативы Украины до сих пор доминировались двумя противоположными тенденциями: попыткой хоть как-то доказать статус регионального лидера (дефиниция-суррогат для потенциального великого государства, которое все никак не может им стать) и стремлением присоединиться к клубу «здоровых и богатых» (желательно, без особых усилий). Проявлением первой тенденции является образование и существование ГУ(У)АМ. Примером второй — клише европейского вектора.
Но недавно на горизонте появилась ЕАЭС со своим новым евразийством, которое перестает быть сугубо и собственно российским. Сразу перечислим контраргументы в отношении присоединения Украины к этой организации, чтобы потом не усложнять дискуссию:
— ЕАЭС является инструментом порабощения бывших братских республик русскими националистами;
— в ЕАЭС входят страны, среди которых ни одну нельзя считать демократией;
— к ЕАЭС относятся преимущественно сырьевые страны;
— западные партнеры Украины будут против нашего членства в ЕАЭС;
— ЕАЭС затормозит так же, как и СНГ.
А теперь перейдем к аргументам в пользу полноправного членства Украины:
— российские империалисты под маской обычных крупных компаний: платят огромные налоги, выпускают первый достойный украинский джип, создают новые рабочие места и восстанавливают предприятия. С ними не меньше скандалов, чем с их западными коллегами, однако они не ждут снижения правительством налогов до одного процента и не прячут в кармане флакончик с ароматизатором. Да и суть не в них. Что мешает украинскому правительству содействовать созданию украинских транснационалов, которые бы скупали и развивали, например, агрокомплекс Кубани или воронежское самолетостроение? Только подковерные амбиции и искусственные границы;
— во время создания ЕС большинство его членов пережило нечто худшее, чем коммунизм. Во Франции — одном из двигателей интеграции — государственничество часто перерастало в неприкрытую тиранию, а по Италии путешествовали «красные», «черные» и «серые» бригады, едва ли не каждый день где-то что-то взрывалось. Но дело не в этом. Для межправительственной организации с неравноправным представительством (как ЕС или ЕАЭС), кроме того, начинающей с торговли — тип правления в стране-участнице не имеет принципиального значения, если эта страна согласна играть по договорным правилам. Договоренности превращаются в стандарты в процессе расширения вне первичного пространства. Представляете процесс ассоциации Монголии с ЕАЭС лет через двадцать — те же десятки томов соглашений, так же, как сегодня в случае ЕС. Кроме того, региональная интеграция подталкивает внутреннюю либерализацию (если ощущается внутренняя потребность). Не нужно забывать, что на уровне принятия решений в ЕС демократия отсутствует, ведь члены комиссии являются назначенцами правительств — участников. На первой стадии интеграции важен только общий рынок — эвфемизм для регионального протекционизма;
— действительно, страны-члены ЕАЭС менее индустриализованы и на порядок беднее членов ЕС. Однако здесь играют роль два аргумента: во-первых, чем были субъекты ЕС полвека назад? А во-вторых, глубокий внутренний разрыв в благосостоянии между Северо-Западом и Югом ЕС не скроешь никакими программами регионального развития. Так же и в ЕАЭС — сравните Россию и Беларусь со значительной частью Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана. А в НАФТА — казалось бы, к чему здесь Мексика? Но суть опять не в этом. Во- первых, никто не отказывает евроатлантическому конгломерату в среднесрочном сохранении лидерства на рынках капитала, хай-теке, академбизнесе и ряде других. А во-вторых, «стаей» легче отвечать на современные вызовы — ВТО, демпинг, масштабные спекуляции и тому подобное. Еще год назад украинцы презирали евро… В ЕАЭС Украина смогла бы умело играть роль Англии в ЕС (она и фунт сохранила, и больший союзник для США, чем для НАТО). Не помешает, наверное, и наш натовский вектор — ведь никаких общих согласований в этом аспекте нет: Киргизия является членом ВТО, Россия — партнером НАТО, Беларусь — известно какой ориентации и т.д.;
— ЕАЭС не похоже ни на СНГ, ни на МПА, ни на ОДКБ. Равноправное представительство уничтожило едва ли не все известные инициативы международного сотрудничества. ЕАЭС исповедует другой принцип — у России 40 голосов и так далее. Эта организация не ставит целью создание единого государства, в то же время она широкая и прагматичная, имеет более-менее плодотворную историческую основу в качестве Таможенного союза и у нее нет никаких военных амбиций. Сколько голосов будет иметь Украина в случае членства? Никак не меньше тридцати. Так где же эта новая империя, дискриминация, отставание?
Украинские общественно-политические и экономические проблемы, перспективы и надежды — тождественны или подобны тем, которыми живут члены ЕАЭС. ЕАЭС — это альтернатива «серой зоне», в которую корректно в действительности записывать не только Украину, Болгарию и Румынию, но и все другие страны (евроассоциаты) и страны — симпатики ЕС. Ни одна из них — не член ЕС. Но, возможно, скоро станут ими — правда, «с разной скоростью«… Ни одна из них — не игрок на мировой арене.
Не будем забывать также о карте Европы на новой европейской валюте: Богдан Осадчук остроумно указал на ее восточную границу — Украина является только частью в Европе. Перефразируя известное выражение: лучше быть сердцем Евразии, чем спиной Европы. Итак, куда?
6. Вместо постскриптума. Сознательные люди не хотят жить на футбольной площадке. И устали неистово-трусливо аплодировать каждый раз, когда атлантистам Бжезинского повезет закатить мяч в ворота евразийцев Дугина и наоборот. Возможно, нужно украинское евразийство?
