Если будешь всю жизнь подлецом, а последний год — патриотом, похоронят тебя, как князя, если наоборот — похоронят тебя, как собаку. Это очень практично, но не педагогично. Автор украинской Конституции должен проштудировать две вещи: организацию Запорожской Сечи и армии батьки Махно. Без этого не справится.
Роман КУПЧИНСКИЙ
Историческое возникновение власти основывается на праве народа на самооборону, защиту нации, человечества от внешней опасности. К этому, естественно, добавляется защита от опасности внутренней, от преступности. Поэтому власть с момента своего возникновения объединяет в себе военную и полицейскую функции. Все иное — второстепенно, то есть то, что может быть осуществлено в чистом виде (без приукрашиваний), — это военная и полицейская защита населения, проживающего на данной территории.
Аспекты исторического формирования власти интересуют нас постольку, поскольку эти процессы идут и сейчас и, собственно, мало чем отличаются от тех, которые формировались в глубокой древности, но иногда они настолько замаскированы громкими фразами и пропагандой, что разобраться в них можно, только применив исторический анализ.
Начнем с того, что власть, создаваемая для защиты общества от внешней агрессии и внутренней преступности, легитимна, то есть, по согласию народа приобретает форму организованного насилия и в этой форме получает возможность совершать насилие уже над собственным народом. Эти два процесса формирования власти — защита от внешнего насилия и насилие над своим народом — исторически и органично взаимосвязаны. Сравнивая историю развития народов и государств, легко убедиться, что деспотии и тоталитарные режимы рождались и укреплялись именно в тех странах, которые постоянно находились в состоянии угрозы внешней агрессии, и, наоборот, там, где угроза внешней агрессии ослабевала, начинали развиваться демократические и либеральные тенденции. Вполне понятно, почему в России, которая на протяжении всей своей истории подвергалась внешним нападениям не только со стороны кочевников, но и западных соседей, сформировался деспотичный режим самодержавия, впоследствии превратившийся в еще более деспотичный режим большевиков. В то же время в Англии, а впоследствии и в Америке, защищенных проливами и океаном от внешнего нападения, раньше, чем в других западных странах, стали преобладать демократические тенденции развития.
И снова о России. Именно в Новгороде, географически расположенном подальше от воинственных кочевников, долгое время существовал уклад, который можно было бы назвать республиканским и демократическим. Абсолютизм Тюдоров, а со временем Стюартов в Англии и Бурбонов во Франции формировался и менялся на фоне гегемонии в Европе монархии Габсбургов, которые объединили под своей властью Германию и Испанию, подчинили себе католическую церковь и стремились создать мировую империю. И таких примеров можно привести немало.
В общем, легко понять, что угроза внешней агрессии способствует установлению абсолютизма власти или ее усилению, и если такой угрозы нет, то власть ее имитирует.
Лидер большевиков Ульянов- Ленин, будучи наемником немецкого генерального штаба, сумел при помощи полученных миллиардов марок осуществить колоссальную диверсию в России: разрушить армию, навязать стране грабительский мир, ввергнуть ее в хаос гражданской войны и красного террора. Фактически все мы в СНГ до сих пор расплачиваемся за полученные Лениным миллиарды. Если речь зашла о Брестском мире, то напомним, что на восточном фронте Германия в то время держала только 33 дивизии. Это на фронте, протянувшемся на несколько тысяч километров! Россия имела в то время на фронте около ста дивизий. Так что со стороны Германии была только узкая полоса обороны, которую легко можно было бы прорвать, не говоря уже о том, что Германия с такими силами никак не могла представлять угрозу для России, чем так истерично пугал Ленин. При этом на западном фронте (какие- то несколько сотен километров!) Германия выставила против союзников 193 дивизии, имея тут же 84 в резерве (Строков А. А. История военного искусства. М. 1967, с. 600).
Иными словами, Ленин и возглавляемая им партия откровенно предали национальные интересы, что по законам военного времени карается смертной казнью. И не случайно Ленин так истерично кричал о необходимости заключения Брестского мира. Если бы условия немецкого генерального штаба не были выполнены, то, вполне вероятно, что он разоблачил бы своего шпиона. Этого и боялся вождь мирового пролетариата.
Конечно, приведенный пример преступной деятельности политической партии против своего народа и государства уникален, но в то же время и характерен тем, что политическая партия способна в своих интересах пойти против государства, против народа, не останавливаясь ни перед какой низостью. Даже сами немцы, очевидно, стеснялись совершенного ими, поскольку и после поражения Германии продолжали хранить молчание о своем участии в организации октябрьского мятежа в Петрограде в 1917 году. Возможно, ужаснувшись жестокости гражданской войны, разразившейся впоследствии. Но учтем, что это были немцы догитлеровской эпохи.
Период после окончания Первой мировой войны и до прихода Гитлера к власти был относительно спокойным в Европе. Но большевистское правительство СССР не жалело усилий и средств для создания в обществе образа врага — мировой буржуазии, которая только и мечтает, чтобы «задушить молодую советскую республику». Правда, настоящим врагом оказался не англо-американский империализм, которому приписывались все коварные замыслы, а двоюродный брат большевизма — национал-социализм. А после его разгрома во Второй мировой войне опять заработал старый сценарий. Главная цель так называемой холодной войны заключалась в том, чтобы коммунисты могли удержаться у власти.
После ее окончания и распада Советского Союза политические силы, которые надеются прийти к власти и установить свое господство, вполне естественно, берут на вооружение испытанный метод имитации внешней угрозы, но, конечно же, образ врага меняет, как говорили в Советском Союзе, прописку: адрес врага перемещают в регионы проживания бывших братских народов, в бывшие советские республики. После этого лихорадочно ищется повод. А поводов всегда можно найти сколько угодно. Вспомните хотя бы гоголевских Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича. Какие друзья были, а поссорились из-за ерунды! Что же касается межнациональных конфликтов, то тут и дурость, и подлость. Подлость тех, кто в своих корыстных интересах толкает народы на конфликт, и дурость самого народа, который поддается на такую провокацию. Нужно только понимать, что ненависть отличается от любви тем, что она всегда взаимна. Те, кто сеют среди своего народа ненависть против соседнего, действуют на руку тем, кто хозяйничает тем же у соседа. Вся трагедия заключается в том, что и одни, и другие усиливают политическое положение друг друга. Это нельзя забывать, иначе имитированный образ врага превратится во врага настоящего, и народам за свою дурость придется расплачиваться жизнью своих сыновей.
Когда Монтескье в конце XVIII века провозгласил принцип разделения власти, он, собственно, никакого открытия не сделал. Этот принцип существовал испокон веков в истоках самоорганизации человечества в племенных, а впоследствии государственных структурах. Сначала роль законодательной власти играло народное собрание. В древнем Новгороде, например, власть князя ограничивалась народным вече. В Риме существовало народное собрание, сенат, консулат, трибунат. Нечетко была определена только судебная власть. Она принадлежала то народному собранию, то коллегии жрецов, то трибунам, то специально избранным судьям. На протяжении всей истории человечества судебная власть была своеобразным яблоком раздора между властью законодательной и исполнительной. Это наблюдается и в наше время.
Самой сильной ветвью власти является, естественно, исполнительная. Естественно потому, что в руках этой власти сосредоточены средства насилия, и к ним она, не раздумывая, прибегает при возникновении соответствующих условий. Причем прибегает так же, как и тысячи лет назад. Владея средствами насилия, исполнительная власть исторически трансформировалась в авторитарную — монархию, которая в древние времена, в эпоху средневековья стала доминирующей формой правления. В своей борьбе с законодательной исполнительная власть всегда прибегала и прибегает до сих пор к одному и тому же методу: выступая якобы с позиций защиты интересов народа от правящей олигархии. Исторически это можно проследить на поведении от Лисистрата до нынешних высших должностных лиц СНГ.
Юлий Цезарь смог разрушить республику и начать превращение ее в империю, возглавив движение демократов и плебеев. Иван IV, по прозвищу Грозный, в борьбе с боярством, игравшим роль законодательной власти, опирался на низы общества. Людовик XI в своей борьбе с французскими феодалами искал себе союзников среди городской буржуазии. Одним словом, в том, что президенты Ельцин и Кучма выступают якобы с более прогрессивных реформаторских позиций, чем соответствующие парламенты, нет ничего неожиданного. Но нужно помнить, что весь исторический опыт показывает, что как только исполнительная власть подомнет под себя представительскую, то она превращается в автократическую и тут же забывает о своих обещаниях прогрессивных преобразований, и все заботы ее направляются на укрепление автократии. По этому поводу история не знает каких-либо исключений. Дальнейшим шагом исполнительной власти после подавления парламента является введение жесткой цензуры и полного подчинения себе средств массовой информации. Выборы и так называемое волеизъявление народа имитируются. В качестве примера можно привести недавний референдум в Узбекистане. Карманный парламент, средства массовой информации — аппарат славословия, а волеизъявление народа всегда на 99,9% совпадает с волеизъявлением и желаниями самого президента. Совсем недавно такое наблюдалось в СССР, и нужно сохранить остатки здравого смысла, чтобы это не повторилось в Украине.
А такая опасность, к сожалению, существует. Потому что предостережения Ивана Ильина, высказанные им в 1956 году в «Аксиомах власти», не утратили свою актуальность и нынче: «Власть, лишенная авторитета, хуже явного безвластия; народ, принципиально отбрасывающий правление лучших или не умеющий его организовать и поддержать, является чернью; и демагоги суть его достойные вожди.
Люди превращаются в чернь тогда, когда они берутся за государственное дело, побуждаемые не политической правосознательностью, а личной корыстью; но именно поэтому они не ищут лучших людей и не хотят передавать им власть. К черни может принадлежать всякий: и богатый, и бедный, и темный человек, и «интеллигент»... Чернь не понимает ни назначения государства, ни его путей и средств, она не знает общего интереса и не чувствует солидарности... Право для нее является вопросом силы, ловкости и удачи; и поэтому, видя силу на своей стороне, она проявляет дерзость и быстро становится наглой, а растерявшись — дрожит и пресмыкается. Чернь ненавидит государственную власть, пока эта власть не в ее руках... Но посадив свою власть, она не умеет дать ей ни уважения, ни доверия, ни поддержки; она начинает подозревать и ее, проникается ненавистью и к ней, тем самым расшатывает и теряет свое собственное противополитическое порождение. А если ей все-таки удается создать какое-то подобие «режима», что осуществляется под видом «демократии», наступает торжество жадности над всеобщим благом, равенства над духом, лжи над доказательностью и насилия над правом...»
Законодательная (представительская) власть исторически возникла из народного собрания. Поэтому она считается как бы выше исполнительной и во многих странах имеет право контролировать назначение правительства и может отправлять его в отставку. Это в так называемых парламентских республиках. Что касается страхования от автократии, такая форма более выгодна обществу, чем президентская республика.
Президентско-парламентская республика предусматривает пост президента, который, однако, не является главой исполнительной власти, но в ряде случаев контролирует внешнюю политику и, конечно, осуществляет представительские функции — принимает парады, раздает ордена и тому подобное. Таковыми являются президенты Франции, Германии, Италии.
Президентская республика предусматривает верховенство президента над исполнительной властью. Как правило, такие президентские республики скатываются к автократии. Это государства Латинской Америки, Африки и Ближнего Востока. Единственным исключением среди таких республик являются США. Основной предпосылкой такого счастливого исключения является широкий федерализм страны; любые поправки к конституции должны быть одобрены почти всеми штатами. Особенно важным является то, что не совмещаются должности главы штата и представительства штата в сенате. Поэтому провести в жизнь что-либо такое, что ущемляет права представительской власти, почти невозможно.
Стоит также отметить, что в конституции США (билль о правах) записано, что никто (т.е. ни одна ветвь власти) не может принимать законов, которые ограничивают права граждан, а также законов, направленных против свободы печати. То есть в США позаботились о том, чтобы в конституции были статьи, которые никто никогда уже отменить не сможет.
Основная болезнь представительской власти — болезнь, которой не смогло избежать ни одно общество независимо от его политического уклада — это коррупция. Причем коррупция представительской власти является первоисточником коррупции всего общества, начиная с самых высоких чиновников, судей и заканчивая автоинспекторами на дорогах. Будучи коррумпированной, законодательная власть никогда не будет принимать эффективных законов против коррупции. Наоборот, под видом борьбы с коррупцией будет принимать законы, облегчающие коррупцию, будет делать ее более безопасным занятием.
Возьмем, например, закон об ответственности взяткодателя наравне со взяточником. На первый взгляд, закон будто бы наполнен благонамеренным содержанием — взятки давать плохо. Но на самом деле этот закон создает между взяточником и тем, кто дает взятку, круговую поруку.
Из коррупции законодательной власти вытекает лоббизм — так сказать, целевой подкуп и даже подкуп авансом, когда покупаются целые политические партии, которые еще не пришли к власти, но имеют перспективу получить депутатские мандаты. Существует ли хоть один парламент в мире, в котором не происходили бы скандалы по поводу взяточничества его членов? Коррумпированность законодательной власти делает государство беспомощным в борьбе с организованной преступностью, которая теперь проникает уже в саму власть и срастается с ней.
Остановимся еще на одном законе, который способствует коррумпированности народных избранников. Это закон о депутатской неприкосновенности, который запрещает правоохранительным органам не только привлекать депутата к ответственности, но даже собирать сведения о его противозаконной деятельности без согласия на это самого парламента.
Исторически этот закон возник вследствие борьбы парламента с королевским абсолютизмом, и тогда, во времена Людовика XVI, был как бы гарантией от королевского гнева и беспредела. В демократическом государстве, а мы, по сравнению с эпохой Людовиков, все-таки можем назвать себя гражданами такого государства, этот закон — нонсенс и служит только прикрытием коррумпированности. Что касается защиты от беспредела исполнительной власти, то, как показывает опыт советского государства, этот закон абсолютно не спасал депутата от беспредела партийного руководства страны, не гарантировал ему ни сохранения должности, ни свободы, ни жизни. В условиях нашего посттоталитарного государства этот закон является вредным для самого государства.
С другой стороны, история свидетельствует, что усиление законодательной власти за счет ослабления исполнительной непременно приводит к ослаблению государства. Примером может служить Польша периода XVII-XVIII веков. Здесь всесилие сейма и слабость королевской власти в конце концов привели одно из самых сильных государств Европы к потере территорий, а впоследствии — независимости. В этом государстве любой шляхтич, делегат сейма мог, пользуясь правом так называемого «свободного вето», заблокировать любое решение сейма. Недаром Екатерина II, заинтересованная в ослаблении своего западного соседа, одним из условий мирных отношений с ним ставила сохранение этого права в законодательстве Польши. Второй пример (хотя, менее яркий) — Франция периода Директории: в то время коррумпированность власти и чиновников, преступность достигли апогея, экономика разваливалась на глазах, а армия терпела поражение за поражением. Характерно, что приход к власти Наполеона и установление им полного господства исполнительной власти сначала спасли Францию от анархии, а впоследствии, вследствие военных авантюр, привели к глубокому истощению.
Следовательно, борьба между исполнительной и законодательной (представительской) властями может дать три результата: при слабости представительской — авторитарный режим, при слабости исполнительной — анархию и коррупцию, расцвет преступности; третий вариант — соглашение между исполнительной и законодательной властями на том или ином уровне равновесия, чаще всего со сдвигом в сторону исполнительной власти. Но такое соглашение станет возможным при образовании клановости, элитарности законодательной власти. Примером такого соглашения были монархические режимы с той или иной степенью доминирования власти монарха, который, в свою очередь, гарантировал имущественные и политические права аристократии. В определенной мере такое соглашение существует и в США, клановость состава парламентов намечается в Узбекистане, Таджикистане. Такая же клановость в почти совершенном виде (номенклатурная) существовала и в СССР. Кстати, сегодня о клановости (территориальной) в Украине не пишет и не говорит разве что ленивый. Верховный Совет СССР не был законодательной властью, а выполнял роль муляжа этой власти. Законодательная власть сосредоточивалась в ЦК КПСС. Реформы Хрущева фактически были некой номенклатурной революцией со сдвигом равновесия власти от авторитарного деспотизма к так называемому «коллективному руководству», повышению роли клановой представительской власти. Попытки Хрущева вернуться к автократической системе закончились снятием его с поста первого секретаря ЦК КПСС и приходом к власти «боярского царя» — Леонида Брежнева.
Вполне понятно, что каждый из трех названных вариантов не устраивает народ. В этих вариантах его роль сведена к функции рабочей силы и пушечного мяса. Та или иная ветвь власти пытается привлечь народ на свою сторону, бросая ему какие-то подачки с «барского стола», а то и пустые обещания во время грызни между собой, когда еще ни одна из них не получила победы. В этот период возможны некоторые демократические свободы. Поэтому очень важно, чтобы ни одна из ветвей власти не имела возможности подчинить себе другую.
Отчасти таким механизмом разделения власти является судебная власть, а на высшем уровне — Конституционный суд. Но эта власть должна быть независимой и, как написано в конституции, подчиняться только закону. Однако о такой независимости при назначение судей можно только мечтать. Не удивительно, что вокруг назначения судей Конституционного суда развернулась такая острая борьба между президентской и парламентской властью. У нас они быстро договорились между собой, что судьи будут не избираться, а назначаться. То есть этим самым была исключена зависимость судей от народа. Все сведено к тому, сколько судей назначает парламент, а сколько президент и какие судьи будут ближе к той или иной политической группе.
Независимость суда является главной гарантией демократии, свободы и законности. Но для этого необходимы:
1. Выборность судей на всех уровнях.
2. Пожизненное пребывание на должности.
3. Конституционно закрепленное за судьями материальное содержание, снизить или повысить которое не имеет права ни одна из ветвей власти.
4. Суд присяжных.
5. Повышенная уголовная ответственность судей за взяточничество.
Следует понимать, что свобода содержит в себе диктатуру, но диктатуру ЗАКОНА. Свобода — это, прежде всего, ответственность, которая касается каждого члена общества, особенно — должностных лиц. Чем выше ранг должностного лица, тем больше должна быть ответственность и тем более строгим должно быть наказание за совершенное преступление. И это вполне логично. Мы освобождаем от ответственности душевнобольных, одновременно лишая их гражданских прав. Вместо этого предоставляя большие права носителям власти, мы (т.е. общество) должны вполне логично и законно требовать от них большей ответственности и создания таких законов, которые бы карали за совершенные преступления носителей власти строже, чем обычных граждан. У нас же все наоборот. Почти по Марку Твену: «У нас за кражу булки можно оказаться в тюрьме, а за кражу целой железной дороги можно попасть в парламент». И еще. Гераклит Эфесский в V в. до н. э. констатировал: «Основная проблема человеческого общества заключается в том, чтобы сочетать свободу, без которой закон превращается в тиранию, с законом, без которого свобода превращается во вседозволенность...»
Лучше не скажешь.
