За последний год западные интеллектуалы как бы перешагнули через незримый барьер, отделявший их представления о постсоветском пространстве от того, что здесь происходит на самом деле. В результате появились работы о виртуальной статистике. Затем — о виртуальной экономике, о виртуальной денежной системе и т.п.
Собеседник «Дня» Януш Ширмер, исполнительный директор Гарвардского института международного развития, недавно посетил штаб-квартиру ГИМР в Соединенных Штатах. Поэтому в первую очередь мы поинтересовались его впечатлениями от командировки. Что говорят в Америке об Украине? Следует ли ожидать корректив со стороны международных финансовых организаций в отношении Украины и стран, похожих на Украину? Сказался ли «интеллектуальный прорыв» на позиции американской администрации, МВФ, Мирового банка?
— Знаете, Гарвардскому институту международного развития, сотрудником которого я являюсь, всегда казалось, что есть определенная симметрия между украинским правительством и западными организациями — донорами Украины. Нам кажется, что у правительства нет ясной концепции развития страны: что делать, как делать, какие реформы проводить сейчас, какие — позже. Это серьезная проблема. Мы видим, что люди, которые делают украинскую политику, много и напряженно работают. Но они заняты почти исключительно текущими, краткосрочными проблемами. Мы отмечаем недостаточный уровень работы на перспективу, работы по реализации четко определенной концепции. Что я имею в виду? Пример Польши очень показателен. Когда Лешек Бальцерович возглавил правительство, он предложил программу реформ. Она была не во всем хорошая, там были разные проблемы, но это была концепция. И он этой концепции следовал. Здесь, в Украине, не хватает именно такого подхода.
Однако у другой стороны, то есть у организаций-доноров, тоже нет хорошо продуманной долгосрочной концепции. Эти люди регулярно приезжают, в чем-то помогают — лучше или хуже. Но это в основном техническая помощь. Я не отрицаю, что там есть хорошие специалисты, которые могут посоветовать, как внедрить те или иные международные стандарты... Но впечатляющих, переломных успехов как не было, так и нет. Мы знаем, что точно такие же проблемы существовали и год назад, и два, и три… Правда, два-три года назад ситуация была заметно лучше. Не знаю, насколько можно доверять статистике, но и она показывает, что ВВП падает. Не думаю, что отсутствие успехов в проведении реформ — это только лишь проблема украинского правительства. В конце концов, сколько лет независимой Украине? Восемь лет, десять лет. За такое короткое время нельзя сделать все — обучить людей, набраться опыта, провести преобразования. Напротив, у представителей Запада должен быть и опыт, и концепции. Но, к сожалению, мы этого не видим. Я много об этом говорил в США, и почти все со мной согласны: Запад не знает точно, что делать в России и в Украине. Их интерес в том, чтобы эти страны развивались в направлении демократии, рыночной экономики. Запад не хочет бедной России, он хотел бы иметь дело с богатой Россией. Но Запад также хочет, чтобы Украина была независимой богатой демократической страной. Таковы политические приоритеты Запада. В то же время все видят, что успехов в этом направлении нет. Миллиарды долларов приходят в Россию, Украину. Но большая часть этих денег или исчезает, или возвращается уже на частные счета в Швейцарии и других странах.
Я снова хотел бы подчеркнуть: мне кажется, что ни правительство Украины, ни Запад по-настоящему не определились ни с концепцией, ни с приоритетами (т.е. самыми важными направлениями реформ) в экономике. Более того, им часто не хватает информации для того, чтобы принимать адекватные решения.
— Иначе говоря, те, кто должен был нам подсказать, как лучше проводить реформы, сами не очень представляют, как это делать. Но ведь они продолжают что-то советовать, обещают же, пусть и за формальное выполнение советов, выдать кредиты? Да и украинская сторона продолжает пытаться выполнять, по крайней мере формально, подписанные программы.
— На Западе уже есть понимание того, что нужно что-то менять в стратегии, в способе помощи странам Восточной Европы. Особенно для Украины. Ведь помощь, которая пошла в Центральную Европу, действительно помогла этим странам. И Южной Корее западные деньги также помогли. Так что в этом случае, как мы считаем, деньги будут возвращены вовремя. Здесь мы оптимисты. А в Украине мы пессимисты. Мы не думаем, что, если продолжать в том же духе, кто-то увидит эти деньги. Проведение половинчатых, непоследовательных реформ может затянуться надолго. То, что получится, не будет ни советской, ни рыночной экономикой. Это будет нечто третье. Созданная таким образом неэффективная экономика обусловит сложную внутреннюю ситуацию в стране. Хорошо, что на Западе уже поняли, что именно необходимо менять и в значительной мере определились со стратегией помощи, но, к сожалению, еще точно не знают, что конкретно нужно делать.
— Ваш Институт занимается экономическими исследованиями. Не могли бы вы рассказать о том, какие новые тенденции появляются в украинской экономике? Нет ли признаков того, что отдельные сектора «нащупали» собственную стратегию выживания в рыночной среде? Как можно объяснить, например, то, что (по косвенным признакам) жилищное строительство в Киеве уже прибыльно: у строителей есть оплачиваемая работа, люди покупают квартиры, кому-то жилье дают даже бесплатно, а в городском бюджете появляются какие-то ресурсы на новостройки? Наверное, и в других отраслях есть преуспевающие предприятия?
— То, о чем вы говорите, это часть более общей проблемы — отсутствия в Украине условий для нормальной экономической деятельности. Рынок на самом деле — это очень просто. Люди производят, продают, получают деньги, оплачивают свои затраты; если у них остается прибыль, они могут инвестировать — так происходит экономический рост. Рынок также означает, что у его участников нет никаких особенных привилегий: правительство не может у одних отнять, а другим дать, у этого брать налоги, а у другого — нет. Кто и почему решает, кто должен платить налог на импорт, а кто — нет? Какой импорт более важен, должен решить рынок: люди покупают нужные вещи, а ненужные не покупают. Предприятия должны работать так, чтобы всегда знать свои финансовые возможности, они не могут производить то, что слишком дорого стоит и поэтому не продается. В Украине 40% расчетов приходится на бартер, около 53% предприятий в промышленности и 90% в сельском хозяйстве работают без прибыли, задолженность только между предприятиями превысила годовой ВВП. Это свидетельствует о том, что в экономике нет прозрачности. А если нет прозрачности, то на ваш вопрос ответить нельзя. В стране есть многие люди и предприятия, которые работают эффективно. Но кто, мы не знаем. Есть случаи виртуальной эффективности, которая является следствием искажения цен, предоставления налоговых льгот или просто удачного комбинирования цифр и показателей. Я могу сказать только одно: я не знаю, вы не знаете, никто не знает, как работает ваша экономика.
Возьмем такой пример. В открытой рыночной экономике почти все равно, в чем измерять прибыль — в долларах, гривнях, евро или, например, рублях. Ни один кросс-курс (например, «гривня — рубль — доллар») не отличается от биржевого обменного курса больше, чем на доли процента, как только разница становится больше, все тут же начинают использовать более выгодный путь, начинаются арбитражные операции, и равновесие восстанавливается. У нас же 2—3 банка имеют лицензию на работу с золотом и могут использовать кросс-курс на 30% выше, чем официальный, другие работают через рубль и Москву или имеют лицензию для работы с евро — у них кросс-курс на 5—10% выше. В конце концов, как вычислить, прибыльна или не прибыльна, например, продукция экспортера, если это зависит от того, в каком банке он обслуживается? Решить в таких условиях невозможно. Как и невозможно в этих условиях делать серьезные инвестиции. Одним словом, если нет прозрачности, нет и возможности получить объективную оценку ситуации.
Я не думаю, что в этой стране нет предприятий, которые очень хорошо работают. Киев прекрасный город, люди здесь в основном неплохо выглядят. Однако по статистике украинский ВВП почти такой же, как в Африке, где люди живут в нищете и даже умирают от голода. Значит, что-то тут не так.
— Нередко позицию западных организаций объясняют некой инерционностью. Раньше якобы была установка помочь постсоциалистическим странам как можно дальше отойти от социалистического прошлого. А теперь, когда имперская угроза отступила, мы наблюдаем постепенное затухание финансовых инъекций.
— Может быть, здесь есть элемент инерции. Но мне кажется, что главная проблема — в краткосрочности решаемых задач. Вот все заняты поиском очередных 100 млн. долларов, чтобы заплатить долг. Приближаются выборы — все ищут деньги, чтобы заплатить шахтерам. Иногда мы даже видим позитивные результаты. Но никто не работает на перспективу. На это просто не хватает времени.
— Если говорить о модели развития страны на фоне сворачивания западной помощи, то, возможно, Украине будет предложна схема, которая сейчас складывается в отношениях МВФ и России? МВФ проводит зачет — новый кредит уходит на погашение долга Фонду. После этого страна отправляется в свободное плавание, пытается совладать со своей экономикой. Вероятнее всего, собственность крупных компаний и банков будет концентрироваться в руках государства до тех пор, пока не начнется экономический рост. Таким образом, либеральные рыночные реформы не без участия МВФ будут отложены на десятки лет. В мире есть много примеров таких экономических систем. Та же Латинская Америка внедряла рынок с помощью жестких тоталитарных режимов.
— «Внедрение рынка» тоталитарными режимами вряд ли может быть успешным, Чили — это скорее исключение, которое подтверждает правило. Мне кажется, что в переходной экономике такая модель тем более не заработает. Посмотрите на Беларусь: государство, как бы ему не хотелось, так и не смогло наладить сбыт произведенной продукции. Этому есть очень простое объяснение — у государственных предприятий не было мотива производить то, что нужно людям, что можно продать. Вы должны помнить о принципах самоорганизации рыночной экономики. И в развитых, и в развивающихся странах существует механизм, побуждающий предприятия работать эффективно. Например, в англосаксонской модели ключевая роль отводится фондовому рынку. Если компания работает плохо, у нее маленькая прибыль, ее акции дешевеют. Как правило, низкая стоимость акций — это сигнал для их скупки новым собственником. Именно он затем принимает решение о смене менеджмента и т.п. После этого, если деятельность компании налаживается, акции идут в гору, и то, что он купил дешево, теперь можно продать за большие деньги. В Германии аналогичную функцию выполняют большие банки. Они дают кредиты, и их эксперты следят, чтобы деньги работали эффективно. Даже в Польше на госпредприятиях есть механизм влияния на работу менеджмента: польские профсоюзы не позволят директору делать все, что он хочет, и если он злоупотребляет своим служебным положением в целях личного обогащения, «Солидарность» добьется его увольнения.
В приведенном вами «сценарии» я не вижу механизма, заставляющего большие государственные предприятия работать эффективно. А без эффективной работы экономики не будет и экономического роста. На таких предприятиях, где правительство само контролирует принятие управленческих решений, решения будут всегда политическими. Если бы существовала возможность рыночного контроля над работой предприятий, тогда можно было бы на что-то надеяться. А если нет системы банкротств, сменяемости менеджеров и собственников, это значит, что плохие, неэффективные руководители не уходят. Значит, в экономике нет мотивации, чтобы развиваться.
