Дни памяти Тараса Шевченко, традиционно отмечаемые с приходом весны, давно уже стали знаковыми во всей культурной жизни Украины. Обращаясь к истокам нашей духовности, мы неизменно убеждаемся, сколь сильна и животворна ее шевченковская доминанта. Для одних это служит источником гордости и придает больше уверенности в своих силах, других — раздражает и страшит (как все, неподвластное их разумению и подчинению). Шевченко мужественно боролся с империей всю свою сознательную жизнь. Империя же, так и не сумев прямыми ограничениями — арестами и запретами — совладать со всею мощью шевченковского творчества, прибегла ко всяческим его искажениям в попытке хоть как-то приспособить к своим надобностям.
При этом одной из наиболее примитивных форм борьбы против Шевченко стала дискредитация его как личности — в надежде, что таким образом удастся бросить тень и на все его наследие. В этом малопочтенном занятии упражнялась бесчисленная и разномастная рать «ниспровергателей» Шевченко — от тех современников, которые неспособны были разглядеть его истинное значение, до галицких москвофилов XIX и российских черносотенцев XX веков. И хотя результат всех этих попыток был либо нулевым, либо же и вовсе противоположным замыслу авторов — желающих вновь и вновь предпринимать их не убавляется.
Вот и снова нашлись охотники несколько подновить пожухлые «бузиновые лавры» — на сей раз в лице (или под личиной) некоего Александра Каревина и газеты «Кіевскій телеграфъ» (от 19 — 25 мая с.г.). Помещенная здесь статья «Копытца ангела», повторяя замшелые зады черносотенной прессы юбилейных для Шевченко 1911 — 1914 и других годов, пытается убедить читателя, что Шевченко вовсе не великий поэт и никакой не светоч, а просто банальный пьянчужка, «малограмотный гуляка», к тому же — аморальный, низкий, неблагодарный и прочая, и прочая. Однако достаточно взглянуть на самый способ «доказательства» подобных обвинений, чтобы тут же убедиться в их полной безосновательности. Самозванно рядясь в тогу Фемиды с весами правосудия в руках, г-н Каревин поначалу еще пытается имитировать бессторонность и деланно сокрушается: «То ли грехи оказываются не такими уж легкими, то ли достоинства не столь весомы, но при беспристрастной оценке некоторых знаменитостей чаши весов, взвешивающих их «плюсы» и «минусы», начинают колебаться…» И тут же, по примеру шустрых базарных торгашей, возлагает на чашу грехов и собственную косматую лапу с копытом, — все равно ведь она предательски торчит из-под тоги, — авось перевесит столь ненавистные ему Шевченковы достоинства. В самом деле, зачем задумываться о всяких тонкостях поэтического мастерства и общественной позиции, степени народности, глубинах патриотизма и тому подобных высоких материях, если все это можно попытаться перечеркнуть дешевыми сплетнями и грязными намеками, шулерски передернутыми фактами и раздутыми слухами?
Скажем, в качестве эпиграфа к своей статье А.Каревин откопал из забытья известные слова Кулиша, — деятеля далеко не однозначного и последовательностью не отличавшегося, — о «полупьяной музе» Шевченко, об «оборотной стороне медали» и проч. Вряд ли и сам Кулиш, которому эти слова были продиктованы неуемной ревностью к шевченковскому поэтическому гению и в любом случае чести не составляют, поблагодарил бы того, кто снова вытаскивает их на свет божий. Зато несомненно (и А.Каревин вряд ли станет это отрицать): Кулиш всегда ставил себе в заслугу, что последний прижизненный «Кобзарь» и другие книги Шевченко были напечатаны именно в его, Кулиша, типографии. Выходит, выпуская их в свет, Кулиш еще ничего не ведал о «полупьяной музе». А прозрел, лишь когда Шевченко давно уже не мог дать ему достойную отповедь, а сам он окончательно убедился, что его собственной музе оказалось не по силам внушить ему ничего подобного шевченковским стихам…
И что перевешивает на чаше каревинских весов: раздраженная реплика уже тяжело больного Ивана Франко, или его продолжавшаяся всю жизнь подвижническая работа по изучению, изданию, защите от искажений, всемерной пропаганде (в том числе и за пределами Украины — т.е. в европейском масштабе) шевченковского наследия? Ведь это как раз Франко в своем знаменитом «Посвящении» к 100-летнему юбилею Кобзаря в 1914 г. подчеркнул мировое значение Шевченко, бывшего крепостным и ставшего «властителем в царстве духа», сосланного на десять лет в солдаты, но «для свободы России сделавшего больше, чем десять победоносных армий».
Спекулируя на произвольно выдернутых из контекста высказываниях (а то и вовсе не утруждая себя доказательствами), А.Каревин причисляет к тем, кто был «невысокого мнения» о личности и творчестве Шевченко, — и близко знавшего его Максимовича, и никогда не видевшегося с ним Гоголя, и Драгоманова, и Франко, и Хвылевого — явно в надежде на неосведомленность читателя о том, что оценка Шевченко каждым из них была далеко не столь однобокой. В тщетной попытке «перевесить» достоинства, А.Каревин готов взгромоздить на противоположную чашу своих весов что угодно — вплоть до вороха нижнего белья (без которого, как известно, не обходятся и «знаменитости»), а заодно и упрекнуть «присяжных шевченкознавцев» в нежелании вместе с ним посмаковать «подробностями». В науке это называется попыткой с негодными средствами: не на т а к и х весах взвешивают достоинства и недостатки классиков уважающие себя исследователи. Ведь с подобным успехом можно было бы обвинить в сокрытии «правды» и пушкинистов, которые не спешат сопровождать жемчужину мировой лирики «Я помню чудное мгновенье» цитатами из письма Пушкина о его встрече с А.П.Керн в Михайловском, и лермонтоведов, не копающихся в амурных похождениях автора «юнкерских поэм» — для нормальных людей «Демон» или «Герой нашего времени» представляют больший интерес.
История с Машей известна в шевченковедении со слов самого Сошенко, опубликованных еще в 60-х годах XIX ст., но А.Каревин почему-то умалчивает, что тот же Сошенко еще до своего отъезда из Петербурга считал этот неприглядный инцидент исчерпанным: «Тарас пришел ко мне прощаться. Он чувствовал себя виноватым предо мною, принял братское участие в моем бедственном положении, и мы простились с ним как добрые приятели и земляки, как будто между нами ничего и не было» («Основа», 1862, № 5, с. 59). Дружеские отношения между ними сохранились до конца жизни Шевченко, потому А.Каревину едва ли стоило так рваться в еще большие защитники Сошенко, нежели был он сам. Но, конечно же, дело здесь вовсе не в Сошенко и Маше (и совсем не в том, кого и как секли в дьяковской школе), а в том, чтобы бросить ком грязи в Шевченко, а заодно и в его исследователей. Напрасный труд! К примеру, растоптанная Пушкиным судьба его крепостной девушки Оли Калашниковой известна не только пушкинистам или краеведам Болдина (куда ее сослали из Михайловского вместе с семьей и еще не родившимся сыном, чтобы там насильно выдать замуж); но неужто э т и м следует взвешивать значение Пушкина в истории отечественной и мировой литературы? И так ли уж убедительны гневные тирады А.Каревина, подобно кисейной институтке ужасающегося по поводу «фривольных эскизов в частном альбоме» Шевченко? Он ведь даже не замечает (или только прикидывается в этом), что его инвективы типа: «современники осуждали Кобзаря за богохульство, писание пасквилей на императрицу Александру Федоровну, выкупившую его из крепостной зависимости и многое, многое другое» напрямую списаны с жандармских протоколов III отделения и на самом деле скрывают совсем иную «оборотную сторону». Каждый волен сам выбирать себе союзников, и А.Каревина можно лишь поздравить с его выбором, но, в отличие от николаевских жандармов, объективные исследователи считают поэму «Сон» не «пасквилем», а одним из вершинных произведений европейской политической поэзии своего времени. Вот это-то и не устраивает А.Каревина вкупе с инспираторами подобной продукции. Им во что бы то ни стало хочется стащить Шевченко с пьедестала (не случайно, разумеется, иллюстрирующего статью в «Кіевскомъ телеграфе»), облить его грязью как человека и дискредитировать его творчество — вплоть до намеков, будто «не все, публикующееся в собраниях сочинений Шевченко, является произведением его пера» и т. д. Ведь хорошо известно, как решительно отвергал Шевченко навязчивые попытки Кулиша «редактировать» его произведения.
Чтобы убедиться, насколько безосновательны повторенные А.Каревиным предположения Тургенева или Полонского о том, что Шевченко якобы «читал очень мало, а знал еще менее того», достаточно заглянуть в неоднократно публиковавшуюся посмертную опись его личной библиотеки, где зафиксировано множество книг украинских, русских и зарубежных писателей, историков, этнографов, экономистов, естествоиспытателей, путешественников, публицистов; а ведь это была лишь небольшая часть произведений, знакомство с которыми отражено в стихах, повестях, дневнике и письмах Шевченко. И уж вовсе сплошной выдумкой является обвинение, будто Шевченко попросту «прогулял» деньги, якобы собранные с помощью Варвары Репниной для выкупа его родственников из крепостного состояния. В тогдашних ее письмах к Шевченко, в том числе и в приводимом А.Каревиным письме от 9 декабря 1845 г., речь идет о попытке Шевченко издать несколько выпусков альбома своих гравюр «Живописная Украина» (подписные билеты на которые помогала распространять княжна). На протяжении 1845 — 1846 гг. издание альбома застопорилось, а весной 1847 г. Шевченко уже был арестован. По возвращении из солдатской ссылки (а не просто «после военной службы», как изящно выражается А.Каревин) Шевченко возобновил свои попытки выкупить братьев и сестру, но добился этого не «с помощью видных представителей столичного бомонда», а усилиями «Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым», созданного писателями Дружининым, Некрасовым, Тургеневым, Чернышевским и др., кстати, — в отличие от А.Каревина, — считавшими Шевченко «уважаемым и любимым сочленом нашего общества», «известным всей России поэтом». Именно Чернышевский, сравнивая Шевченко с Пушкиным и Мицкевичем, говорил о мировом значении его творчества и о том, что, имея такого поэта, как Шевченко, украинская литература более не нуждается ни в чьем снисхождении. Как видим, не всех «современников» Шевченко удастся А.Каревину записать в число своих единомышленников. А ведь были еще и Герцен, Добролюбов, Григорьев, Курочкин, Толстой, Короленко и многие, многие другие.
В свое время биограф Шевченко М.К.Чалый (которого А.Каревин неосмотрительно поспешил также причислить к своему стану), предостерегал против попыток обывательского принижения личности и творчества великого украинского поэта (длинная цитата стоит того, чтобы привести ее здесь почти полностью): «Но не так думает завистливая бездарность и пошлое высокомерие людей, не признающих над собою ничьего превосходства и бросающих из-за угла каменьями в пророков земли своей. Не понимая глубокого смысла их вдохновенных речей, эти бездушные фарисеи, эти продажные блюстители народных нравов забывают ту простую истину, что у всякого человека есть недостатки: почему же не быть им и у нашего Шевченка? Они не знают того, что у таких исключительных личностей, у таких огненных натур все громадно, необыкновенно; что их нельзя мерить на свой аршин. Замечая лишь одни недостатки и не будучи в состоянии возвыситься до понимания высоких совершенств необыкновенного человека, они стараются уравнять его личность с собою, очернить его память, забросать грязью его могилу… Но это им плохо удается: справедливо заслуженная слава Шевченка вырывается чистою и светлою из их грязных рук и проникает во все слои общества, даже в п р о с т о й народ, который так был любим поэтом, как не полюбить им ничего в мире..» («Основа», 1862, № 5, с.60-61).
Может (как говорит по другому поводу А.Каревин), все-таки стоило бы прислушаться к этим словам? Ведь и поныне всенародная слава Шевченко более всего тревожит господ «ниспровергателей». И чтобы ни у кого — прежде всего, у заказчиков подобных опусов — не оставалось сомнений в их истинной направленности, под конец своих разглагольствований А.Каревин разъясняет это без обиняков и прямым текстом: «Так стоит ли утверждать культ «батьки Тараса», делать из пусть и выдающегося, но грешного человека — идола, своеобразный объект для поклонения, объявлять Шевченко «гениальным мыслителем», «национальным пророком», «духовным отцом украинской нации» и даже «апостолом божиим Тарасом»?» Вопрос, что и говорить, риторический: наша полуторастолетняя история давно уже дала на него достаточно однозначный ответ. А вот стоило ли множить многотысячным тиражом и свою ложку дегтя накануне Шевченковских праздников, да еще в ходе продолжающегося года России в Украине — дабы всем стала видна мудрость каждого — судить об этом оставим самой газете «Кіевскій телеграфъ».
P.S. Вышеизложенное было уже написано, когда в газете «Кіевскій телеграфъ» (от 26.05.2003 г.) появилась реплика Антона Несмиянова, пытающегося хоть как-то сгладить резонанс общественного возмущения, вызванный публикацией скандальной статьи «Копытца ангела», и по возможности обелить намерения ее автора. Поупражнявшись для отвода глаз в сомнительном остроумии насчет «броневичка» и оплаты коммунальных услуг пенсионерами (хочешь не хочешь, приходится снова вспомнить: «в огороде бузина…» — с маленькой буквы, разумеется), он фарисейски тщится оправдать оплевывание памяти Шевченко в своей газете — ни много, ни мало … «заветами» самого же Кобзаря. Однако даже трогательная замена «малограмотного гуляки», как именовался он в предыдущем номере, на «великого украинского поэта» в следующем, вряд ли сможет ввести кого-либо в заблуждение. Сквозь дымовую (и отнюдь не «без огня»!) завесу безответственной и в самом деле безграмотной болтовни на уровне «копытцев» — в статье упрямо торчат ослиные уши шовинистически-хамского неуважения к национальному достоинству и духовным ценностям украинского народа, для которого светлый образ Шевченко не обязательно должен становиться иконой, но всегда был и пребудет святыней. Остается лишь удивляться, почему «Кіевскій телеграфъ» не последовал им же проповедуемому разумному совету «…коли говорить хорошего нечего, так лучше молчать», предоставив самим читателям рассудить, кто и что в действительности «ближе» к шевченковским «взглядам о будущем свободной Украины». Вопрос явно не только культурологический.
Вряд ли спасает честь мундира и очередной шаг «Кіевскаго телеграфа». Публикуя в следующем номере (от 16 июня 2003 г.) статью Александра Хоменко «Физиология «парнокопытных»», полностью перечеркнувшую опус А.Каревина и не оставившую от него камня на камне, газета пытается, — хотя бы даже ценой малопривлекательной позиции «унтер-офицерской вдовы», — продемонстрировать свою «бессторонность» и приверженность плюрализму мнений. А.Хоменко, разумеется, прав, наглядно опровергая каревинские обвинения и раскрывая чрезвычайно низкий уровень его писаний. Возникает законный вопрос — права ли была газета, публикуя их на своих страницах? Неужто следовало дождаться повсеместного возмущения статьей А.Каревина, чтобы разобраться, на каком уровне она написана? Обыкновение сдавать позорно провалившегося «шестерку», хоть и практикуемое в определенных кругах, респектабельности еще никому не прибавляло, — как и никого не вводило в заблуждение относительно истинных целей той или иной акции.
