Стефан Малларме
Исцарапанная пластинка. «Тайные слезы» из «Эликсира любви» Доницетти. Мяч завис в воздухе над сеткой.
Это — не божественное вмешательство. Стоп-кадр. Точнее, визуальное воплощение символа веры, провозглашаемого в сей момент закадровым голосом: где удача руководит всем, ничто иное не имеет значения.
Это также остановка игры — идеальный контрапункт для рождения героя. И вот он со стороны кортов вступает в «Матч Пойнт», последний фильм Вуди Аллена (В. А., Алан Кенисберг), или, истолковывая терминологически, в ситуацию, когда исход игры можно решить одним ударом.
В. А. стремительно оформляет протагониста: Крис (Джонатан Рис-Майерс) оставил теннис, вынужден подрабатывать инструктором — мало почтенный удел для профессионала. Старомоден, немногословен, застенчив, рвется платить за всех, преклоняется перед успехом. Контракт с клубом, квартира по сходной цене, досуг с Достоевским, первые клиенты, среди них и Том Хъюитт (Мэтью Гоуд), также бывший завсегдатай кортов. Том вводит Криса в круг любителей оперы. Так театрально появляется следующая, впрочем, второстепенная фигура, — сестра Тома, будущая жена Криса, Хлое (Эмили Мортимер). Наконец через Тома, оперу и Хлое в сюжет приходит Нола (Скарлетт Йоханссон).
Странность и новизна этой ленты для В. А. начинается с того, что он сводит/сталкивает в центре сюжета двух неудачников, провинциалов (точный эпизод: в ресторане с заказом «жареной курицы» вместо икры — Крис все время не попадает в общий тон). Новозеландец, уставший от тенниса, единственного доступного ему ремесла, влюбляется в несостоявшуюся актрису из Колорадо. Вера у них, судя по всему, одна — та, что постулирована в самом начале. Но боготворимый успех имеет разную цену. Впрочем, об этом чуть позже.
Средний план: окружение. Род Хъюиттов, их друзья. Верхушка делового мира. Поголовно сдержаны, в меру улыбчивы, очень ровное, если не сказать пресное, общество, тишь-гладь: разговоры подобны дурной повторяемости сериала или «фильма-карьеры», немного бизнеса, немного искусства. Даже групповая сцена за городом отсылает к импрессионистским пленэрам: масса света и все в белом, кроме, разумеется, Криса. Здесь не происходит и не должно происходить ничего экстраординарного. Даже явные признаки измены не настораживают Хлое, и, что показательно, когда случается нечто действительно ужасное — реакции не меняются ни на йоту, укладываясь в стандартную формулу сожаления. Такие себе потомки Лопахина, почти обретшие лоск Раневской и Гаева, однако обделенные чувствительностью бывших хозяев Сада.
На первый взгляд, это — среда из более ранних работ В. А., его бесчисленных светских комедий. Есть, тем не менее, серьезное отличие.
Дуэт Нолы и Криса резко отделен от очерченного сценарием социального круга, причем по всем составляющим — в привычках, происхождении, реакциях, эмоциональности. Столь глубокого отчуждения в фильмах Аллена еще не было, словно его любимый средний класс внезапно утратил милую нервическую безалаберность, подвергшись немыслимому давлению и разогреву, сепарировался на две космически отдаленных фракции.
Иными словами, «Матч Пойнт» зеркален и гипертрофирован по отношению к тому, что привык делать режиссер. Даже местом действия является крайне неожиданный Лондон, антипод и Нью-Йорка, и Парижа — излюбленных мегаполисов, в декорациях которых состоялось большинство историй Алана Кенисберга. Линеарный сюжет поглотил прежние кокетливые коллизии, флирт испепелен желанием, а непременный джаз начисто вытеснила опера в подчеркнуто старых записях.
И все же, несмотря на эту странную симметрию, на эту череду преувеличений, родовые признаки стиля сохранены. Так город не перестал быть соглядатаем и одновременно укрытием. Улицы, перекрестки, дома и подъезды выказывают с головой, потворствуют — преступлению, срабатывают как ловушки. «В ненужном месте, в ненужное время», — еще одна из сторон удачи становится сквозным кошмаром для героев Рис-Майерса и Йоханссон. То же с оперой. Она, подобно джазу, не только ритмизирует действие или воссоздает эффект отстраняющих брехтовских зонгов в том, что касается Криса (арии звучат в преддверии или во время очередной вспышки страстей), но еще и помогает конституировать драму.
В самом деле, зачем — при сохранившихся методах работы с материалом — апеллировать к радикально иному жанру? Ведь ту же историю можно было бы рассказать и в привычном духе манхэттенского анекдота. Действительно, до определенного момента и Нола, и Крис следуют за событиями, как и остальные персонажи, как и герои предыдущих картин В. А.; соответственно, сюжетные линии определяет сцепление случайностей. Только после водораздела — вести о беременности Нолы (кстати, еще одна случайность) — ситуация заостряется предельно. Потому что Крис возобновляет игру. Рис- Майерс великолепно работает именно в эти краеугольные минуты: принимая колоссальную психофизическую нагрузку, он держит линию не различения, слияния с социальным и семейным фоном, чтобы в развязке дать своему герою взорваться, вырваться из этого буквально с кровью — ради того, чтобы туда же и возвратиться.
Крис движется путем, предначертанным его поклонением удаче, другое имя которой — Фатум, Рок, довлеющий над сюжетами оперных трагедий. Цепочка событий последний трети «Матч Пойнта» открыто указывает на еще один, литературный первоисточник — однако в убийстве старухи, а потом и девушки, последующем появлении проницательного следователя и хрестоматийном сновидении, недостает того, кто мог бы быть Раскольниковым. Коему, кстати, удача поначалу тоже благоволила.
Ибо все в «Матч Пойнте» руководствуются человеческим, слишком человеческим. Все, кроме Криса. Который — единственный — начинает поступать как персонаж заемного, тщательно воссозданного в жизни — и ценой чужой жизни — сюжета. Персонаж, решившийся стать автором. Даже в изобличающем сне, куда являются жертвы, Крис управляет ситуацией, непринужденно оправдываясь (ведь «его казуистика выточилась, как бритва») цитатой из Софокла.
Следовательно, не будет ни покаяния, ни провала. И последнюю улику истолкуют в пользу убийцы.
И все же, «Матч Пойнт» — типичнейший, совершенный фильм В. А. Картина предельного авторского напряжения.
Доселе продуманная случайность выступала всего только вспомогательным средством для быстрейшей сборки фабулы, а ныне заняла вакансию Провидения, и бросок костей заменил чудо. Посредников не осталось, и вещи ранее сокрытые, а то и табуированные — попранные заповеди, смертные грехи и сама смерть, что раньше просвечивалa сквозь рябь фамильных раздоров, — были явлены в этих затененных, прохладных и неуловимо опасных кадрах.
Когда-то В. А. беспокоился и хлопотал за всех. Теперь же предоставил разбираться каждому поодиночке, передоверил даже авторство, и этот жест полон сострадания. Надежд почти не осталось, но заезженный диск все звучит одним и тем же меланхолическим фрагментом. Тайные слезы. Играть — так играть. Каждому по его вере.
