«Взамен рожденная» — так называется новый спектакль по трагедии Софокла «Антигона». Ответственность в толковании античной пьесы взяла на себя режиссер-постановщик Лариса Венедиктова. Почему ответственность? Да хотя бы потому, что жанр трагедии (учитывая тенденцию микширования форм и жанров в современном театре), а также античное произведение сегодня, кажется, требуют особенно изощренных форм и режиссерского мастерства. Конечно, если отношение к своему зрителю — отнюдь не равнодушное.
Анализируя или, лучше сказать, рассуждая на тему последней постановки театра, как-то уж очень хочется абстрагироваться от привычных, гласных и негласных, законов театроведческой рецензии и просто вспомнить, что предложили создатели спектакля заинтригованному зрителю...
Итак, первое — узнаваемость. Несмотря на то, что спектакль поставил не Дмитрий Богомазов, сценическое произведение «Взамен рожденная» Ларисы Венедиктовой в полной мере соответствует эстетике «Вільної сцени», словно культивируя неординарный творческий почерк его художественного руководителя и идеолога. Отсюда — вместо обычной постановки — перформанс, а основное действие находится в хореографическо-звуковой плоскости (музыка — Александр Кохановский, художник — Александр Друганов). В спектакле наиболее прозрачным является мотив болезненности, психической неуравновешенности, патологии общества. Поэтому сценическое пространство напоминает палату, а персонажи — пациентов, неадекватно ощущающих себя в окружающем мире (в белой одежде, с подчеркнуто безжизненными — с помощью грима — глазами). Даже Антигона (Катерина Качан), которой, казалось бы, внутренний конфликт не так уж присущ — твердость характера и решения являются словно органичной частью ее самой — все равно часть этого мира, только вот какая-то неудобная, отличная от остальных. Мотив болезненности, инфицированности словно путешествует из спектакля в спектакль театра «Вільна сцена» (вспомним работы Дмитрия Богомазова «Горло», «Морфий»)... Порой даже кажется, что такое искусное повторение является своеобразным творческим флиртом со зрителем, который, приняв стилистику режиссера, не может не отвечать ему взаимностью.
Спектакль слажен и отточен — в движении, тексте, режиссерской мысли. «Фирменно» для театра, неестественными движениями, но синхронно актеры передвигаются по сцене — они создают монолитную массу, ярче «наводя» избранную режиссером линию Антигона-Креон. Кажется, отработана даже энергетика спектакля, что провоцирует зрителя эмоционально балансировать — от внимательного и даже придирчивого наблюдателя до соучастника событий. А иногда — внутренне перестраиваться на сопереживание Антигоне, которая, то скрючившись, отстранившись, сидит на лестнице, то выходит в центр событий, то страдает в руках противников.
Не смотря на неординарность формы, в спектакле «прочитывается» характер Антигоны. В рваном, но точном, каком-то необузданном, но, в то же время, уверенном движении — Антигона достаточно разнообразна: и непосредственна, и настырна, и решительна, и жизнелюбива, но готова к смерти. В спектакле нет... трагического пафоса, который хрестоматийно присутствует в большинстве интерпретаций произведений Софокла. Все события, выраженные через алгоритмы форм, кажутся естественными и точными. В постановке нет далекой, недосягаемой глобальности, а происходящее на сцене — скорее, интимно. А вот есть ли в спектакле Софокл? Вопрос, наверное, в большей мере, риторический. Ведь спектакль Ларисы Венедиктовой, по сути, не претендует на очередную интерпретацию известного античного произведения. Это своеобразный диалог со зрителем в его прочтении. И, кажется, достаточно актуальный для современников.
