Выход в свет сборника знаменитого польского поэта ХХ века Чеслава Милоша «Великое княжество литературы» — подарок для тех, кто интересуется польской культурой.
Эссеистика Милоша не первый раз выходит на украинском, можно вспомнить и «Порабощенный ум», и «Семейную Европу», и недавнюю «Азбуку». Однако она всегда остается актуальной, интересной и познавательной. Нынешняя книга вышла в свет в рамках программы к 100-летию со дня рождения Милоша.
В «Великое княжество литературы» вошли сравнительно небольшие тексты разных периодов — от 1930-х до 2000-х, посвященные вопросам истории, идентичности, философии, политики, геопоэтики и, безусловно, литературы.
В этих эссе анализируется широкий круг вопросов. Милош безжалостно, часто с иронией, а иногда даже желчно извлекает наружу и демонстрирует читателю кризисные «узлы» польского сознания, культуры, политики, традиции. По другим книгам видно, что он так же безжалостен и к другим странам и их недостаткам, но в «Великом княжестве литературы» подобраны тексты в первую очередь о Польше. Именно поэтому эта книга может быть лекарством от зависти.
Характерной чертой «Великого княжества литературы» является противостояние «двух Польш» — условно либеральной, левой, светской и правой, консервативной, католической. Эта матрица тоже многое напомнит украинскому читателю. Милош однозначно поддерживает первый лагерь, хотя не жалеет едкости и для своих единомышленников. Тексты данной тематики — перспектива, не дающая видения компромисса.
Важна для Милоша и тема взаимоотношений Польши с Украиной, Беларусью и особенно Литвой, так как сам польский классик был родом из Литвы и в большой степени идентифицировал себя с ней. Здесь есть экскурс в историю проблемы с польской стороны, интересный рассказ о борьбе концепций взаимоотношений с восточными соседями в межвоенной Польше, о федеральных попытках и победе ассимиляционной концепции. Чеслав Милош везде подчеркивает свое толерантное отношение ко всем народам «кресов». Заметно, что в текстах о Вильнюсе для него это непростая задача. Эссе-письмо «К Томасу Венцлове» как будто очень спокойное, но, конечно, чувствуется, что Вильнюс — утрата Милоша, ведь он помнит его городом преимущественно польской культуры, городом своей совсем не литовской юности. И если польскую ностальгию он якобы приглушает (активно и искренне отмежевываясь от любых притязаний), то в полную силу дает развернуться ностальгии по довоенной мультикультурности. Она, мол, предоставляла возможность одному и тому же городу быть и сакральным центром польской культуры, и одним из «европейских Иерусалимов», и центром еврейского социалистического движения, и городом роста белорусской идентичности, и заветной столицей литовцев.
Ряд параллелей можно провести в этом смысле между, например, Вильнюсом и Львовом. Милош — и это радует — не умалчивает тот факт, что мультикультурность вовсе не была «одной для всех».
«Великое княжество литературы» способно выполнить энциклопедическую функцию не только относительно польской политики или национальных привычек, но и в области литературы. Немало эссе обращено к вопросам истории польской литературы, соотношений литературных школ и направлений, литдискуссий. Уровень изучения польской литературы в украинских заведениях известен — за исключением отдельных специализированных отделений полонистики, он почти нулевой. Позитивные перемены можно наблюдать в сфере современной литературы, довольно активно у нас пропагандируемой. А вот многие имена из прошлого более широкий круг украинских читателей может узнать именно из текстов Милоша, а также их эстетические концепции, философские взгляды, сюжеты, мотивы и собственно цитаты. Правда, в толковании своей литературы Чеслав Милош часто впадает в политику — «за что боролись, на то и напоролись». Познавательной ценности и эрудиции это, однако, не отменяет. Отдельным персонажам, к примеру Витольду Гомбровичу и Иосифу Бродскому, Милош посвящает отдельные пространные тексты с интересными, а иногда и смешными подробностями: например о том, как юный Бродский, «не мудрствуя лукаво», вышел из класса и не стал дальше учиться.
Среди общих философских проблем, которые затрагивает автор, заметное место занимает «человек и диктатура», «человек и исторический катаклизм». Разрушение человека, разрушение всего в результате этого кошмара Милош, на мой взгляд, описывает более жестко, чем знаменитая формула поэзии после Освенцима. Кто знает, возможно, именно размышления о войнах, диктатурах, геноцидах, прежде всего, как о духовных катастрофах настроили Чеслава Милоша на специфическое (особенно учитывая его собственные стихотворения) отношение к литературному творчеству. Он хотя и не слишком четко, однако весьма настойчиво и регулярно предъявляет требование делать какой-то эмоционально идейный «прорыв» (в том числе и «прорыв к читателю»), требует чего-то большего, чем «констатация». Здесь на горизонте, кажется, просматривается литературный мессианизм уже левого характера.
Второе «требование» Милоша — шире и очевиднее. Оно касается не только литературы и культуры. Это призыв не упрощать, а рассматривать любую проблему или ситуацию с разных сторон, услышать иное мнение и не забывать задумываться о последствиях. Безусловно, в злободневности такой позиции не откажешь никогда.
Еще Милошу не откажешь и в интересном, насыщенном письме, которое создает определенное интеллектуальное напряжение и дает эстетическое наслаждение. Иногда, правда, Милош слишком категоричен и методичен, слишком едок. Что компенсируется спонтанностью письма, вплоть до неточностей в цитировании. Их четко фиксируют примечания переводчиков — Елены Коваленко, Ирины Ковальчук и Андрея Павлишина. Эти примечания пространные, они тоже — своеобразная мини-энциклопедия контекста польской культуры, их даже можно читать отдельно от основного текста.
