Его работы в советские времена не воспринимали. Он и сейчас остается в тени. Потому, что никто не понимает зачем такая откровенность. Он изображает то, что видит и что задевает. Задевает не только его, но и тех, кто не заинтересован в такой правде. Михаил Черный, которому уже исполнилось 70 лет, с самого детства и до их пор фиксирует на полотне сельскую действительность. Действительность, которая не только завораживает милыми пейзажами, но и смущает открытостью сюжета. Неприкрытостью, натуральностью и искренностью созданных образов. Его герои — сгорбленные бабушки в кирзовых сапогах, которые в жизни знали одно — тяжелую Землю, и теперь, как будто срослись с ней, не разгибая сгорбленных спин, идут по вспаханному полю святить вербу. Между ними, словно в одной упряжке и таким же неизбежным будущим, рассеялись девочки. Простота и солидарность крестьянских женщин. На других полотнах будни. Братья, сцепившись друг с другом, до крови дерутся за кусок земли. А это дети собирают колоски — голод 33-го. Отчаяние взрослых и плач детей: забирают корову — коллективизация. Ясно, куда стелили прямую дорогу эти работы, если даже рушник, вышитый в нейтральном сюжете, тогдашними цензорами воспринимался как национализм, который «настоятельно требовалось зарисовать»!
— Я просто нарисовал сватанье, — рассказывает художник, — конечно же, сваты в рушниках, а «маніжку» на сорочку перерисовал из той, что мать вышила отцу. Его часто приглашали быть свадебным старостой.
И хотя народнические сюжеты вызывали возмущение цензоров, но находились и такие, которые их сразу покупали. Где они сейчас, не знает даже сам автор, ему известно, что 70 картин вывезли в Израиль и еще то, что его работы внесены в каталог Дрезденской картинной галереи. Полотна Черного всегда дышали жизнью, потому что художник брал их из нее. Так «Крестьянский поцелуй» он увидел на уборке сена. Мужчина прижал натруженной рукой разгоряченную от жары и работы женщину, которая зарделась, потому что рядом ее дети. Позже нарисовал в закате солнца обжинки на огороде крестьянина, который только что докопал картофель. Милиционер, входивщий в худсовет, был против рюмки, которую хозяин победно держал в одной руке, а в другой — ломтик арбуза, что и сейчас является традиционной едой на осенних огородах. Это был 73-й год. Тогда понял Михаил — это уже было его начало, его плуг, а художник Дергус, у которого он учился, сказал просто: «Мы крестьяне, и будем всегда рисовать простых крестьян». Прозвище «крестьянский художник» Михайлу дали еще в Одесском художественном училище им. М. Грекова, которое он закончил в 1963 году. Позже, в Киевском художественном институте, где художник учился в одной группе со Светланой Покрышкиной, дочерью того самого героя- летчика Покрышкина, она сказала, что Черного забрось на необитаемый остров, он все равно будет рисовать своих крестьян.
— Я просто отдыхаю в этой теме, она моя, я хотел быть самим собой, — объясняет художник, — не хотел идти на тогдашние выигрышные темы: заказы партии, портреты героев. Хотя я не против героев, но ведь они в первую очередь люди, а уже потом герои соцпартии победители пятилеток. Одну такую героиню я увидел дома, когда она, раскрасневшаяся, вся в белом, достала из печи паски, полная «лавка» хлеба, потому что у нее было 13 детей. Такая красота, но кто же бы мне позволил так нарисовать героя соцтруда, ведь тогда не позволялось печь паски, праздновать Пасху.
Михаил Черный прошел, так называемый среди художников, карцер, когда ему не давали заказов, а если и случались, то в самых плохих колхозах, куда никто не хотел ехать. Надеялись, что, находясь без средств к существованию, художник пересмотрит свою тематику. Он остался верен себе и своему народу даже тогда, когда жил в мастерской, почти ничего не ел, а коллеги приходили уговаривать Михаила вступить в партию и рисовать то, что нужно, а не то, что хочется.
— Если есть правда, она всегда будет правдой, она вылезет. И от нее не убежишь, поэтому я не видел смысла отказаться от того, что я, в первую очередь, украинец.
За свой откровенный голос в рисовании Михаил Черный начал получать на орехи еще с детс тва. Взрослые шли в поле, а маленького Мишу, чтобы никуда не делся, бросали в сундук с церковным имуществом. Он научился оттуда вылезать, а когда освобождался, разрисовывал углями все стены. Но больше всего попадало не столько за убытки, как за их суть. Миша рисовал то, что видел, даже семейные тайны: как например, дядя гнал водку. На творчество маленького художника благословил священник.
— Мама нарежет хлеб, насушит сухарей, чтобы я давал нищим, но через плетень. Вот я просунул руку с сухарем, а там стоял священник, поймал меня за руку, я испугался, — вспоминает художник, — а он мне крестик дал, спросил, кем хочу быть, и благословил.
Сейчас у Михаила Черного уже есть звание заслуженного, но об этом он узнал случайно. Коллега, встретив Михаила на улице, сказал, что его документы о присвоении заслуженного валяются у начальства в ящике.
К Черному в местном союзе художников относятся по разному. Даже не внесли его имя в один из последних каталогов художников, а персональная выставка по случаю 70-летия состоялась благодаря не столько руководству союза, а его товарищу, винницкому коллекционеру Владимиру Козюку. Автор не поверил, что у него на самом деле своя, его собственная выставка. Даже не смог осмелиться прийти на открытие. Пришел на следующий день, как обычный посетитель. Владимир Козюк также помог художнику найти ценителей его живописи. Сейчас Михаил Черный воспроизводит украинскую обрядность. Говорит, что очень любит массовость и музыку, когда она звуком вызывает у людей энергию и тогда рождается танец. Но такой натуры почти не найдешь, потому что уже даже в селах больше звучит не живой инструмент, а магнитофонная запись. А поехав в свое село за натурой современных сельских школьников, увидел полупустое помещение и старую бабушку, которая давала гривню и просила привезти из города хлеб...
Михаил Черный хочет и дальше рисовать правду. Сегодняшнюю...
