Один из самых ожидаемых отечественных фильмов — новая работа знаменитого сценариста и режиссера Александра Миндадзе «В субботу» (совместное производство Украины, России, Германии), посвященная Чернобыльской катастрофе.
Место действия — Припять. Время — сутки с утра 26 апреля 1986 года до утра 27-го. Главный герой, партработник Валерий (яркая, взрывная роль Антона Шагина), одним из первых, еще ночью с 25-го на 26-е, когда местная власть все засекречивает, узнает, что произошло на ЧАЭС. Сюжет отталкивается от состояния героя, разрывающегося между обязывающим хранить тайну служебным долгом и желанием спасти красавицу Веру (Светлана Смирнова-Марцинкевич), с которой у него, по сути, и близких отношений нет. Впрочем, Валерий суетится только вначале. Потом как-то незаметно прямые мотивации отступают на задний план, и начинается самое интересное в картине — жизнь у бездны на краю.
Уехать ближайшим поездом не удалось. В ресторане свадьба. Друг Валерия женится. Невеста беременна. На сцене Вера, поет с ансамблем. Звучат вперемешку ранние рок-н-роллы культовой тогда группы «Браво» и песни советских эстрадников. Ансамбль — тоже старые друзья героя. Он сам с ними играл когда-то, барабанщиком. Сейчас, поскольку штатный драммер Карабас (Вячеслав Петкун) напился до беспамятства, Валерий вновь садится за установку.
Все, кто видел «Отрыв» — первый фильм Миндадзе в качестве режиссера — смогут легко представить себе, как сделан «В субботу». Опять прыгающая, метающаяся камера, бегающие, падающие и сталкивающиеся люди. Сначала это выглядит нарочито — так было и в «Отрыве» — но очень скоро возникает ощущение внутренней необходимости именно такого приема. В суматохе, в невнятно проговариваемых фразах, нетрезвых танцах, пьяных драках постепенно проступает экзистенциальное, то есть сущностное измерение. Почти по Чехову: люди на экране пьянствуют, дерутся, танцуют, целуются, делят деньги, сводят старые счеты, в то время как за кадром неслышно рушатся их судьбы. Финал фильма — апогей этого разрушения, действительно убийственные кадры.
Мировая премьера картины состоялась в феврале на Международном Берлинском кинофестивале. После премьеры режиссер встретился с прессой.
— Когда вы начали работать над фильмом «В субботу»?
— Этот сценарий я задумал давно, в 2005 году. Писал долго, тяжело, все время этим занимался, последние три года — без перерывов. В прошлом году, летом, прошли съемки.
— Где вы были, когда произошла катастрофа?
— 26 апреля 1986 года я был на съемках фильма «Плюмбум» на крыше одного из домов в городе Минске вместе с режиссером Вадимом Абдрашитовым и выдающимся оператором Георгием Рербергом. А 27-го мы уже дезактивировались красным вином. Очень хорошее было настроение. Не хотели убегать никуда. Видимо, понимали, что наша жизнь ничего не стоит.
— Почему именно эта тема?
— Это самый сложный вопрос. Тема, безусловно, чувствительная для Европы и для нас. И дело не только в том, что цена человеческой жизни в Европе очень высока, но и в том, что Чернобыль всегда с нами, он ментально сопутствует нам. Это в каком-то смысле отражает нашу вечную диалектику: генетически выработанное отношение к опасности, понимание пограничности ситуации, когда ты знаешь, что можешь погибнуть, но жизнь в эту минуту парадоксально расцветает самыми яркими красками, становится все более и более притягательной.
— Где снимали?
— В Светлодарске Донецкой области и в Энергодаре Запорожской области. Эти города напоминают цветущую до катастрофы Припять, они более цивилизованны, потому что стоят возле больших станций. Правда, нам пришлось бороться с рекламой, которой в 1986 году, конечно, не было.
— Как местные власти отнеслись к вашим съемкам?
— Отношения были самые хорошие. Конечно, этому немало способствовали люди, которые пытались их организовать. Вполне закономерно и исторично то, что касается неофициальной жизни, у нас можно всегда использовать позитивным образом: частный человек остается частным человеком, даже занимая при этом должность директора завода или ТЭЦ, которую надо декорировать под АЭС. То есть сила частных договоренностей в России и в Украине очень велика. Опять же, это наша традиция, но я считаю, что она очень может помочь, в том числе и в кино: если послушать рассказы, то в том числе и весьма знаменитые картины снимались из ничего благодаря таким частным договоренностям.
— Если вернуться к вопросу о соответствии материалу эпохи, то в одном из эпизодов у вас героиня примеряет хорошую обувь в роскошном по советским меркам магазине. Где вы видели в 1986 году в СССР такие обувные магазины?
— В Пущино, в Дубне — в городах при атомных станциях, при синхрофазотронах. Очень многие хотели меняться и жить там, потому что эти города были на улучшенном снабжении. Я лично покупал своей жене французские духи за копейки, они стоили гораздо дороже в той же Франции. Припять была именно таким городом.
— Герои фильма очень много пьют. У вас нет ощущения, что вы защищаете взгляд на русских как на пьяниц?
— Мне кажется, что вы смотрели другую картину. В моем фильме люди пьют потому, что было бы странно, если бы они говорили в эту минуту о космосе. Они пьют хотя бы потому, что это дезактивация сухим красным вином. Во-вторых, если уж есть какой-то оптимизм и жизнеутверждение, то наверно в этой картине они присутствуют, конечно, не в идиотских дозах, а в дозах художественных. По крайней мере, люди не становятся хуже, не бегут, как с гибнущего «Титаника». Это же можно и так воспринимать, а не только как попойку.
— Другой способ ухода от бед — музыка. Музыкальные номера в вашем фильме продуманы и адекватны тому времени...
— Идея заключалась именно в том эффекте, который вы почувствовали: чтобы музыка завораживала героев, и, как я понял из вашего вопроса, завораживала бы также и зрителя, помогала ему перенестись в эту сцену вместе с героями.
— Еще один ваш прием — акцент на кадрах крупным планом.
— Это осознанное решение — остаться в неком замкнутом пространстве, очень близко к лицам, к людям, чтобы ощущать телесность этих людей.
— Пока что так складывается, что ваши режиссерские работы — это истории посткатастрофических состояний: «Отрыв» — события после крушения самолета, «В субботу» — после взрыва на АЭС. Почему?
— Я не катастрофист. Просто мне интересна не сама авария, а человек в этой ситуации.
— По-вашему, произойди то же в Германии, стали бы люди реагировать подобным образом?
— Нет, конечно. В Германии больше заботятся о своем здоровье и ценят свою жизнь, хотя бывали, конечно, катаклизмы, когда гибло очень много людей. Это наша генетически образованная ментальность — мы постоянно живем рядом с опасностью, рядом со смертью. А европейский человек, я думаю, просто бы сбежал. Какая уж тут девушка, тем более ее каблук или паспорт, или игра на барабане... В этом смысле — огромная разница. Это очень наша картина и она очень понятна любому человеку, который либо живет в бывшем СССР, либо хорошо знает эту территорию, и, конечно, тому, кто воспринимает в искусстве универсальные проблемные вещи.
— Есть ли у вас какие-либо конкретные планы насчет следующего фильма?
— Конечно, есть, без планов можно сойти с ума. Но я просто из суеверия и моих внутренних колебаний об этом пока не говорю.
