Здесь уже не понравилось юристу Чубинскому. Он продолжил
так:
Казалось, песня сложилась, да не было «последнего гвоздя»,
который бы завершил песню. И тут сербы, которые пришли с Познанским, запели
сербский гимн, припев которого был: «Сердце біє і кровь ліє за нашу свободу».
«Но это как раз именно то, что нам нужно!» — воскликнул Чубинский и составил
бессмертные строки:
Все присутствующие записали слова песни, и ее взяли
в «Громаду». Потом приехал Николай Лысенко, положил эти строки на собственную
музыку. Но гимном песня стала на Львовщине, где ее печатали за подписью
«Тарас Шевченко». А Николая за ту песню исключили из Петербургского университета,
так же, как братьев Рыльских — из Киевского. И он, и они отреклись от дворянства,
за ними последовала большая часть студентов из киевской «Громады». В 1864
году Николай сдал экстерном экзамены и был заслан в Полтавскую гимназию,
прославившуюся своим мракобесием. За поддержку учеников против казнокрада-директора
пансиона при гимназии его выгнали с работы. Устроился в частном женском
пансионе в Чернигове, где и стала его любимицей маленькая, похожая на обезьянку
Марийка Адасовская, будущая Заньковецкая, которую он любил носить на плечах.
В 1870-м ушел в отставку дядя-губернатор, а Николай
продолжал печатать язвительные басни о губернском начальстве. Чернигову
достаточно было одного баснописца Глибова, басни которого били по человеческим
слабостям, а не по конкретным людям, как у Николая. Когда губернатору Панчуладзеву
прислали донос, что во время голода в селе Любашивка Николай призывал бунтовать
против начальства, прадеда заслали в Рязань, потом позволили переехать
в Орел. На чужбине Николай Вербицкий провел 30 лет, к семье в Чернигов
мог приезжать только на каникулы. Печатался только под псевдонимами — может,
и дошли до нас его стихотворения, сказки, повести, но спрятаны они под
другими именами. Вернулся в Украину старым, полуслепым, немощным. Но это
не помешало ему принять участие в составлении Уставных материалов земцев,
которые потом вместе с экономистами Милюкова создали конституционно-демократическую
партию. Уже старым построил дом на Лисковице, недалеко от усадьбы Коцюбинских.
Умер в 1909-м. Похоронили в склепе Голицыных, рядом с беломраморным крестом
Афанасию Марковичу, а впоследствии рядом с ними лег и Коцюбинский.
В 1922-м склеп разрыли и уничтожили, теперь там овраг-дорожка
в урочище Святое. Все сыновья Николая Вербицкого были уничтожены в гражданскую.
Мой дед участвовал в ледовом походе Лавра Корнилова, а в 1922-м, вместе
с десятком заложников- православных был расстрелян. В 1939 году исчез зять
Вербицкого — Николай Вороной, признанный польским шпионом, потом исчез
внук, крестник Ивана Франко Марк Вороной. В 1941 году расстреляли мою мать,
уже красно-бело-черные (у фашистов было красное знамя с черным крестом-свастикой
в белом круге). В 1951-м зашел во львовское издательство, чтобы не вернуться,
мой последний дядя, Евгений Вербицкий.
В те времена нам перевирали историю. А сегодня уже и
перевирать некому. Нас воспитывают такими невеждами, которым что угодно
можно навеять. Воспитывают янычарами. Я помню своих предков: когда мне
исполнилось 18, над могилой Марковича дал клятву. Роду. И мне плевать,
что учредителем рода Марковичей был еврей. Жиды-Иуды нынче — не евреи,
а свои — украинцы!
Моих родных уничтожили красные. А на выборах я голосовал
за коммунистов. Не потому, что люблю болтуна-Симоненко, а чтобы едко показать
власти, что я — «против».
И на этих выборах, в память о своих предках, я проголосую
против иуд, за того, кто своей жизнью убедил в том, что имеет честь, совесть
и память. Янычары не имеют Рода. Я имею и помню.
